Книжная жизнь Лили Сажиной

– Серега, пойдешь сегодня в кино? Называется «Еще раз про любовь»… Я бы пошла с тобой…

А надо сказать, что у нее дома, воспользовавшись тем, что все родные отсутствовали, мы навели, по словам Тани, марафет: намазали друг друга тети Валиной пудрой и про тушь для ресниц не забыли. И вот Сергей Дьяконов, увидев Таньку Буравлёву в новом свете – веснушек нет и глаза, обрамленные внезапно черными ресницами, сияют, точно голубые сапфиры, – покраснел, стал пожимать плечами и кивать:

– А чего ж, пошли, если тетя Шура Фокина пустит, – и покосился на Мишку, ведь это его мать была контролером в клубе и пускала на взрослый сеанс, кого хотела, а кого не хотела – не пускала.

Мишка, смеясь, стал говорить, что попросит мать, старшие девчонки, Нинка с Инной, включились в разговор, утверждая, что тетя Шура ни за какие коврижки не пустит Серегу с Буравлихой на взрослое кино. И все забыли о клетчатом флаге, переместившись в кружок обсуждавших кино-поход. Тогда я перевалилась через снежный завал (Мишка Фокин кинул на меня взгляд, но, видать, решил: раз эти не участвуют, то чего дергаться?), за спинами пробралась к флагу, выдернула палку из снега, флаг в карман, перевалилась обратно и – бегом прочь. Танька внезапно отскочила от киношного кавалера и тоже дала деру. За нами, конечно, погнались, вопя и матерясь. Но возле финского дома нас дожидался длинноногий Сева Ясинский, он схватил флаг и бегом в наш штаб. Уж Ясинского никому, – хоть здоровяку, хоть нет, – не догнать!

Наш класс победил, но Нина с Инной нажаловались пионервожатой, мол, нечестно: Сажина с Буравлёвой утверждали, что не участвуют в игре, мы им поверили, а они… Но вожатая, посмеиваясь, сказала, что это – военная хитрость, не надо было уши развешивать, а охранять флаг как положено. Подслушавшая беседу Натка Фокина стала обзывать старшеклассниц сексотками, я никогда не слышала такого слова и решила посмотреть в словаре, но в словаре его не было, тогда я поинтересовалась у Натки, откуда она его взяла, Натка сказала, что мать так говорит, а уж она знает, потому что… не важно, а то, что в словаре нет «сексотки», – так ведь и маты там не прописаны, а в воздухе носятся, да еще как часто употребляются. Я приняла ее ответ, тем более что по ситуации было понятно, что слово означает.

Мы с Таней дорого заплатили за свою военную хитрость. На следующий день большие пацаны подстерегли нас после уроков и так «намылили», что чуть не оттерли все веснушки.

Пару дней мы просидели дома с малиновыми щеками, и я подумала, что мертвяки опростоволосились (скорее, оскальпировались): ведь это Загумённый с Лаптиновой украли их любимый «Снежок», а расплачиваться пришлось нам с Таней. А Людка Бородавкина, которая училась в городе, с гордостью говорила, что там уже да-авно нет никакого снега: видимо, так далеко (до города было километров 15–20) влияние измайловских мертвяков не распространялось.

Глава 4

– Вода намывает золото в ущелья, – сказал Стампи.

– Всегда так было и так будет!

Брет Гарт. Счастье Ревущего Стана

Наконец, наступила весна – снег оставался только на дальних вершинах, видных с берегов высокогорного Калинового озера. В нашем саду цвела жемчужная алыча в проблесках зеленых, трогательно крохотных детских листочков и пахла на всю округу, будто нас заперли в парфюмерном магазине. Я раскачивалась на качелях – на доске, висящей на канатах, привязанных вверху к перекладине бывшего турника, – и смотрела на далекую петлю шоссе внизу, по которой шли братья Родионовы, наверное, с тренировки.

Мы с Таней Буравлёвой так и не сходили к верховьям Змейки, чтобы намыть золотой песок: то поселок снегом занесло, то уроки, то у нее бесконечная уборка (тетя Валя любит, чтобы все в доме блестело, а три комнаты – это вам не одна, да еще Килька раскидывает вещи и не убирает за собой, а если Батя, так они зовут отца, дядю Андрея, напьется, то все – начинай уборку с начала). Но наступили весенние каникулы – и сегодня мы твердо решили встретиться и заняться делом. Я дождалась, чтобы Любовь Андреевна ушла из дому (опять в клуб репетировать), и, соскочив с качелей, завернула в подполье (туда вела дощатая дверца, как раз под тем окном веранды, что смотрит на горы), там хранился головной убор вождя апачей (давненько не надевала), серая куртка из рогожки с желтой бахромой по рукавам припрятана тут же, в наволочке (мало ли как Любовь Андреевна отреагирует на то, что бахрома со штор исчезла и перекочевала на куртку, правда, она купила новые шторы, а про старые вроде забыла, но береженого бог бережет, как говорит Танька-Соколиный Глаз). Лопата стояла тут же, в углу: мы с Любовь Андреевной уже вскопали огород и даже картошку посадили. А вот дырявого таза у нас не было, зато таковой имелся у Тани, ведь Буравлёвы, в отличие от Сажиных, прожили в поселке достаточно для того, чтобы эмалированный таз для стирки прохудился.

Облачившись в куртку с бахромой, обув резиновые сапоги, а на голову нацепив головной убор апачей из разноцветных перьев, я спустилась по крутой тропинке, сокращавшей путь, к шоссе, прошла мимо опустевшей и притихшей на время каникул школы. Пока навстречу мне никто не попался. Я понимала, что, вероятнее всего, привлеку к себе некоторое внимание, но, учитывая, что поселковый народ был в это время дня на работе, мне удалось пройти почти незамеченной. Ну, а вильнувшего к обрыву велосипедиста, отчаянно бибикнувший рейсовый автобус, а также полную писем, газет и журналов сумку, которую уронила при виде меня почтальонка тетя Рая, – можно в расчет не брать. Я ожидала гораздо-гораздо худшего.

Обойдя сторонкой столб электропередачи в виде буквы А (проходить между ног такого столба – к несчастью, научила меня опытная не только в кладбищенских делах Таня Буравлёва), я принялась подниматься по высочайшей в мире лестнице, теперь свободной от снега и льда. Наконец, подъем окончен: налево финский дом на две семьи, Буравлёвых и Бородавкиных, направо – двухэтажное здание, в нем десяток квартир, кстати, в одной из них живет продавщица тетя Дуся Славина.

Во дворе Таниного дома росла высоченная дикая черешня и тоже цвела и благоухала вовсю (правда, наша алыча пахла сильнее, если дотягивалась запахом от нижнего забора, где росла, до качелей). Танины родичи были на работе, Килька носился с друзьями (наверное, в штандер играют, предположила Таня), так что мы были вольны делать, что задумали.

Танина куртка отличалась от моей по цвету (у нее синяя), бахрома желтая у обеих, а головной убор апачей был даже перистей моего (Буравлёвы держали кур). Разумеется, она обула резиновые сапоги, взяла с собой вторую лопату и дырявый таз. А еще в сарае Бати была припрятана заготовленная фанерка с надписью «Участок застолблен Сажиной и Буравлёвой!!!», фанерку с молотком и гвоздями положили в старенький вещмешок, который решили нести по очереди. Таня не задавала лишних вопросов, например, почему мыть золото нужно обязательно в индейском головном уборе, – и я была ей благодарна. Чего греха таить: нам надо, наконец, просто выгулять наряды вождей (в школу ведь в таком виде не пустят), а когда и выгуливать, как не на каникулах.

Соколиный Глаз безоговорочно слушалась меня: во всем, что касалось книжек, я была на библио-высоте, а Таня не прочла, как-то так вышло, ни одной. Зато она была гениальной слушательницей – и я пересказала ей всё, что когда- либо прочла. Заниматься с ней было невозможно, она сразу засыпала, или захлопывала с возмущенным треском учебник, или, поглядев по сторонам (мы сидели на нашей веранде), говорила, что у нас не убрано, и мы (я, вынужденно, вслед за подругой) хватались за веник и швабру, на радость Любовь Андреевне. Зато в списывании Таня была асом, любого за пояс заткнет, и так кругло переписывала готовое, что куда там мне! Перед каникулами за контрольную по математике, красиво и четко переписав мои черканные- перечерканные решения, она получила четверку, а я тройку. Не скрою, это уязвило меня в самое сердце. Луиза Андреевна, объявляя оценки, посмотрела с прищуром, а потом и прямо высказалась:

– А чтоб не давала Буравлёвой списывать, пусть сама решает!

Но – долой учебу! Мы шли искать золото!

На беду навстречу нам попался Генка Загумённый, сдружившийся с братьями Фокиными. Генка жил в крайнем многоквартирном доме, по дороге, ведущей на Калиново, то есть на противоположном конце Центральной усадьбы, а вот поди ж ты… Может, он хотел подольститься к братьям, потому что ему нравилась Натка Фокина, не знаю… Во всяком случае, в футбольных баталиях на косом поле Генка замечен не был, хотя Натка изо дня в день стояла там на воротах и ловила мячи, летевшие в нее со всех сторон.