Книга вторая: Зверь не на ловца

По сигналу урядника егеря рассредоточились, а затем и спешились. Туревич, опытный, но еще молодой солдат, прихватил пять уздечек, и осторожно отвел коней чуток назад, так чтобы самому не стоять на открытом месте, и не просмотреть сигнала подать коней в ответственный момент. Хороший коновод - в бою (ежели не дай Бог) тоже дело не последнее, едва ли не важнее хорошего пулеметчика, или хорошего снайпера. Остальные бесшумно извлекли из седельных чехлов карабины и припали к земле, сгибаясь вдвое и быстро двигаясь вслед за командиром, не шелохнув ни единой веточки.

Уже было видно зарево огня между деревьями. И уже становилось ясно, что именно горит.

Горели бараки лесорубов. За высоким деревянным тыном вокруг лагеря "Роуди-Сэплай" (именно так называлась компания, которой принадлежал этот поселок, где работали сезонные рабочие, заготавливая ценные породы дерева по государственной лицензии) видно было немного, - но едва они приблизились к ограде на триста ярдов, как стало очевидно, что огонь уже лижет крытые дранкой крыши всех шести бараков и охватил конторские строения.

И не души. Ни криков, ни воплей о помощи, ни выстрелов. Горело так, что любо-дорого, громко стреляло в пламени, подбрасывая в ночное небо салют мелких искр, сизый дым застилал звезды.

Значит, уже некому кричать...

Гжегожу не пришло бы голову отдавать приказ приближаться по-пластунски, - ведь надо было действовать, кого-то спасать, быть может - что-то еще тушить. Диверсанты, когда нападают, - неизменно наносят стремительный удар, и тут же уходят, оставляя после себя только развалины, пламя и трупы. Это азы любой партизанской операции. Как и егерской.

Он уже хотел было приказать Здыбенко радировать о подкреплении, - надо было срочно пускать собак, скакать наперерез всех возможных путей отхода, растаскивать пожарища и оказывать помощь людям...

Но тут он услышал то, чего ожидал бы услышать в последнюю очередь, - в нарушаемой лишь треском горящего дерева тишине грянул ... барабан.

Приказов отдавать, собственно, и не пришлось. Бойцы его залегли так, будто их и не было на ногах еще мгновение назад, - подле ограды лес уже был не лес, а так - совершенно лысая поляна, присыпанная хвоей и да усаженная редкими кустиками, проросшими на выжженной некогда под застройку почве. Однако каждый мгновенно нашел себе такое место, где его можно было обнаружить, разве что ступив ногой.

Дадило с пулеметом устроился так, чтобы прикрыть выдвижение к ограде Гжегожа и Нечая, которые стремительной перебежкой покрыли пространство между оградой и деревьями, и плотно прижались к забору, глядя через щели внутрь.

Гжегож не сразу осознал то, что увидел через узкий проем между грубо обтесанными неокрашенными досками. Они проскочили как раз к участку забора между двумя барками, - пылавшими уже так, что жаром обдувало лица даже сквозь щели. И в свете горящих зданий было отлично видно центральную площадь поселка - площадь не площадь, а так, небольшой пяточек, на котором ютился колодец со стальным трубчатым журавлем и большая белая цистерна. Видимо, с топливом для вырабатывающего электричество динамо... Первое, что бросалась в глаза, были тела, лежащие на всем пространстве между бараками, - вповалку и отдельно, на спине и на боку, одетые главным образом в пижамы и ночные сорочки тела мужчин, женщин и детей...

У многих были открыты глаза, и огонь отбрасывал искры в помутневших зрачках, что было видно даже отсюда - казалось, что глаза покойников светятся.

Зрелище настолько потрясло Гжегожа и Нечая, что они не сразу обратили внимание на вполне живых участников сцены, - а именно, на стоящих полукругом около колодца людей.

В одежде военного покроя, боевых нагрудниках и с оружием, висящим на ремнях. Именно со стороны этой небольшой группки и доносились жуткие звуки, - ритмичные, быстрые удары в большой барабан.

Гжегож пригляделся, пытаясь разглядеть, что происходит возле колодца, - на расстоянии в полсотни футов, в причудливой игре теней и неровного света, это оказалось непросто.

Люди стояли ровным полумесяцем, так что сруб колодца оказался в его центре. Возле сруба на коленях стояли, опустив головы вниз, несколько человек - их Гжегожу было почти не видно. Над ними возвышался самый крупный из всех "военных" - широкоплечий гигант с черным лицом и блестящей лысой головой. Он держал в руках очень большой нож непривычных очертаний - почти в локоть длинной, вогнутый внутрь, как серп, с длинной резной рукоятью и очень широкой елманью. Кажется, высокий что-то говорил, - из-за мерного стука большого барабана слов слышно не было, Гжегож мог лишь различить, как тот скупо плюётся словами, агрессивно задирая подбородок. В барабан - яйцеобразный деревянный бонг, сноровисто бил парень поменьше, устроившийся на корточках рядом с пленниками.

Гигант закончил речь, и отрывисто бросил какой-то приказ, - настолько громко, что его было слышно даже обоим егерям. Не на всеобщем. Похоже на харадми, но его Гжегож не знал, а уже через мгновение до него и так полностью дошел смысл приказа...

Два бойца подняли одного из пленников, - Гжегож успел заметить, что это была девушка, светлые распущенные волосы, в разодранной ночной рубашке с низким вырезом. Её толкнули на подставку для ведер, закрепленную на срубе, а чернолицый вожак без промедления рванул на ней одежду, затем бесцеремонно раздвинул белеющие в отсветах пламени ноги и грубо овладел ею, - не откладывая оружия и озаботившись лишь расстегнуть ширинку. Барабан ударил громче, движения гиганта были нетерпеливыми, грубыми и ложились в дикарский, ставший тяжелым и рванным, ритм...

– Насильничает, сука, - прошептал справа Нечай, облизывая пересохшие губы, - Пан урядник, что ж мы, так и будем бачить?!..

А Гжегож и впрямь смотрел. Странно и страшно было наблюдать, как совершенно чуждые люди без всякого страха творили что хотели над теми, кого он, Гжегож, должен был беречь - и не уберег... Гигант, после очередного рывка, сотрясшего все тело девушки, остановился, что-то произнес, и замахнулся ножом...

Нечай судорожно устраивался, пытаясь просунуть ствол винтовки в щель, - но она была слишком узкая для стрельбы. Гжегож с трудом пришел в себя, машинально стер пот с лица рукавом. Атаковать сейчас было делом безнадежным - впятером они мало что смогут даже с пулеметом. Но сидеть и смотреть до подхода алы было также нельзя, это он отчетливо понимал и скороговоркой выпалил, больше не таясь:

– Здыбенко, радируй о подкреплении! Дадило, пулемет к бою, заходите с Туревичем со стороны ворот, выметайте всех, кто побежит! Нечай, по счету два - бьем через доски, потом выламываем... Раз, два ... огонь!

То ли от переполнявшего их гнева, то ли просто по случайности, доски выламывать не пришлось, - выстрелив в них по два раза, они тут же пробили лаз, достаточный для проникновения. Однако, внутрь пролезть они не успели, даже если имели это целью, - ответный огонь, точный и быстрый, заставил их вжаться в землю у основания забора. Со стороны двора послышались необычные выстрелы - как будто кто-то громко прочищал горло... Пули пробивали доски забора рядом с лазом, и везде вокруг, - неизвестные внутри явно желали перестраховаться. Нечай и Здыбенко без приказа метнули по гранате через ограду, а Гжегож, словно по наитию, вдруг закричал в полный голос:

– Рота, рассыпаться! Второй, Третий взвод, - в обход! Стрелять на поражение! Шевели задницами, бездельники! Мортирный огонь на площадь, кугелей не жалеть!
– и выпалил в воздух красной сигнальной ракетой из переломной ракетницы.

"Мортирный" огонь и впрямь открыли, только не отсутствующее мортирное отделение несуществующей роты, а совершенно реальные гранатометчики противника. Вдоль забора начали рваться ружейные гранаты, тусклые вспышки, поднимающие вверх веер срубленной картечью травы и хвои, разом мелькнули справа и слева от пролома, - видимо, там противник и ожидал сейчас главной атаки. Со стороны ворот послышалась первая пулеметная очередь, - Дадило экономно, стараясь беречь свои две ленты, начал выметать дворик пулями.