Книга

— Эй, Тира!

Если Второго Стража трона и покоробила моя развязная фамильярность, вида она, естественно, не подала.

— Слушаю вас, Вирата.

Интонации её голоса слишком напоминали интонации Рем-Таля и в то же время отличались разительно. Как бы ни сдерживал себя золотоволосый страж, на дне его безграничного спокойствия всегда бурлил огонь, скрытый, но жаркий. Не смирился он со своей участью всегда безмолвной тенью ходить за Виратом Тельманом, отнюдь.

Голос Тиры Мин был сух, как ноябрьская листва.

— Кто приказал тебе сопровождать меня сейчас?

— Я подчиняюсь приказам Вирата.

— А моим будешь подчиняться?

— Да, Вирата.

Никаких эмоций.

Когда-то я думала сделать её избранницей Тельмана. Вероятно, о чём-то подобном размышлял и Вират Фортидер, утверждая на роль Второго Стража молоденькую девчонку, серьёзную, темноглазую выпускницу Школы боевых стражей. Рем-Таль был поставлен на это место, если можно так выразиться, по блату, за счёт симпатий Его Величества к его матери. Тира Мин добилась своего места самостоятельно, в честном отборе. Тогда Тельману было всего шестнадцать, и, как и любой принц, он досконально освоил все виды холодного оружия и боевые искусства. Всю жизнь испытывая комплекс из-за своей неизлечимой болезни, из-за необходимости постоянного пригляда и сопровождения, он добился немалых успехов во всём. Примерно два раза в год для Превирата устраивалось что-то вроде турниров с его ровесниками — учащимися "боёвки", как называли в народе Школу боевых стражей. Возможно, ему просто нравилось общение со сверстниками, которого в силу происхождения и состояния здоровья он был лишён. Двоюродные братья Армин, Трастор и Деривер были очень разными, но одинаково занудными, настырными и надменными, все сходились в одном: такое тщедушное существо, которое даже в сортир не ходит самостоятельно, не достойно в обход их, замечательных, занимать трон, о чём всячески давали понять. Разумеется, Тельман их периодически бил — он всегда был лучшим бойцом — однако ситуацию в их отношениях это не меняло. Наоборот.

Однажды среди уже примелькавшихся лиц "боёвки" произошло приятное глазу пополнение: темноволосая худенькая девушка стояла среди высоких плечистых юношей с максимально независимым видом. Тельман презрительно хмыкнул про себя: в шестнадцать лет он более хотел казаться циничным, нежели в действительности был таковым.

Однако девчонка осталась сначала в десятке победителей состязания, а потом и в пятёрке.

А потом в тройке.

— Узнай о ней, — небрежно приказал Тельман Рем-Талю во время короткого перерыва. Информация была скудной: сирота, оба родителя трудились в Самоцветном поясе, погибли во время горного обвала. По этой причине девочке была дарована возможность выбирать учебное заведение, и она выбрала Школу боевых — необычно, но формального повода для отказа не нашлось…

Туман в глазах и мыслях рассеялся почти полностью, но контроль над телом всё еще не вернулся, и мне казалось, что если Тира Мин выпустит мою руку из своих воистину стальных пальцев, я растекусь по полу позорной лужицей.

— Спокойной ночи, Вирата.

— Подожди.

Девушка замерла. Как и всегда, на ней были простого покроя брюки и майка без рукавов, оставлявшая всем желающим возможность полюбоваться её мускулистыми, хотя и стройными руками, испещренными причудливыми цветными орнаментами.

Сама не знаю, зачем я приказывала ей остаться. Я… ревновала к этой девушке, к девушке, которую Тельман ни разу не попытался потащить в свою гостеприимную постель. К девушке, которая делала татуировку без обезболивающей магии каждый раз, когда мысли о собственном Вирате становились невыносимыми, но которая ни разу не дала повода упрекнуть себя в чём-то подобном.

— Тира, почему ты, а не Рем-Таль, повела меня сюда?

— Одежда Вираты, — Стражница протянула прихваченное в Мастерской платье подбежавшей Жиэль.

Ну, да, логично. Как бы ни шарахался от меня дражайший супруг, а позволить Стражу тащить голую, пусть и завёрнутую во что-то законную жену — не смог. Собственник, чтоб его.

— Зайди.

Я шугнула Жиэль и отчаянно зевающую Айнике. Тира смотрела на меня, непроницаемым тёмным взглядом пустынного лизара — хищной полутораметровой ящерицы. Мне самым абсурдным образом захотелось показать ей язык и сказать что-нибудь вроде: "Он мой. Даже сейчас, даже так, он всегда был мой. Я его придумала, я его создала, я его жена. Обо мне он думает, когда задирает подол очередной безотказной девчонки. Потому и задирает, что думает".

Бред какой, но мне хотелось сказать что-нибудь подобное, ей назло. А ведь Тира Мин гораздо больше подходит Тельману, чем я. Чем настоящая Крейне, тихая и безотказная.

Лицо Стражницы неподвижно. В глубине тёмных глаз я ничего не могу прочесть, но знаю, что дело только во мне. Я — не могу. А что-то там, разумеется, есть.

Озвучь я свои бредовые речи, ей было бы что ответить. Например, то, что Тельман никогда никого не принуждал силой, что он знает — с ней простого перепиха на десяток шагов не получится. Ей нужно всё — или ничего.

И у неё есть хотя бы это "ничего"

— Рем-Таль занят, Вирата. Во дворце произошёл неприятный случай.

— Какой? — я так погрузилась в мысленный диалог, что вопрос задала на автомате, ещё и обидеться успела: значит, не в ревности Тельмана дело, просто Страж занят.

— Один из стражников погиб.

У меня сердце опускается в пятки, раскалываясь по пути на две половины.

— Что произошло?

"Уходи, я не хочу тебя убивать. Уходи прочь, туда, откуда пришёл, к тому, кто тебя послал!". Пусть это будет что-нибудь другое, по каким причинам только люди ни умирают…

— Укус золотого скорпиутца, Вирата.

Совпадение? Может быть. А если нет? Кто может хотеть меня убить? Я же никого здесь ещё не знаю. Или всё-таки совпадение?

Не буду сейчас об этом думать.

— Спокойной ночи, Тира Мин.

Жиэль и Айнике всё-таки врываются в спальню после её ухода, набрасываются на меня со своей заботой, как оголодавшие камалы на свежеосвежёванного лохтана. Спустя десяток шагов умытая, протрезвевшая и переодетая Вирата мирно возлежит в собственной постели. Завтра утром Рем-Таль — если происшествие не помешает нашим планам — придёт за мной, и я всё у него выспрошу.

Закрываю глаза. Я протрезвела, но безумным фантазиям это, к сожалению, не мешает. Я вижу мужской силуэт напротив статуи в мастерской Гаррсама. Закутавшийся в какую-то тряпку великолепный творец — к счастью, живой и даже не кастрированный, при обеих руках и ногах, спит, свернувшись в клубок там, где недавно валялась я. Буквально с резцом в руке, трудился всю ночь, бедолага. Выше пояса статуя близка к готовности: лицо, обрамлённое чуть колышущимися прядями волос — честное слово, ощущение движения было таким реальным! — уже узнаваемо. Губы приоткрыты. Вторая рука лежит на щеке, грудь — действительно обнажённая.

Мужчина стоит перед статуей, смотрит на неё. Протягивает ладонь, накрывает каменные пальцы. Скользит по губам, по шее, проводит по груди. Накрывает груди обеими руками. Он зол на себя за своё желание — столь же сильное, сколь и неосуществимое.

Я не могу разглядеть его лицо, оно и к лучшему, если честно.

Визитёр срывает с Гаррсама тряпку — тот что-то сонно бормочет и протестующе ёжится во сне — и набрасывает на плечи каменной безотказной Крейне.

Этот жест едва ли не более чувственный и интимный, чем прикосновения шагом ранее.