«Книга Всезнания»

— Ладно. Тогда начали, — кивнул Савада и приступил к подведению итогов: — Хоффман был единственным наследником одного из ведущих торговцев оружием, и в двадцать пять сменил убитого отца на посту лидера. Кто убил Хоффмана-старшего неизвестно, считают, что это сделали конкуренты. Клаус уверенно начал вести дела, но они шли не очень успешно: только те, с кем он вел дела и прежде, охотно ему доверяли. Однажды он продал оружие одному бандформированию в Асуане, и после этого пропал — подчиненные искали его, даже привлекали к поискам местную мафию, но не нашли. А через три дня он вышел из пустыни — один, в изорванной одежде, без воды. Обезвоживание и ссадины от веревок на запястьях — все повреждения, что на нем были. Сам он, когда пришел в норму, рассказал, что его отвезли в пустыню с намерением убить, но ему удалось бежать, когда убийцы рассорились и начали спорить, на самом ли деле его надо убить или сначала стоит потребовать у подчиненных выкуп, а затем уже убивать. Нападавшими были… эти…

— Сторонники противоборствующей группировки, — тут же подсказал Хаято, решивший не загромождать речь босса лишними уточнениями и потому не начавший по привычке вдаваться в детали и уточнять название и сферы интересов бандформирования.

— Ну да, — смущенно улыбнулся Савада и начал вертеть в руках лист бумаги, впрочем, практически не нервничая. — Они разозлились на то, что Хоффман поставил их врагам качественное вооружение, и решили его устранить, поскольку денег на покупку чего-то подобного у них не было. Только выкрав его и привезя в пустыню, те четверо переругались, и он умудрился сбежать, убив при этом одного из похитителей. Двое других погнались за ним, но последний выстрелил им в спины: они были не согласны с его решением получить за Хоффмана выкуп. Немец как-то умудрился убежать: воспользовался заминкой, дал деру и затерялся в близлежащих руинах, где бандиты собирались спрятать его тело. Последний оставшийся в живых бандит его искал, но Хоффман подкрался сзади и его убил, вот только лошади и верблюд, везший немца, давно разбежались. Ему надо было возвращаться, но поднялась небольшая песчаная буря — пришлось пережидать ее в руинах. А затем он вышел, но следы замело, и он не знал, куда идти. Как-то сориентировался по солнцу, забрал фляги у трупов и отправился в путь. Трое суток бродил по пустыне, вода давно закончилась, но он всё же как-то сумел добраться до города. И это был первый раз, когда конфликт спас Хоффмана.

Все помрачнели, но Савада не стал делать акцент на своих словах и продолжил:

— Он вернулся в Германию, где прошел недолгое лечение в частной клинике. Вот только неизвестно, от чего его лечили: все документы были уничтожены, врачи, имевшие с ним дело, скончались в течение двух лет после его выписки. Мы ничего не смогли разузнать ни о его диагнозе, ни о том, как он вел себя в больнице. После выписки Клаус вновь приступил к своим обязанностям, и дела пошли как и прежде, вот только он словно начал страдать паранойей. У него была чуть ли не мания преследования, и он защищался ото всего и вся так, словно весь мир был против него. На охрану тратил бешеные деньги. А потом всё начало постепенно меняться: он, видимо, понял, что количество охраны не равно ее качеству, и стал изобретать хитрые ловушки. Что интересно, очень многие на них попались, и Хоффман уничтожил кучу народу, покушавшегося на него. Причем всегда отмазывался, если ему предъявляли претензию, — мол, нападавшие сами виноваты, нечего было лезть в мой дом. Он даже начал покупать небольшие старые дома, в которых останавливался, чтобы если кто-то там погибнет, можно было оправдаться перед полицией словами о защите частной собственности. Пару раз прокатило, но вообще он избегает полицию всеми силами, особенно в последнее время. Итак, два года он возглавлял бизнес умершего отца, затем был случай в Асуане, и потом еще десять лет он торговал оружием совершенно спокойно, причем с каждым годом его дела шли всё лучше. Примерно через год после происшествия в Египте он начал путешествовать по миру, предлагая свои услуги воюющим сторонам одним из первых, а еще через год и вовсе начал всех обгонять. Где был военный конфликт, там был Хоффман, приезжавший даже… как Гокудера сказал: «раньше репортеров».

Курильщик посмотрел на босса довольным взглядом, Ямамото рассмеялся, Тсуна улыбнулся. Остальные не прореагировали, разве что Рёхей вздохнул — ему в такой ситуации смеяться не хотелось.

— Ну а еще через пару лет, когда он наконец завоевал доверие в теневых структурах и сделал себе имя, всё пришло к тому, что есть сейчас, — продолжил Савада. — Он начал появляться в местах грядущего конфликта даже раньше начала боевых действий, и оружие всегда было где-то неподалеку, чтобы не тратить время на долгую и опасную транспортировку, во время ведения боевых действий в разы усложнявшуюся. И возникла тенденция: где Хоффман — там бои. Но он всё равно оставался в тени, и никто не связывал его появление с развязыванием войны: всё выглядело как совпадение. Он об этом позаботился. Бросал то тут, то там фразы о том, что ему чертовски везет, на вопросы о своей удаче отвечал словами о развитой интуиции и деловых навыках, позволяющих ему просчитать наперед действия многих лидеров бандформирований… В общем, он создал себе репутацию очень умного и удачливого бизнесмена. Но он прокололся. Если раньше он всегда появлялся в местах, где рано или поздно конфликт в любом случае начался бы, решив заняться мафией, он прокололся. Потому что раньше никогда не возникало подобных ситуаций — Вонгола урегулировала все разногласия. А теперь не смогла, потому как, разрешив один конфликт, мы получали два, и даже мирные кланы взялись за оружие, а те, кто лояльно относился к соседям, перешли в наступление, припомнив старые обиды. И Хоффман заключил сделки со всеми боссами мафии, что первыми были задействованы в конфликтах. А дальше пошла цепная реакция, и все подряд начали вступать в войну, те же, кто хотел выйти, внезапно вспоминали старые обиды и возвращались к боевым действиям. Их всех ослепляла ярость. CEDEF и Хибари-сан, изучавшие схему начала конфликтов, были удивлены нелогичностью некоторых приказов. Порой боссы кидали все силы против мощного клана, хотя сначала было выгодно перебить его мелких сторонников и захватить их территорию, а порой крупный клан полностью уничтожал мелкий, хотя достаточно было всего лишь пары операций устрашения, и те сдались бы. И я всё же напомню про Гокудеру-куна: он впал в ярость при встрече с Хоффманом, хотя для этого не было оснований.

— Были, но не такие, чтобы я динамит достал, — проворчал курильщик.

— Теперь моя очередь, — подал голос Мукуро и поднялся. Тсуна одарил его печальным взглядом, Хибари — раздраженным, а Хром — взволнованным. — Мы допросили ученого, серьезно занимавшегося влиянием на эмоции при помощи химикатов. Он не имеет отношения к происходящему: Хоффман с ним даже не связывался.

Все дружно переглянулись, и лишь Тсуна печально смотрел на Мукуро, хотя отчаянно хотелось отвести взгляд. Но он не имел на это права.

— Однако он сообщил несколько интересных фактов. Я их проверил — подключил Верде к исследованию показаний Росси, и оказалось, что он не лгал, по крайней мере, Верде уверен в этом на восемьдесят процентов. Остальное требует долгого и тщательного изучения, а также клинических испытаний, — иллюзионист хмыкнул, словно энтузиазм ученого, с восторгом ухватившегося за идею нового исследования, его раздражал. — Итак, стало ясно, что воздействовать на человека с помощью химикатов, вызывая агрессию, возможно. Возможно даже пробудить в человеке самые страшные воспоминания. Однако контролировать, что именно человек вспомнит, без долгого тщательного наблюдения и серьезных медицинских процедур невозможно. Человек вспомнит самые страшные моменты прошлого — то, что ярче всего отпечаталось в памяти. Но не факт, что это будет связано с нужным экспериментатору человеком. Конечно, плохие воспоминания боссов мафии чаще всего связаны с другими кланами. Однако судя по данным разведки, временами бои начинались буквально из-за пустяка. Один клан увел у другого партию контрафактного виски, пусть и крупную, и это вызвало побоище. Смешно. Судя по данным Росси, такого невозможно добиться простым химическим воздействием. Долгого же влияния на людей Хоффман оказывать не мог: времени не было. С некоторыми мафиози он пересекался лишь однажды, продавая им оружие незадолго до начала сражений. Так что вряд ли он влияет на их разум химикатами. Мы вернулись к тому, с чего начали.

— Не совсем, — осторожно сказал Тсуна, и Мукуро, снова опустившись на стул, пожал плечами — мол, у каждого своя точка зрения. — Мы ведь узнали, что химия не при чем, а до этого делали ставку именно на нее. Значит, теперь мы знаем, что в этом направлении искать не стоит. А еще… Вот почему до Египта такого не было? Не случалось конфликтов, помогавших Хоффману? А потом они стали нормой. Что там было, в этом Асуане? В пустыне. Что случилось?

— Два дня без воды под палящим солнцем, — протянул Чикуса, поправляя очки. — Мне интересно, как он вообще выжил. Но даже если списать это на крепкий организм, возникает другой вопрос. Неужели этот случай прошел для него без последствий? Как физических, так и психических? Он ведь лечился всего неделю, а потом выписался и вернулся к делам, как ни в чем не бывало. Трое суток в одиночестве под палящим солнцем, двое из них — без капли воды. Без компаса, рации и знаний о том, в какой стороне город. Как он не свихнулся?

— Если не свихнулся, — нахмурился Хаято, и сигарета, искалеченная зубами, наконец сломалась. Парень бросил ее на стол и, сложив руки в замок, уставился на Чикусу тяжелым взглядом. — Я тоже об этом думал. И мне кажется странным, что он не только уничтожил медицинскую карту и все записи, но и свидетелей. Думаю, никто не будет спорить с тем, что «несчастные случаи» с врачами таковыми не являлись?

Оптимистов в комнате не нашлось, и Хаято закончил мысль:

— Так что же он настолько тщательно пытался скрыть? И почему только спустя полгода начал избавляться от свидетелей, хотя карту и записи выкрал сразу после выписки? Что такого он понял за эти полгода о своем состоянии, что потребовалось уничтожить всех, кто мог поделиться информацией с врагами?

— Его мания преследования тут не при чем, — подал голос до сих пор хранивший гробовое молчание Хибари. — Она началась сразу после выписки.

— В точку, — кивнул Гокудера. — Так что не ясно, что же такого он узнал о своей болезни, что ему срочно понадобилось ее ото всех скрыть.

— «Срочно» — неверное определение, — снова вмешался комитетчик. — Он убивал семерых медиков в течение полутора лет. Хотя мог уничтожить одним ударом. Начал с лечащего врача, закончил медсестрой из приемной и сиделкой. Он не убил их сразу, потому что сомневался. Человек, уверенный в необходимости убийства, убивает без колебаний.

— Но он ведь не любит марать руки, — осторожно напомнил Тсуна и получил снисходительный взгляд черных глаз.

— Не любить марать руки и не убивать тех, кто тебе мешает, — разные вещи, Савада.

— Поддерживаю, — с усмешкой добавил Мукуро, и те же обсидиановые глаза посмотрели на него как на врага всего живого. Иллюзионист же не преминул съязвить: — Не переживай, Кёя-кун, я и правда тебя поддерживаю, представь себе! Человек, хладнокровно убивший похитителей ради спасения в пустыне, причем вторую жертву поджидавший в засаде, вряд ли страдает от избытка пацифизма, — и, подарив Тсуне выразительный взгляд в стиле «учитель наставляет ученика на путь истинный», добавил: — Подумай, Савада. Он торгует оружием, зная, что им будут убивать людей. Он не гнушается похищениями, а вас так и вовсе пытался подорвать. Почему он не убил Сасагаву? Это не являлось необходимостью, она не несла угрозы. И он включил режим «не хочу пачкать руки». Вы же могли доставить ему неудобства, и вас без зазрения совести попытались ликвидировать. Надеюсь, ты не настолько наивен, что считаешь, будто Хоффман пожалел вас, потому и заложил небольшой заряд тротила? Любого другого в доме прихлопнуло бы. Точнее, почти любого.

— Наверное, вы правы, — сдался Тсуна. — Но тогда почему он тянул так долго? Семерых можно убить… очень быстро. Может, он не хотел, чтобы их смерти связали?

— Используя разные методы убийства можно было ликвидировать их почти одновременно и не вызвать подозрений, — безучастно констатировал факт Хибари. Тсуна вздохнул.

— Думаю, он сомневался, стоит ли их убивать, — хмуро поделился соображениями Хаято. — Если подумать, первые два года после Египта он появлялся в местах конфликтов одним из первых, но не первым. Причем уже после начала боевых действий. Что если он просто проверял свои способности? Что если два года он не был в них уверен, потому отправлялся в страну, где развязал бойню, только после ее начала? И с каждым экспериментом всё больше убеждался в своих силах, потому после особо удачных вспоминал о медиках и убивал того, кто, по его мнению, нес наибольшую угрозу.