Книга

— Вирата, ну хоть лямочку с плечика-то спустите! На моё восхитительное творение весь дворец будет любоваться, что я, не имею права тоже красоту полицезреть?!

— Резонно! — мне стало смешно. — Только прохладно тут у вас, дорогой Гаррсам. Просто морозильная камера какая-то.

— Светец тепло не любит. Но согреться — это мы мигом организуем, это даже не переживайте!

Ушастая физиономия выглянула из-за каменной заготовки и заговорщически подмигнула мне. Гвоздь был зажат в зубах, как морковка, а в освободившейся руке призывно серебрилась узкая бутыль.

— Этак вы никогда работу не закончите, любезнейший Гаррсам!

Скульптор забурчал что-то невнятное, потом, наконец-то выплюнул гвоздь и протянул бутыль мне:

— А это только вам, дорогая Вирата! Только вам, для согрева и разряжения, так сказать, обстановки. Мне нужны эмоции, мне нужны вы настоящая, подлинная, всего пара глоточков — и напускной флёр спадёт! А вот мне нельзя, а то руки, знаете ли, трясутся… Да. Руки, руки, сколько в вас спрятано красоты!

Он вдруг поманил меня молоточком, а для верности ещё и по каменному боку заготовки похлопал, и я отчего-то послушалась, подошла. До финальной стадии статуе было еще ой как далеко, но одна рука, находящаяся на противоположной, до этого скрытой от меня стороне заготовки, уже почти была готова.

Я только изумлённо покачала головой. Это было действительно потрясающее мастерство, тем более потрясающее, что глядя на самого мастера, и предположить хотя бы пятую долю подобного результата было невозможно. Но рука каменной девушки, у которой будет лицо Крейне Криафарской, нечаянной недолгой королевы Каменного мира, оказалась настолько изящной и тонкой, словно была сделана из застывшего пара, а не из твёрдого минерала. Тоненькие нежные пальцы замерли в жесте, летящем и властном одновременно.

Я вытянула свою руку и коснулась ноготков статии. Было ощущение, что я смотрюсь в зеркало, только мой каменный зазеркальный двойник был ещё не пробужден от колдовского сна или только-только попал под заклятие.

— Изумительно, — растерянно сказала я и посмотрела на Гаррсама, активно шевелящего ушами и носом — одновременно, но каким-то волшебным образом в разных направлениях. — Вот теперь я верю в высочайший указ Вирата Фортидера. За такое можно и привилегиями одарить.

Уши Гаррсами покраснели, длинные, как у телёнка, ресницы, захлопали, точно веер в руках японской гейши, а ступня принялась высверливать дыру в каменном полу.

— Ой, давайте не отвлекаться, Вирата! Хотите согреться — сделайте глоточек. Или два. Больше не надо.

Талант — это же своего рода тоже магия. И я почему-то на эту магию поддалась, не могу ничем другим объяснить то, что я взяла бутылку из рук Гаррсама, откупорила и глотнула обжигающий жидкий лёд с терпким чуть кисловатым привкусом — совершенно ни на что не похожий напиток. Сначала мне стало холодно, так холодно, что зубы чуть не застучали в такт Гаррсаму. А потом навалился приятный жар.

Милостивая Шиару, как же я устала от всего и всех!

* * *

— Гаррсам, випирий выродок!..

— А я что, а я ничего!..

— Да я тебя по стенке размажу, на твоей же блевотине замешаю и…

— Но-но-но! Право приглашать в мастерскую кого угодно даровано мне Виратом Фортидером! Есть указ…

— Вот им и подотрешься, когда…

— Да она сама..!

— Ещё раз скажешь что-нибудь в подобном тоне о Вирате, я тебе язык к стенке вот этой хренью прибью.

— Но хорошо же получилось! А еще немного и получится ещё лучше!

— Если я узнаю, что ты, выкидыш лисакский, видел Вирату без одежды, я тебе глаза вот этой рукой вырву и скормлю королевским камалам!

— О-ё-ёй!

— Ты у меня..!

— А можно я просто буду ваять прекрасное?!

— А можно я просто тебе морду набью?! Это тоже прекрасно, по-своему.

— Нельзя! Ай!

Голоса врываются в приятную дымку беспамятства, развеивают её, а мне так не хочется возвращаться к реальносьт. Где я, кто я, кто это ругается и беспрестанно ойкает на заднем плане? Не хочу вспоминать и думать. Но спина уже жалобно ноет, намекая на то, что я лежу не в мягкой и уютной королевской кровати в пуховых подушках, а на какой-то тонкой подстилке, под которой неровная каменная поверхность.

Что произошло?

Я взяла бутылку из рук искусителя Гаррсама, а потом… чёрт. Захотелось застонать. Надо же было так надраться!

И похмелье подозрительно быстрое и болезненное. Да у меня после студенческих пьянок так голова не болела! Захотелось погрозить потолку кулаком. Кто бы ни выдумал это шайючное зелье, будь он проклят во веки веков!

Впрочем, в Криафаре не стоит злоупотреблять проклятиями. Так, надо встать… одеться… Где-то на середине бутылки, ближе к донышку, идея про то, что надо позировать обнажённой, показалась мне совершенно логичной, разве что «Эврика!» не заорала… А вот что-то другое я явно орала… надеюсь, не про свои тайны и не про Вирата Тельмана…

Кто же ругается с Гаррсамом? Голос мужской, но я в упор его не узнаю! Похоже, если я не встану, бедолагу скульптора явно разделают, как лохтана на скотобойне, а ведь он честно пытался убедить меня, что «уже хватит» и «можно ограничиться одной лямочкой, я же пошутил!»…

Ох, стыдоба.

Чьи-то сильные руки буквально отрывают меня от пола, ставят вертикально и закутывают в какую-то ткань. Туман рассеивается, я моргаю, жалея, что приходится держаться за того, кто меня ведёт, и нет возможности потереть глаза.

М-да, вдохновился Гаррсам, кажется, по самое не могу — статуя ещё не готова, конечно, но голая женская грудь видна совершенно отчётливо. Красивая грудь, не поспоришь. Но Криафар не настолько прогрессивен, чтобы поставить на видное место статую, изображавшую обнажённую королеву.

Я с трудом втискиваю ноги в туфли и послушно иду за своим проводником в спальню — я надеюсь, что именно в спальню, желанную сейчас, как Мируш для грешника.

За проводником ли?

Скорее, за проводницей.

Глава 33. Криафар.

Кажется, она могла бы нести меня на руках без особого напряжения, но к счастью, до этого дело не дошло. Темноволосая, как и я, стройная и невысокая, Тира Мин с лёгкостью тащила меня по коридору, не быстро, но я едва успевала перебирать ослабевшими ногами. Почему со мной отправили её? Если Тельман… этот випирий выродок! — в очередной раз побрезговал ко мне прикасаться, мог бы отправить Рем-Таля. Ему было бы проще волочь малосознательную тушку первый и последний раз в светец напившейся королевы.