Княгиня грез. История голливудской актрисы, взошедшей на трон

Вскоре парочка стала видеться столь же часто и пылко, как и прежде. Однако тень Джека Келли незримо витала над ними. Грейс приходила в ужас от одной только мысли, что отец может разоблачить ее обман. Вот почему любовники из чувства предосторожности встречались в Гринвич-Виллидж. Они часами просиживали в кафе «Гранадос» и в конце концов стали считать места у экспресс-кофеварки едва ли не своими собственными. Затем они под покровом темноты направлялись на Тридцать третью улицу и, чтобы убедиться, что за ними никто не следит, потихоньку выглядывали из-за занавесок на улицу. Страх разоблачения, ставший для них чем-то вроде игры, придавал их роману некоторую пикантность. И вот однажды, когда Ричардсон один был дома, кошмар разыгрался наяву, причем совершенно неожиданным образом.

«В дверь позвонили, — вспоминает Ричардсон. — Я открыл — в коридоре стоял папочка собственной персоной. Он показался мне великаном. Один его вид вселял ужас. Он был одет в темное пальто, шикарно одет, при полном параде — в костюме и галстуке, а когда я открыл дверь, он без всякого приглашения шагнул в квартиру, заняв собой все пространство».

Входная дверь открывалась непосредственно в кухню, и Ричардсон был одновременно испуган и позабавлен, наблюдая, как с иголочки одетый бизнесмен разглядывает грязную посуду и поломанную мебель. Оба мужчины в упор посмотрели друг на друга.

— Что ты скажешь насчет «джэга»? — наконец спросил Джек Келли.

Молодой режиссер не знал, что ответить. «Единственное значение словечка «джэг», известное мне в ту пору, было «веселая пирушка с приятелями». Вот я и подумал: «Господи! Да он же пришел мириться! Мы с ним станем друзьями!» Но затем он добавил: «Цвет можешь выбрать по вкусу», — и я подумал: «Так; значит, это какая-то вещь?»

И вот тогда я произнес длиннющую, абсолютно идиотскую, сбивчивую речь, в которой сказал, что мне от него ровным счетом ничего не нужно, что я люблю его дочь и не приму от него никакого отступного. Он не стал меня слушать, а просто вышел вон».

Вскоре после этого визита начались телефонные звонки. «Обычно они начинались после двух ночи, — вспоминает Ричардсон. — Звонил брат. Он, конечно, никогда не представлялся, а только нес всякие гадости вроде: «Привет, сукин сын. Да я все кости переломаю тебе, хилотик! Держись подальше от моей сестры, или тебе светит инвалидная коляска», ^—и так далее в том же духе».

Когда Ричардсон рассказал Грейс о телефонных звонках, она удивилась и обиделась. «Она только пробормотала, что они в действительности очень милые люди, и в один прекрасный день я смогу их понять, и вообще мы все поймем друг друга, и все будет отлично».

Это была та самая пассивность, которую Грейс продемонстрировала в тот кошмарный уик-энд на Генри-авеню. Столкнувшись с отцовской волей, она снова превратилась в послушную маленькую девочку. Ее взрослая рассудочность временно отключилась. То, как безропотно она восприняла попытки представителей мужской половины семейства вмешаться в ее личную жизнь, свидетельствовало исключительно о ее глубочайшей преданности им.

Грейс продолжала встречаться с Ричардсоном еще пару лет, но звонки с угрозами и совершенно фантастическое предложение отца подарить ему «ягуар» в конце концов стали для их отношений чем-то вроде холодного душа. Их свидания становились все реже. Когда любовники все же встречались, то их страсть не была уже столь всепоглощающей. Вот почему Дон Ричардсон даже не удивился, когда в конце концов обнаружил, что он вовсе не единственный объект привязанности Грейс Келли.

Такого мужчину, как Клодиус Шарль Филипп, трудно было назвать красавцем в привычном смысле слова. С длинным крючковатым носом и в круглых очках с толстыми стеклами, он скорее походил на испуганную сову. Да и его работа в качестве распорядителя банкетов отеля «Уолдорф-Астория» никак не вязалась с образом человека, который бы заинтересовал Грейс Келли. Но Филипп «Уолдорфский» обладал особым шармом и магнетизмом. А по своим амбициям едва бы уступил Наполеону. Многие женщины находили его совершенно неотразимым, и если говорить о ресторанном обществе, то это, бесспорно, был князь Нью-Йорка.

Филипп сделал себе имя, будучи правой рукой Рене Блэка — француза, чей ресторан «Казино» в Центральном парке стал первой попыткой соединить образы ресторатора и шоумена. Здесь между столиками разыгрывались такие священнодейства, как «Вишневый юбилей», приготовленный целиком вручную салат «Цезарь» и подобные излишества. Филипп перенес эту экстравагантность в ресторан отеля «Уолдорф-Астория» и в результате поднял такое нудное дело, как организация частных банкетов, на уровень произведения искусства, причем весьма _;успешно.

Его высшим достижением стал «Апрельский бал в Париже», который он, однако, проводил в октябре, чтобы заполнить брешь в расписании банкетов, и куда при помощи своей приятельницы Эльзы Максвелл собирал всех знаменитостей тех лет: герцога и герцогиню Виндзорских, Марлен Дитрих, Джипси Роуз Ли, Дрекселей, Вандербильтов и прочий цвет общества.

И если какую-то часть души Грейс Келли привлекал к себе Дон Ричардсон с его нонконформистскими, богемными привычками, то другую ее половину столь же неодолимо влекло к светскому лоску и связям Клодиуса Шарля Филиппа. Эту сторону характера Грейс открыл еще Алекс д'Арси, когда он представлял ее своим знаменитым друзьям в «Аисте» и «Эль-Морокко». Более-менее прочно став но ноги в Нью-Йорке, девушка из Ист-Фоллз начала познавать соблазны большого города и вскоре обнаружила, что ее хорошенькое личико и обаяние способно открыть многие двери, которые оставались закрытыми для нее в Филадельфии.

Филипп начал свои ухаживания с шампанского. Он отправил Мартина Рискина, своего молодого помощника из банкетного зала, с бутылками по адресу «Мисс Грейс Келли, «Манхэттен-Хаус», и Рискин доставил их к двери молодой актрисы.

«Она была потрясающе хороша, — вспоминает Рискин, — однако держалась довольно надменно! А еще в ней было нечто такое, что показалось мне наигранностью. Иногда, даже у себя в квартире, она ходила в солнечных очках».

Будучи с Доном Ричардсоном, Грейс играла роль начинающей, но целеустремленной актрисы. С Филиппом она разыгрывала великосветскую даму. Том Хоган, еще один помощник Филиппа, вспоминает, что Грейс подчеркнуто держалась особняком, когда всей компанией они проводили уик-энд на ферме Филиппа у городка Пикснилл в долине Гудзона. Предполагалось, что гости будут соревноваться в приготовлении воскресного завтрака. Так они и делали, то и дело ныряя в огород, чтобы набрать овощей для салата. Там можно было увидеть, как Виктор Борж и Морис Шевалье соревнуются между собой, кто быстрее почистит картошку. Грейс держалась в стороне от всеобщего веселья. Тому Хогану нравилась подружка его босса, и он вовсе не находил в ней наигранности. Ее отстраненность он объяснял застенчивостью.

Разговоры между помощниками Филиппа начались только после того, как однажды во второй половине дня Грейс заметили разгуливающей по верхним этажам отеля без всякой косметики. «В номерах и бесконечных коридорах можно было играть в любые игры, — вспоминает Рискин, — и не быть Пойманным с поличным».

Бывали периоды, когда Грейс казалась чем-то вроде принадлежности отеля. Она часами просиживала в приемной офиса Филиппа, терпеливо дожидаясь, когда же тот наконец уладит свои нескончаемые дела и покончит с телефонными звонками. Хорошенькая молодая актриса подчас производила скорее впечатление жены, нежели подружки. Сорокалетний Филипп совершенно околдовал Грейс, однако, судя по всему, чары были взаимными. Под влиянием Грейс Филипп смягчил свой обычный резкий стиль, и его затерроризированные помощники отметили про себя, что в броне этого «железного» человека появились сентиментальные трещинки.

Шарль Орель, правая рука и доверенное лицо Филиппа, даже забеспокоился: ему показалось, что его босс уделяет Грейс слишком много времени и внимания. «Мы обычно позволяли себе по вечерам короткий отдых, пока в зале шел банкет, — вспоминает Рискин. — Мы садились у себя в офисе с бокалом шампанского и легким ужином, и Чарли заводил речь: «Бедный Филипп, — вздыхал он. — Он совершенно не знает, что ему делать с Грейс».

Филипп «Уолдорфский» представлял собой тот тип мужчины, к которому Грейс определенно питала слабость. Зрелый, опытный, и большой любитель пускать пыль в глаза, он осуществлял над Грейс привычные для нее с детства диктаторский контроль и руководство, смешанные с фантазиями и честолюбием, что были поразительно сродни ее собственными. Филипп вырос в Лондоне, во французской семье, и поэтому выработал у себя именно ту манеру говорить, которая бы соответствовала придуманному им самим титулу, которым он ужасно гордился.