Княгиня грез. История голливудской актрисы, взошедшей на трон

Грейс рассказала Ричардсону о своем первом опыте плотской любви у себя дома, в Филадельфии, о том, как однажды дождливым днем ее лишил невинности муж ее же собственной подруги, а еще заявила, что он, Ричардсон, всего лишь второй мужчина в ее жизни.

«Мне в это плохо вериться, — говорит Ричардсон. — То есть, если девушка так ведет себя в постели, как она… Я вовсе не хочу сказать, будто Грейс была нимфоманкой. Я за свою жизнь встретил парочку таких особ, и их обеих отличала какая-то патологическая ненасытность. Сами они от этого подчас впадали в уныние или же начинали злиться. Им требовалось еще, еще, еще…

Грейс была не такая. В постели она становилась счастливой и всегда знала, когда с нее достаточно. Мы были молоды, и после… ну… скажем, четырех раз, она говорила, что хватит. В этом плане Грейс была абсолютно нормальной женщиной. Она испытывала оргазм и радовалась этому. Хотя вам это может показаться странным, но я не думаю, что она занималась любовью исключительно ради секса как такового. Ей требовалось нечто большее.

Если вы читали «После падения», то наверное помните, что героиня Артура Миллера произносит следующую фразу: «Просто полежи на мне. Тебе не надо ровным счетом ничего делать». Как мне кажется, в этом и кроется смысл. Грейс было довольно тепла ваших объятий и… уверенности, что ей ничего не грозит. Именно к этому она и стремилась всей душой. Она была любительницей этого дельца, чего там греха таить. Но, по-моему, самым главным для нее оставалось то, что ее сжимали в объятиях».

Ричардсон поставил себе такой же самый диагноз. Незадолго до описываемых событий от него ушла жена, причем к более старшему мужчине, и Дон увяз в бракоразводных делах. После того как в его жизнь вошла Грейс, от его обычно высокой самооценки, похоже, ничего не осталось. «Мне срочно требовалось чье-то тепло и забота, — говорит он. — Когда я познакомился с Грейс, мы оба: и она, и я — были совершенно одинокими людьми в этом мире — так… две неприкаянные души…»

Ричардсон ясно осознавал причину своих проблем, и поэтому, призадумавшись о том, чего же, собственно, не хватает Грейс, он не мог не заметить, что, как только речь заходит о ее семье и близких, и в частности об отце, она стремится уклониться от ответа или же отвечает как-то туманно и расплывчато, Грейс могла часами распоэзиваться о своих театральных родственниках: дяде Уолтере, вирджинском судье; дяде Джордже, драматурге, таком изысканном и утонченном. Однако как только дело касалось Джека Келли, Грейс будто набирала в рот воды (создавалось впечатление, будто она сбита с толку и не понимает, о чем идет речь) или же старалась переменить тему разговора (из чего Ричардсон сделал вывод, что это наверняка отражает — хотя бы частично — отцовское отношение к ней); «Как я понимаю, Грейс была лишь пешкой в его игре, — говорит Ричардсон. — И это привело к тому, что дочь постоянно искала кого-то, кто напоминал бы ей отца, кто бы заменил собой ее любимого папочку».

Дон Ричардсон с готовностью ухватился за эту роль. Свенгали [6] , живший в нем, пришел в восторг от того, что ему подвернулась возможность сделать из девчонки звезду. «В ней было нечто колдовское, — вспоминает он. — Она казалась мне чем-то вроде чистого холста, на котором любой желающий мог написать какую угодно картину».

А так как в академии Грейс была занята в актерской группе Ричардсона, то постепенно начала предаваться фантазиям относительного их будущего: якобы они с Доном станут в Филадельфии основателями новой театральной труппы, она будет ведущей актрисой, а Дон — режиссером, а дядя Джордж будет писать для них пьесы. «Добиться успеха и всеобщего признания у себя в Филадельфии — это всегда оставалось для нее самым главным», — вспоминает Ричардсон, который с трудом представлял себя в роли режиссера провинциального театра.

6

Свенгали — герой романа Джорджа Дюморье «Трильби».

Ричардсон вскоре по характерным ужимкам подружки догадался, куда направлены ее честолюбивые устремления (например, по аристократическому голосу, который она выработала у себя, по ее горделивой поступи). «Она ступала, — вспоминает он, — а не ходила на двух ногах, как все простые смертные. Ей почему-то ужасно нравилось сидеть полностью распрямив спину — ну, совершенно по-царски. Было заметно, что Грейс уже точно решила для себя, кем ей быть. Когда она танцевала «Богатырские ворота», то откровенно давала понять, что в действительности она и есть та самая восточная княжна. Она сама мне в этом призналась. Сказала, что такова ее фантазия. В то время я не придавал этим причудам особого значения, но теперь со всей ясностью вижу, что уже тогда она начала создавать мифический образ Грейс Келли».

У Ричардсона, однако, возникла существенная проблема, связанная с теми амбициями, которые он лелеял относительно театральной карьеры своей подружки.

Он смотрел на возможности Грейс придирчивым взглядом прожженного импресарио и поэтому испытывал немалые сомнения относительно того, хватит ли Грейс профессионализма, чтобы полностью реализовать себя на сцене. «Я никогда не заблуждался на тот счет, будто Грейс наделена выдающимся актерским талантом, — говорит он сегодня. — Потрясающая внешность и умение держаться — да. Что ж, не стану спорить. Но, увы, никакой силы в голосе, никакого умения донести его до зрителя. Она бы никогда не сделала карьеру в театре».

Случилось так, что как-то раз Ричардсон отправился забрать снимки Грейс, которые он сделал незадолго до этого. На одном из них она была изображена по плечи. Дон сделал этот снимок у себя в квартире без всякого специального освещения. «Вечером, когда Грейс ушла от меня, я сел и принялся рассматривать это фото. Неожиданно, я заметил нечто, что было сродни чуду. На фотографии это моментально бросалось в глаза — разница между тем, какова Грейс была на самом деле и какой она изображала себя. Здесь, на снимке, это было видно со всей отчетливостью. Когда вы смотрели на фото, то перед вами была вовсе не Грейс. Перед вами возникал иллюзорный образ, или, как говорят в Голливуде, камера любовалась ею. Я совершенно потерял из-за Грейс голову — поверьте, так оно и было. Когда я смотрел на это фото, то уже знал, что ее будущее — в кино».

В те выходные Ричардсон отправился проводить Грейс на вокзал. Она ездила домой навестить родных по меньшей мере раз в месяц, и Ричардсон обычно провожал ее на поезд. «Она была вся в слезах, — вспоминает он, — переживая из-за поездки домой, переживая из-за своей карьеры, и играла эту хорошо знакомую мне роль, рассчитывая, что я тоже расчувствуюсь и не брошу ее. Она казалась такой неприкаянной, сидя на скамье в своих неизменных белых перчатках, и, рыдая, причитала, что ей ни за что не добиться успеха, что она так и останется непризнанной. Вот почему я пообещал ей, что, как только она вернется, я сведу ее с нужными людьми».

Когда Ричардсон повел Грейс в кабинет Тони Уорда, что в агенстве Уильяма Морриса в Радио-Сити, он захватил с собой и ее фотографию. Уорд представлял кого-то из крупных бродвейских актеров, и Ричардсон решил действовать с места в карьер.

— Тони, — произнес он, — там у тебя за дверью ждет девушка, которая в один прекрасный день станет знаменитой кинозвездой!

— Приведи скорей мне это сокровище! — отвечал агент, который наверняка уже не единожды сталкивался с подобной манерой представления соискательниц.

Спустя десять минут Грейс, рыдая, снова оказалась в коридоре. На Тони Уорда она не произвела ровно никакого впечатления.

Ничуть не смутившись, Ричардсон повел Грейс в представительство МГМ, где его ждал еще один весьма влиятельный агент, вернее — агентша Эдди ван Клив. И на этот раз его действия имели успех. «У Эдди был нюх на женскую красоту, — вспоминает он. — Когда я ввел Грейс в кабинет, то тут же понял, что попал в точку. Я видел это по глазам Эдди».

Грейс покинула кабинет Эдди ван Клив лишь спустя полчаса — на этот раз улыбаясь.

— Она согласна стать моим агентом! — сказала Грейс.

— Вот и расчудесно, — улыбнулся Ричардсон.

— Но сначала мне, конечно, придется спросить разрешения у папы.

* * *

В Американской академии студенты, как правило, достигали вершины своей учебной карьеры к концу второго года обучения, когда им доверялось исполнение ведущей роли в так называемом выпускном спектакле. Дон Ричардсон ни на минуту не сомневался, какую роль и в каком спектакле выбрать для Грейс. «Филадельфийская история» Филиппа Барри в 1939 имела колоссальный успех на Бродвее, а год спустя по пьесе была сделана не менее успешная экранизация; причем как на сцене, так и на экране главную героиню — Трейси Лорд — играла Кэтрин Хепберн. Персонаж Трейси Лорд был создан в результате знакомства автора с реальной девушкой Хари Монтгомери, хорошенькой молодой уроженкой Филадельфии, и, по мнению Ричардсона, Грейс как нельзя лучше подходила на эту роль. «Правда, она была немного моложе героини, ведь ей исполнилось только девятнадцать, в то время как Трейси Лорд было уже под тридцать. Героиня Грейс уже успела побывать замужем и теперь собиралась вторично вступить в брак. Когда Хепберн исполняла эту роль, то прекрасно подходила по возрасту. Однако Грейс с ее мечтами и устремлениями была просто создана для этой роли — в некотором роде это была сама Трейси — начиная с белых перчаток и кончая пальто из верблюжьей шерсти».