Книга желаний
Шрифт:
— Я умею лечить.
Между прочим, чистая правда, Карл сам меня учил. Сначала лечить, потом убивать.
— Вы бы лучше с братьями его поговорили…
— Их души закрыты для меня. — Вздохнул монах. — Я еще посижу здесь?
— Сидите.
А я, пожалуй, отдохну. Лечь пришлось в общем зале, так спокойнее, а то кто знает, какая дурная мысль залетит в головы прибабахнутых братцев моего подопечного?
Разбудили меня человеческие голоса. Нервный шепот, движение воздуха — должно быть говорившие жестами восполняли недостаток слов, и тихий свист.
— Так, что воевать будем? — Это Селим, он тянет звуки и слегка шепелявит.
— Будем, —
— А она?
— И она будет, куда денется.
Надо же, какие мы категоричные. Куда я денусь… а и правда, куда я денусь?
— А верно, что у них в войске одни вампиры?
— Вот те крест! Своими глазами видел — здоровые, страшные, кожа зеленая, а во лбу рога!
Интересно, я бы тоже на такое диво поглазеть не отказалась бы.
— Тогда это не вампиры, — огорчился Селим. — Вон у нее, глянь, рогов нету. И кожа белая.
Ух, ты, какой наблюдательный.
— А она не слышит?
— Нет. Они когда спят, ничего не слышат и не видят.
— Не может быть!
— Может!
— Вы еще подеритесь, — я села, ох, чует мое сердце, сегодняшняя ночь будет очень долгой. — Что тут творится?
— Ну… — с Ингара моментально слетела вся его спесь. — Это… Война!
— Давно?
— Солнце село, так они и поперли!
Спрашивать, отчего меня не разбудили, бесполезно. Приказа не было, вот и не разбудили. Сама виновата. Зато выспалась. И вообще, если бы Володару нужна была помощь, или хотя бы консультация, он стесняться бы не стал. Посему выходит, что пока люди справляются сами.
— Как Вальрик?
— Живой.
— Без вас знаю, что живой. Чувствует себя как?
По тому, как ребята нахмурились, я поняла, что до пресловутого единства в отряде еще жить и жить. Вальрик не любит их, они отвечают взаимностью.
— Чего с ним возиться! — пробурчал Селим, он ни к кому не обращался, сам с собой разговаривал, но я услышала.
— Он один из вас. Понятно?
По глазам вижу, не понятно. Вальрик слишком долго отделял себя от остальных, чтобы одна моя фраза могла стереть эту границу. А я не находила слов, чтобы объяснить им, что скоро привычный мир рухнет, они увидят настоящую войну, кровь, дым и боль, что тангры сословных различий не знают. Им все равно, кто — князья, священники, воины, крестьяне. Тангры пришли сюда жить и не отступят.
Третья раса.
Мои враги.
Думаю, они тоже не забыли…
Приказа отдыхать Фома ослушался, причем сознательно — как можно думать об отдыхе, когда вокруг произошло столько всего! Даже если тот странный разговор Морли с князем опустить, то за какой-то час вампирша рассказало больше, чем Фома узнал за годы, проведенные в Храмовой библиотеке! А ведь память недолговечна, и кто знает, сколько важной информации пропадет навеки лишь потому, что один несознательный послушник, поддавшись лени, лег спать, вместо того, чтобы исполнить свой долг. Нет, не бывать тому. Анджей тихо сопел в кровати, а Фома, склонив голову над чистым листом бумаги, размышлял.
Он скорее умрет, чем позволит хоть одной частичке драгоценного знания кануть в небытие. Итак, с чего начать? Про крепость он уже написал. И про князя тоже, а вот про вампиршу — нет.
"Она есть порождение извечной Тьмы, существо, обделенное Господом, ибо душа ее умерла в тот миг, когда тело покорилось зову Диавола. И метка Рогатого видна каждому,
кому открыт свет истинной веры…Ее кожа бледна, как лепестки ночной лилии, что зовется в народе вампирьей благодатью или вампирьим цветком. Если верить святому Дамоклу, известному глубиной своих познаний, лишь горячая человеческая кровь способно вдохнуть краски в белый мрамор ее щек…".
Фома перечитал написанное, выходило красиво, но… не слишком правдоподобно. Вапмирша и в самом деле здорово отличалась от нормальной женщины, но никаких особых меток рассмотреть не удалось: ни отпечатка дьявольского копыта на челе, ни хвоста, ни раздвоенных копыт. Даже обидно.
Единственно, что необычного разглядел: белую кожу да глаза, похожие на два колодца в бездну.
Но про глаза уже писали до Фомы…
Зато сколько всего она рассказала! Третья раса! Существа, подобные вампирам, но не вампиры. Существа, затерявшиеся в человеческом море. Проклятые повелители! Да, именно так. Фома попробовал словосочетание на вкус, и записал:
"Без сомненья, на Земле остались люди, которых не коснулся еще свет Истины. Несчастные, забывшие о Боге, есть пример того, в какие бездны способен низринуть душу человеческую Сатана. Слуги его создали Империю, и, возрадовавшись, нарекли себя Повелителями овец Господа нашего, а людей же сделали пищей. Имя проклятым повелителям — Тангры…"
— Как ни гляну — ты все пишешь. — брат Анджей зевнул, — поспал бы лучше, а то, глядишь, и вправду завтра воевать придется…
Воевать? Воевать Фома не хотел. Да и князь же говорил, что бояться нечего… ну да, с Божьей помощью и пушками, упрятанными в толстых стенах Вашингтона, можно спать спокойно. Или не спать, тем более, что ему еще работать и работать.
И Фома снова склонился над пергаментом.
А вот про разговор тот непонятный помеж Морли и Володаром записывать? Наверное, следует упомянуть, тем паче, Святой отец отдельно подчеркнул, что записывать нужно все.
"Однако не могу умолчать престранную беседу, невольным свидетелем которой я стал…"
Земля остывала, это первый признак приближения ночи. Скорей бы. Вынужденное бездействие угнетало, да и в целом в дневных стоянках мало приятного. Корни, черви, холод и вода, а сверху неукротимое солнце, как призрачный меч.
На лирику потянуло… сейчас и стихи напишутся. Что там с мечом рифмуется? Свеч? "Сверху меч, игра не стоит свеч…" Ну вот опять.
Стоит, более чем стоит. А пока время есть не лежать надо, а восстановиться, выйти из полусна. Сначала дыхание — воздуха почти нет, но он и не нужен — организм да-ори хорошо приспособлен к подобным "неудобствам". Теперь кровь, основное сердце начинает биться чуть быстрее, два других включаются в ритм… Мышцы… Органы чувств…
Люди и сами до конца не поняли, насколько совершенную машину им удалось создать.
Кажется, солнце село. Карл выждал еще с полчаса — рисковать он не любил, потому дожил и до этой войны. Все. Можно. На то, чтобы пробить тонкую полоску земли, отделявшую его от поверхности, ушла доля секунды. Ночной лес зашелестел, приветствуя нежданного гостя. Ночной лес выражал свое беспокойство и негодование — слишком много чуждых существ собралось нынче на берегу реки. Существа рубили деревья, убивали других существ и загадили чистый воздух запахами металла, оружейной смазки и пороха. Ночной лес жаловался единственному, кто был способен его слышать.