Книга Странных Новых Вещей

Именно так он собирался начать письмо к Би, когда вернется домой. Его пальцы уже изготовились печатать с безумной скоростью, излучить его счастье через бездну пространства, со всеми ошибками и опечатками.

На Мальдивах случилась ужасная трагедия. Цунами. И на пике туристского сезона. Все было забито туристами, народу в общей сложности с треть миллиона. Было. Знаешь, обычно газеты и телевидение сообщают о количестве погибших. В этом случае они говорят, сколько могло ОСТАТЬСЯ В ЖИВЫХ. Теперь там просто болото, полное трупов. Смотришь новости, но принять не можешь. Все эти люди со своими причудами, и семейными секретами, и особенными прическами, и т. п. превратились в огромную трясину, мясное месиво, и так на мили и мили вокруг.

На Мальдивах множество островов (БЫЛО множество островов) - большинство из них всегда под угрозой затопления, так что государство много лет убеждало население переехать на самый большой и защищенный атолл. И так совпало, что там снимали документальный фильм о том, как несколько жителей на одном из островков протестуют против переселения. И камера как раз давала панораму, когда пошла волна. Я видела клипы на телефоне. Поверить в это невозможно. Американский диктор говорит о рощах папайи, а в следующую секунду - тьма-тьмущая морской воды обрушивается на экран. Спасатели вытащили нескольких американцев, кое-кого из туристов, нескольких местных. И камеры, конечно. Звучит цинично, но я думаю, они сделали все, что могли.

Мы в нашей церкви думаем, что можно сделать. Посылать туда людей бессмысленно. Мы ничем не поможем. Большинство островов снесло подчистую. Просто бугорки в океане. Возможно, и большие острова никогда не восстановятся. И вода загрязнена. Там уцелел только один дом, в котором можно жить. Там негде приземлиться самолету, негде развернуть госпиталь и даже невозможно похоронить мертвых. Вертолеты кружат в небе, как чайки над нефтяным пятном, полным дохлой рыбы. Так что все, что нам остается, - это молиться о родственниках погибших мальдивцев, где бы они ни были. И может, со временем обнаружатся те, кто спасся.

Мне жаль, что я начала с этого, но ты же понимаешь, что мои мысли и сердце полны только этим. Но это не значит, что я не думаю о тебе.

Питер откинулся в кресле и поднял взор к потолку. Свет еще горел, уже лишний теперь, когда в окно било солнце, такое яркое, что слепило глаза. Он вздрогнул, чувствуя, как сырая одежда промерзает под кондиционером. Ему было жаль мальдивцев, но, к стыду его, печаль смешивалась с чисто эгоистической болью — оттого, что он и Беатрис впервые за их совместную жизнь не испытывали этих ощущений вместе. В прошлом что бы ни случилось — случалось для обоих, будь то отключение электричества, или ночной визит бедствующего соседа, или скрип оконной рамы, когда они старались уснуть. Или секс.

Я скучаю по тебе, — писала Беатрис. — Эта мальдивская история так не расстроила бы меня, если бы ты был здесь. Расскажи мне больше о твоей миссии. Может быть, она непомерно тяжела? Помни, что неожиданные открытия часто происходят именно тогда, когда все кажется невозможным. Именно тот человек, который настаивает на том, что ему не нужен Бог, больше всего хочет Его и нуждается в Нем.

Джошуа все так же бесится. Я серьезно подумываю, чтобы за ужином подмешать ему в молоко снотворное. Или огреть его пестиком по голове, когда он снова разбудит меня в четыре утра. В качестве альтернативы можно изготовить куклу с тебя ростом и положить рядом с собой в постель. Может, это его и одурачит. Но не меня, увы.

У Миры сейчас все налаживается. Я познакомилась с одной женщиной по имени Хадиджа - она соцработник и сотрудничает с имамом местной мечети, куда ходит Мира. В основном мы пытаемся представить ему всю ситуацию как проблему порядочности (жестокость мужа, неуважение), а не как конфликт религий. Представляешь, насколько это непростая дипломатия - больше похоже на посредничество между Сирией и США. Но Хадиджа блестяще справляется.

Из СШИК мне сообщили, что с тобой все в порядке. Откуда они знают? Я полагаю, что они говорят, что могут проверить, не испарился ли ты. Сообщение прислал Алекс Грейнджер. Как и когда вы с ним встретились? Скажи ему, что писать «коперироваться» - неверно. Или это упрощенный вариант слова по-американски? Зараза я, да, я зараза, зараза! Но я была терпима весь день, честно! (Очень трудная новая пациентка в палате. Предполагается, что ее сюда доставили из психушки из-за недомогания, но на самом деле, видимо, не знали, как от нее отделаться.) Все равно, похоже, я взъярилась на человека за каких-то три минуты, позволив себе распуститься. Но я не буду больше, конечно. Я буду добра даже к Джошуа, когда он СНОВА разбудит меня ни свет ни заря.

А если серьезно, то я скучаю по тебе ужасно. Если бы я могла провести хоть несколько минут в твоих объятьях! (Ладно, ну - час.) Погода лучше, прелестное солнце сегодня, но меня оно не радует. Пошла в универсам за успокоительной пищей (шоколадный мусс, тирамису, ну ты понимаешь...) Оказалось, что множество людей рванули туда за тем же самым. Все, что я хотела, уже раскупили, полки пусты. Остановилась на рулете с жалким подобием крема внутри.

Голова забита мальдивской трагедией, живот - десертом. Какие же мы счастливые люди в нашей западной песочнице... Мы смотрим передачи о чужеземных мертвецах, а потом идем слоняться по универмагу в поисках любимых игрушек. Конечно, когда я говорю «мы», я тебя туда не включаю. Ты далеко от мирских забот. Далеко от меня.

Не обращай внимания на это мое нытье. Завтра я буду в порядке. Дай знать, как твои дела. Я так горжусь тобой.

Поцелуи, обнимашки (если бы!).

Беатрис

P.S. Не хочешь котика?

Моя любимая Би, — написал он.

Даже не знаю, что сказать. То, что случилось на Мальдивах, ужасно. Размах такой трагедии почти невозможно представить. Я молюсь за них.

Эти короткие предложения он писал долго. От трех до пяти минут на каждое. Он напрягал мозг, чтобы найти еще одно для достойного перехода от катастрофы к его собственным радостным новостям. И не находил.

Я первый раз встретился с оазианским обитателем, — продолжал он, веря, что Би поймет.

Вопреки моим самым жутким опасениям они жаждут Христа. Они знают о Библии. У меня не было с собой экземпляра при встрече -будет мне наука никогда с ней не расставаться! Даже не знаю, почему я оставил ее дома. Наверное, я полагал, что первый визит будет в основном рекогносцировкой и что меня встретят недоброжелательно. Но, как сказал Иисус в Евангелии от Иоанна: «Не говорите ли вы, что еще четыре месяца - и наступит жатва? А Я говорю вам: возведите очи ваши и посмотрите на нивы, как они побелели и поспели к жатве» [7] .

Что касается поселения, то оно не такое, как я ожидал. Никакой индустриализации - так мог выглядеть Ближний Восток в Средние века (с другой архитектурой, конечно). Естественно, нет электричества! И еще это место Бог знает где, очень-очень далеко от базы СШИК. Я думаю, что будет неудобно жить на базе и ездить туда-сюда каждый день. Мне надо решиться и жить с оазианцами. И чем раньше, тем лучше. Я еще не обсуждал эту прозу жизни ни с кем. (Да-да, я знаю... ты мне здесь нужна, как никто. Но и Бог знает, что в практических областях я беспомощен.) Я должен верить, что все наладится. И кажется, тут много оснований надеяться, что так и будет!

Оазианцы, если предположить, что тот, которого я встретил, типичный оазианец, - люди среднего роста и похожи на нас удивительно, исключая лица, которые выглядят ужасно, я даже не могу описать насколько, - они напоминают эмбрионы. Непонятно, на что смотреть, когда говоришь с ними. Они говорят по-английски с сильным акцентом. Ну, тот, которого я встретил, говорит с акцентом. Может, он только один и говорит по-английски и мое первоначальное предположение, что пройдет несколько месяцев, пока я смогу начать что-то делать, оправдается. Но чувствую, что Господь уже потрудился здесь, и больше, чем я могу себе представить.

Ладно, я вернусь туда, как только смогу. Я хотел сказать «завтра», но, учитывая длину здешнего дня, который тянется несколько наших дней, слово «завтра» становится проблематичным. Надо бы мне усвоить, как персонал СШИК справляется со временем. Наверняка у них есть решение. Я спрошу Грейнджер по пути, если вспомню. Мой разум слишком возбужден, как ты понимаешь! Я полон рвения вернуться в поселение и занять место среди этих потрясающих людей и удовлетворить их жажду Христа.

И что за привилегия...

7

Ин. 4: 35.

Питер перестал печатать на половине фразы: «И что за привилегия служить Господу». Он помнил про Мальдивы или, скорее, опасался, что может забыть о них в своем энтузиазме.

Беспокойное, почти тревожное настроение Би — так на нее не похоже! — расходилось с его избытком чувств, как плачущая похоронная процессия с идущим навстречу весело улюлюкающим карнавальным шествием. Перечитывая первую строчку своего письма, он видел, что довольно поверхностно откликнулся на ее состояние. В обычных обстоятельствах он бы обнял ее, и его руки на ее спине, касание щеки к волосам сами бы все сказали. Но сейчас слово написанное — это все, чем он располагает.

Он подумал, что следовало бы подробнее описать его чувства по отношению к мальдивской трагедии. Но чувства эти были настолько слабы, что он встревожился. Или, если точнее, он чувствовал сожаление, разочарование даже, потому что трагедия так сильно подействовала на Беатрис именно тогда, когда он хотел, чтобы она была счастлива во всем и жила как обычно, отзывчиво воспринимая его удивительные рассказы об Оазисе.

В животе у Питера громко заурчало. Он не ел ничего со времени поездки из поселения, когда они с Грейнджер отщипывали подсохшие остатки булки с изюмом. («Пять целковых за кусок», — заметила она горько. Он не спросил, кто платит по счетам.) И, будто по уговору, они не обсуждали невероятную реакцию оазианца на Питера. Напротив, Грейнджер объясняла различные процедуры относительно стирки, электрических приборов, доступности автомобилей, правила поведения в кафетерии. Она была раздражена, настаивая, что все это уже объясняла ему раньше, когда сопровождала его на базу после посадки. Шутливые мольбы о прощении на третий раз не сработали.

Питер встал и подошел к окну. Солнце — яичной желтизны и в дымке по краям в это время дня — виднелось из окна во всем величии его, прямо в центре небес. Оно было в пять или шесть раз больше, чем то, под которым он рос, и бросало колечко золотистого света на контуры серо-бурых зданий аэропорта. Лужи дождевой воды, оставленные ночным потопом, постепенно испарялись. Капли пара вертелись и танцевали, взлетая с земли к крышам, чтобы уйти в забвение. Казалось, что лужи выдувают мудреные кольца пара.

Кондиционер в комнате студил совершенно зря. Питер сообразил, что если подойти близко к окну и прижаться к нему, то тепло, излучаемое снаружи и проникающее через стекло, проникнет и сквозь одежду. Надо спросить Грейнджер, как управляться с кондиционером, именно это она забыла объяснить.

Вернувшись к компьютеру, он допечатал: «служить Господу» и начал новый абзац.

Даже в радости от прекрасной возможности, посланной мне Господом, я чувствую боль страдания оттого, что не могу поддержать и успокоить тебя. Я только сегодня понял, что впервые ты и я в разлуке больше чем на пару ночей. Почему я не отлучался на мини-миссии в Манчестер или Кардифф, чтобы потренировать это долгое расставание?

Я думаю, что тебе Оазис показался бы таким же прекрасным, каким вижу его я. Солнце огромное и желтое. Воздух постоянно кружит вихрями, проникает под одежду и ускользает сию же секунду. Это может показаться неудобством, я понимаю, но ты бы привыкла. Вода зеленая, а моча почему-то оранжевая. Ну что, завлекательное описание, так сюда и тянет? Мне следовало бы пойти на курсы романистов, прежде чем лететь сюда. Я должен был настоять в СШИК, чтобы тебя отправили со мной, или отказаться от миссии.

Если бы мы смогли выкрутить им руки, то потом добились бы компании Джошуа. Не знаю, как бы он перенес Скачок, впрочем. Может, превратился бы в меховую горжетку. Черный кошачий юмор. В ответ на твою шутку о шоколадном рулете, наверно.

Милая моя, я тебя люблю. Будь здорова. Следуй тому, что ты часто советуешь мне, - не слишком вини себя и не давай злу ослепить добро.

Я помолюсь вместе с тобой о семьях усопших на Мальдивах. А ты помолись со мной за здешних людей, которые не могут дождаться новой жизни во Христе. О, вот еще: в Оклахоме живет девочка по имени Коретта, ее отец недавно умер, а мать спивается. Помолись за нее тоже. Если не забудешь.

Люблю,

Питер.

Он перечитал текст сообщения, но уже бездумно, вдруг ослабев от усталости и голода. И нажал кнопку. Несколько минут его шестьсот девяносто семь беспомощных слов застряли, слегка подрагивая, будто компьютер не знал, что с ними делать. Для Луча это было обычной практикой, как оказалось. Процесс передачи тянется каждый раз, и становится страшно, что на этом все и закончится. Потом слова его исчезли с экрана, и появилось сообщение:

ОДОБРЕНО, ОТПРАВЛЕНО.

8 Вдохните поглубже и сосчитайте до миллиона

При дневном свете все выглядит иначе. В сшиковском кафетерии, казавшемся таким заброшенным и жутким в долгие часы темноты, теперь кипела жизнь. Дым коромыслом. Стеклянная стена в восточной части здания, хоть и тонированная, пропускала столько света и тепла, что Питеру пришлось прикрыть лицо. Вся комната подернулась лучистой дымкой, в ней кофейные автоматы превратились в украшенные драгоценностями скульптуры, алюминиевые стулья мерцали, будто отлитые из благородного металла, журнальные стойки обернулись зиккуратами, лысые головы — фонарями. Человек тридцать-сорок собрались здесь, они ели, болтали, подкреплялись у стойки кофейного бара, покатывались со смеху, сидя в креслах, размахивали руками над столами, повышали голос, чтобы перекричать голоса остальных. Большинство было одето в белое, как и сам Питер, только без большого чернильного распятия на груди. Черных лиц было довольно мало, среди них был и Би-Джи. Би-Джи не обратил внимания на появление Питера, он был увлечен оживленной беседой с мужиковатой белой женщиной. Грейнджер нигде не было видно.

Питер шагнул в толчею. Музыка по-прежнему транслировалась из репродукторов, но теперь тонула в гомоне и галдеже, Питер не мог определить, то ли это все та же документальная передача про Пэтси Клайн, то ли электронная диско-песня, то ли классическая пьеса. Просто еще один голос в общем гуле.

— Эй, пастор!

Это был тот самый негр, метнувший ему в прошлый раз брусничный маффин. Он сидел за тем же самым столиком, что и вчера, но с другим приятелем — белокожим толстяком. По правде сказать, оба они были толстяками — и вес у них был одинаков, и черты похожи. Такое сходство лишний раз напоминало о том, что, несмотря на варианты пигментации, все человечество принадлежит к одному и тому же биологическому виду.