Княгиня Евдокия 5

— И спасибо тебе, милая, что заступилась. Я сама должна была, да оплошала. Не ожидала услышать на старости лет за столом православного государя таких мерзких речей и от кого... — монахиня посмотрела в сторону Мартина, но тут же вернула своё внимание к внучке. Та взяла кубок и подняла его, чтобы слуга налил вина, но Аграфена остановила ее и обратилась к слуге:

— Дружочек, принеси-ка нам с боярышней горячего взвара или травяной воды.

— Ба, тут душно, зачем горячего?

— Дуняша, ты захмелела. Потерпи, сейчас взвара принесут.

Евдокия вяло кивнула. Ей нестерпимо хотелось пить, но кроме вина на стол ничего не поставили. Даже маленькая Елена пила разбавленное вино.

Боярышня обвела пирующих рассеянным взглядом. Большинство присутствующих за столом ели руками, подхватывая пищу сложенным пополам кусочком хлебной лепешки. Некоторые использовали ложку, помогая хлебом. Часть дам держала в руках двузубые вилки* и посматривала на остальных свысока. Ели все торопливо — и не зря! Еда исчезала со столов молниеносно, а новую не приносили. Но всего было достаточно, и Евдокия сочла умеренность полезной.

Раздалась музыка и молодежь оживилась. Жена Стефана склонилась к его уху, что-то зашептала, он одобрительно покивал и поднялся, подавая ей руку. Тут же все подскочили и вышли из-за стола.

— Дуняша, ты будешь танцевать? — спросила подбежавшая Елена, воодушевленно подпрыгивая.

— А ты?

Евдокия с сожалением отставила кубок с только что принесенным взваром. Напиток ещё не остыл и ей удалось выпить всего несколько глоточков.

— Мне нельзя, я маленькая, — с горечью ответила девочка, бросая обиженный взгляд в сторону отца с мачехой.

— Тогда и я не буду, — расслабилась боярышня.

— Что ты, как можно? — встрепенулась Елена Стефановна. — Когда ещё веселиться, если не сейчас!

Евдокия попробовала сделать ещё несколько глотков, но обожглась и отставила кубок. Поднялась. К ней сразу подошел мужчина, которого она интуитивно определила, как римлянина и пригласил танцевать. Он был черняв, но форма носа и глаз выдавали в нём не местного. Может не римлянин, но другие эпитеты ей в данный момент в голову не пришли. Она с интересом разглядывала его, двигаясь с ним за другими парами.

— Нравлюсь? — неожиданно спросил он и Евдокия смутилась, потому что он угадал.

Только он понравился ей как художнику, а не как девушке. Было в нём что-то на её взгляд неординарное. В его глазах она увидела ум и образование, а капризные губы ей намекали на безжалостность. Такой обольстит и растопчет, не жалея. Но словно этого было мало, так Евдокии ещё показалось, что нос этого человека указывает на деятельную натуру, уверенно идущую только вперёд. Были ещё подбородок и ряд едва намечающихся мимических морщинок, но объект её наблюдения задал вопрос, и она поняла, что увлеклась.

— Ты не сказал имя, — чуть резковато ответила она ему.

— Дон Иньиго Лопес де Рекардо Лойола.* По-вашему Игнасий, — остановившись, представился мужчина и тут же попросил прощения у наткнувшейся на него пары.

— Боярышня Евдокия Вячеславна Доронина, — с достоинством произнесла она, успевая заметить, как дама из следующей за ними пары строит глазки дону Игнасию. А он сумел посмотреть на неё обещающе и чуть снисходительно. Дуне же ответил с загадочной улыбкой:

— Я знаю, кто ты.

Евдокия чуть выгнула бровь. Давно ей не попадался человек, столь искусно владеющей мимикой своего лица. Но её партнер лишь ещё шире улыбнулся и ничего не пояснил. Она чувствовала, что он словно смакует ситуацию.

А ещё он сидел поблизости от спорящего с ней звездочета, но не вступил в еретическую дискуссию за столом. Однако слушал внимательно. Ей тогда ещё показалось, что он смотрит на них всех как взрослый на детей.

— О чём ты думать, боярышня? — с лёгким акцентом спросил он. — Твое чело принять много дум, я заметил, — тут же пояснил Игнатий, изображая встревоженность.

Евдокия растерянно посмотрела на него. Она не поверила его беспокойству, хотя его лицо и даже взгляд говорили о том, что он искренне интересуется.

Дуня воспользовалась тем, что он продолжает держать её за руку и сместила большой палец, чтобы приложить его к пульсирующей жилке Игнасия. Его пульс был удивительно равномерен и спокоен. Этот мужчина не обращал внимания на духоту, запахи, танцы, взгляды и прочее. Он изображал волнение, а сам оставался равнодушен ко всему.

— Я ни о чём не думаю, — как можно беспечнее ответила она и даже изобразила возмущение: — Как можно думать, когда танцуешь?

И он не поверил ей! Причём дал ей понять глазами: ты играешь со мной, девочка. Евдокия скрыла свое волнение за кокетливой улыбкой.

Она не понимала, что за интерес у этого дона к ней. И он был странным.

— Ты движешься, как легкокрылая бабочка, — признался он ей, не отрывая от неё взгляда. — Моё сердце замирает от восторга, — проникновенно, с хрипотцой продолжил дон.

Евдокия постаралась изысканно склонить голову, показывая, что услышала комплимент и одобрила его, а сама внутреннее сжалась.

«Что делать? Что отвечать? Как вести себя?» — сигналило в её голове, и такая досада взяла на этого Игнасия! Бывает, наглые мужчины отбирают у девушек первый поцелуй, а этот отнял у неё восторг от первых комплиментов. Вместо того, чтобы наслаждаться ухаживанием и лёгким флиртом, она вся как на иголках.

«Мерзавец! Дрянь человек! Пакостник!» — разозлилась она, продолжая улыбаться, причем более умело, чем он. Она и в глазах изобразила томление, а вот у него взгляд стал изучающим. Видно, ему стало лень верить в то, что пытался играть.

— Дон Игнасий, я покорена! — дрожащим голосом ответила она ему. — Ты такой чуткий! Я это с разу поняла по твоим рукам. Твои пальцы, они… они… — она с удовольствием захлебнулась восторгом, но показала, что преодолела себя и закончила — это пальцы высокодуховного человека.

— Э-э, да?

Евдокия с удовольствием отметила, что этот дон опешил и не понимает чего от нее ожидать.

— Да! И сам ты весь такой… опасно-прекрасный! У нас говорят: «Порхает, как бабочка, жалит как пчела!»