Княгиня Евдокия 5

— Как раз чтобы наверху все было чисто и аккуратно, — пояснил Вячеслав. Он хотел было прихвастнуть, что подземные ходы и склады тоже сделаны на загляденье, но отец не оценит вложенного труда. А сделано всё по уму, не абы как! Фиораванти все просчитал: воздуховоды, постоянную температуру в любое время года, влажность и удобный доступ ко всему, особенно для складирования льда. Хоть на телеге въезжай в подземелье!

— А чего же сидим? — растерянно спросил Еремей.

— Вот и я говорю, — влезла Василиса, — сидим друг у друга на головах, когда цельный дом нас ждёт не дождётся!

— Цыц! Гарпий не спрашивали!

Вячеслав засмеялся, увидев, что ключница скручивает полотенце и вот-вот погонит засидевшегося боярина-батюшку.

— Поехали смотреть, — скомандовал он, и Василиса сразу сменила воинственное настроение на просительный взгляд.

— Вячеслав Еремеич, а я? — игнорируя Еремея Профыча, проблеяла женщина.

— Как же мы без тебя-то? — влез боярин. — Скажи боярыне, чтобы тож собиралась.

Ключница заторопилась за хозяйкой, а Еремей с сомнением посмотрел на неё:

— Не уместимся мы все в одной коляске из-за Васькиных телес.

— А тебе, боярин-батюшка, можно и пешочком прогуляться! — крикнула она.

— Вот слухастая! — наигранно всполошился Дунин дед. — Я давеча у кухарки соленых шкварочек выпросил, так эта надоеда пресекла и теперь бдит. Ещё засомневалась, что я мало двигаюсь. Чуешь, к чему её это «пешочком прогуляться»?

— Батя, я тебя защищу! — засмеялся Вячеслав и дружески похлопал отца по плечу. — Но пост и прогулки тебе на пользу, не отрицай. Посмотри на своих ровесников и делай выводы.

— Окромя Репешка, не на кого смотреть, все дома на печи сидят, кости греют, а я в любую погоду на службу... — Еремей вдруг осекся, поник, будто придавленный тяжкой жизнью.

— Бать, ты чего? — встревожился Вячеслав. — Радоваться надо, что на всё сил хватает!

— Не хватает, сынок… уже не хватает, — горестно признался боярин.

— Болит чего? Ты бы к Катерине…

— Ай, ну чего у меня болеть может, кроме головы из-за Васькиных заскоков?

— Не понимаю я тебя… — Вячеслав внимательно осмотрел отца, но тот источал здоровье всем на загляденье.

— На баб, говорю, меня больше не хватает, — вздохнул Еремей. — А всё гарпия эта виной. Подкараулила меня и ну лицо драть своими когтями.

Вячеслав с сомнением вгляделся в лицо отца, но никаких следов на нём не было.

— Да не меня расцарапала, а зазнобу мою, — фыркнул боярин. — Такой визг подняли, что я еле ноги унёс.

— У тебя зазноба была? — удивился сын, а потом нахмурился и спросил: — Как унёс? А баб одних оставил?

Еремей с отеческой укоризной вздохнул. Внучек Ванятка давно прознал, что дедуля «шлындрает налево», а взрослый сын глаза по совиному округлил, да ещё за хищниц обеспокоился. Однако наставление дал:

— Ну, а как же? Без меня им не о чем ссориться, а при мне не угомонились бы, — для наглядности Еремей поднял палец вверх.

— Да ты, батя, тактик! — улыбнулся Вячеслав.

— Кто? А-а-а, этот, — вяло махнул рукой Еремей. — Я ж чего говорю: Васька, зараза, мне охоту отбила.

— Бать, ну… даже не знаю, что сказать. Ты ж боярин и любая вдова тебя лаской отогреет…

— Не продолжай! Тебе не понять. Мне не нужна любая. Это тебе по молодости важно к тёплому боку прижаться, а мне интересно обхаживать, приучать к себе, чтобы при моём появлении у любушки моей глаза светить от радости начинали!

— Хм-м…

— Я ж аки голубь кружусь вокруг своей голубицы, убеждаю, что лучше меня никого нет, а потом уж топчу. И приятно мне знать, что до меня моя голубка была грозной орлицей, клевавшей чужие зенки, а я её покорил. И скажи мне, где в этой благостной картине место вороне по прозванью Василиса?

— Ну-у, не знаю бать… может, тебе ключницу потоптать?

— Этого аспида в юбке?! — Еремей чуть не задохнулся от возмущенья. — Ты что, моей смерти хочешь?

Вячеслав поднял руки, показывая, что больше ничего советовать не будет, но отец усмехнулся:

— Хватит того, что я её привередничаньем извожу. В тонусе держу, — Еремей вновь наставительно поднял палец, вспомнив умное слово лекарки, — жизнь продлеваю. А то б заскучала и померла, но большего подвига от меня не жди!

— Ладно, бать, — Вячеслав вконец запутался во взаимоотношениях отца с жёнками, — мы едем или как?

— Едем, твоя гусыня уж собралась… слышь, командует?

По городу ехать было приятно. Во многих дворах на забор крепили ящики с цветами и интересно было посмотреть, у кого что выросло. Сажали разное, но Еремею больше всего нравились травки или мхи, свисающие вниз, а если они ещё вкусно пахли, то вообще благодать.

Коляску на очередной улице затрясло и Милослава недовольно заметила:

— Не пойми чем замостили улицу.

Еремей согласно кивнул. Он на своих костях прочувствовал все виды мощения. Никаких ухищрений для повышения плавности хода не хватало, чтобы свести на нет неровности дороги. А так-то Якимкин булыжник боярин ставил на первое место. У парня золотые руки. Жаль, что скала быстро кончилась, но да чего уж теперь. Кирпичное дело не хуже. Якимкина Любка развернулась, помощников нашла. Если б Дунька не забирала всё для слободки, то озолотились бы уже.

Коляску вновь колыхнуло, и Еремей Профыч решил, что мощение дубовыми плашками, как сделали Патрикеевы, спорно. У Кошкиных дорогу выложили кольцами из свиного железа и засыпали гравием. Молодой Пётр Яковлевич говорит, что этого на полвека хватит, не менее.

«Ну, поглядим, поглядим», — подумал Еремей.

— Бать, ты глянь, какая красота, — перенаправил его внимание Вячеслав, как только повернули к Дунькиной слободке.

— Ишь ты, расстаралась, — восхищенный масштабом, протянул боярин.

Коляска медленно прокатилась вдоль каменной ограды с зубчиками и башенками.

— Это тут ты собрался пушку разместить?

— Дальше. У ворот башенки крупнее сделаны, а здесь… Дочка говорит, что когда-нибудь из этих башенок будет свет светить. Гаврила там чего-то придумал, но пока не додумал.

— Ну, подождём, когда додумает, — усмехнулся Еремей Профыч. — А то от его придумок у людей волосы дыбом встают.

Вячеслав хохотнул. Он не присутствовал на показе извлечения света из воздуха в Думе, но дома видел, как все это работает. Поэтому, когда ему рассказали, как в царских палатах в полной темноте зажёгся не только огонек в сосуде, но вокруг воздух начал потрескивать, а у тех, кто стоял вблизи Гаврилиной установки волосы вверх поднялись, хорошо представил.