Княгиня Ренессанса

Фульвио не решился сказать, что на самом деле в этом возгласе звучит не «Испания», а «Франция». Но Зефирина и сама это знала. Посмотрев на мужа с признательностью, она прикрыла глаза.

– Maffia… бр-р-р… какое неприятное, недоброе слово… От него дрожь по телу…

– Родная моя, «Почетное Общество» объединяет только истинных патриотов. Ты очень впечатлительна. Твои нервы все еще не успокоились от того, что произошло в Риме. Постарайся теперь думать только о нас. Мне не следовало говорить с тобой об этом. Довольно того, любовь моя, что ты, наконец, знаешь, кто я и почему так добивался нашего брака. До тебя я был одиноким человеком. Меня волновала только судьба моей страны, политика и война. Прости, но голова моя была занята только одним: отомстить твоему королю за все, особенно за Мариньян. Когда я прибыл во Францию с посланием от Карла V Генриху VIII, женщины существовали для меня только как развлечение. О женитьбе я совсем не помышлял. Первой, кого я увидел в «Золотом лагере», оказалась какая-то болтливая глупышка, раздававшая слугам направо и налево бесконечные приказания, да еще тоном, который меня изрядно позабавил. Потом я снова увидел тебя, уже на турнире, посреди этого курятника фрейлин… Ты выглядела очень гордой, изящной и до невозможности хорошенькой. Я так загляделся на тебя, что чуть было не позволил противнику выбить себя из седла… Он, впрочем, оказался слабым соперником.

– Так, значит, черный рыцарь это были вы… В глубине души я всегда это знала! – прошептала Зефирина, пряча голову у него на груди.

– Но ты не знаешь, что было потом… Я спал на пляже. Чтобы укрыться от ветра, улегся за стволом засохшего дерева. Вдруг просыпаюсь и вижу – на пляж является моя Зефирина с бедно одетым парнишкой, с тем самым Бастьеном, которого ты мучила. «Что за маленькая, хорошенькая ведьмочка, – подумал я, – хорошо бы заставить ее взмолиться о пощаде». Ты меня заинтриговала. Уже тогда что-то в тебе слишком манило… Шутки ради я стащил твою шапочку с голубым пером, и до самых событий в Риме перо это было всегда со мной, – сказал со значением Фульвио.

– А что потом? – спросила Зефирина, как маленькая девочка, которой не терпится узнать продолжение истории.

– Я должен был уехать на следующий день и совсем не хотел идти на бал, который давал Франциск I. Миссия специального посланца Карла V обязывала меня держаться в тени. Размышляя о политических союзах, возможных в то время, я отправился в «Золотой лагерь». Все его обитатели были заняты тем, что танцевали павану. Вдруг я увидел в темной аллее какой-то свет и нечто маленькое и бесформенное, бежавшее мне навстречу с криком: «Скорее, месье, женщина в горящем шатре… она не может выйти оттуда…»

– Маленькое существо… карлик? – спросила, побледнев, Зефирина.

– Да, карлик, но тогда, ночью, у меня не было времени разглядеть его лицо.

– Каролюс… неужели он хотел меня спасти? – задумчиво прошептала Зефирина.

Губы Фульвио коснулись ее виска.

– Не думай больше обо всем этом, моя родная. Ты теперь со мной, со своим мужем… нет, любовником, и знаешь почти все о нашей первой встрече.

– Ну, не совсем, мессир. Почему после того, как вынесли меня из огня с риском для собственной жизни и смутили своим поцелуем, вы оставили меня в одиночестве? – спросила с упреком Зефирина.

– Да потому, госпожа резонерша, что вспомнил о вас, когда взял в плен маркиза де Багателя. Тут я понял, что это перст судьбы… Вот почему я попросил у вашего почтенного отца руки его единственной дочери.

Зефирина скорчила мину.

– Что и говорить, любопытный способ заставить полюбить себя, – заявила Зефирина. – Требовать меня в качестве выкупа, вот мысль, достойная мужчины!

– Не мог же я написать вам письмо и подписаться: «Кавалер, который не может забыть вас и безумно вас желает!»

– Это было бы куда лучше, и потом чего вы ждали от такой жены, как я?

– Ну, я хотел, чтобы жена была красивой и чувственной, горячей и нежной, верной и ласковой… В общем я мечтал как раз о такой, как ты, любовь моя.

Произнося эти слова своим особенным, низким голосом, он все время гладил жену.

Не умея скрыть захлестнувшего ее блаженства, она снова бросилась в его объятия.

– Мне следовало начинать с этого, – согласился Фульвио, потому что никакого другого языка между мужчиной и женщиной не существует.

* * *

Каждую ночь Фульвио возвращался к Зефирине, на их «необитаемый остров», в сказочный домик любви.

Иногда молодая женщина просыпалась среди ночи от какого-то глухого удара, похожего на далекий взрыв. Но постепенно она научилась не бояться горы.

– Это вулкан рокочет, – объяснил Фульвио. – Не волнуйся, уже лет сто, как он спит словно добродушный великан.

Ощущение, что Этна живет и спит прямо под их домиком, больше не смущало Зефирину.

Слыша гул, она не просыпаясь, убеждалась, что муж рядом и успокаивалась.

Весенние ночи… Золотые ночи… Сицилийские ночи, наполненные пьянящим ароматом… Зефирина никогда не забудет вас.

Она зарывается головой под руку мужа. Ее влажные губы с нежностью касаются его шеи. Она чувствует, как пульсирует под кожей артерия. Она вдыхает запах его тела, смешанный с ароматами амбры и мускуса.

Постепенно голова ее скользит вниз до тех пор, пока тубы не находят черный оазис. Она зарывается в него своим лицом.

Фульвио не спит. Он ловит ее и снова втаскивает на себя.

– Как быстро ты всему научилась, любовь моя…

Ночь за ночью Фульвио не уставал восхищаться тем, как быстро она осваивает волшебную науку любви. Дошло до того, что ненасытная Зефирина почти приковала Фульвио к своему телу.

Когда он говорил, что «потом получится лучше», он был прав. Каждый прожитый день все больше и больше сближал их и интеллектуально, и физически.

Рядом с Фульвио Зефирина забыла свою стыдливость. Она предавалась любви, отдавалась чувству, требовала ласк, даже самых смелых.

Она таяла под губами Фульвио и осыпала самыми безумными поцелуями его тело, которое теперь изучила до мельчайших подробностей.

Подобно лаве, клокотавшей в груди великана, прятавшегося под их домиком, страсть Фульвио разгоралась, нарастала, ища выхода и твердела. Нервным коленом он вновь опрокидывал Зефирину.

Она открывалась ему навстречу, вся горячая, влажная. Он давил на нее всей своей тяжестью. Бедра Зефирины манили его, доводя до безумия, но он сдерживал себя и опять отдалялся… В слабом лунном свете он ясно видел восхитительные формы Зефирины. Бедра казались все более вожделенными, груди все более совершенной округлости.

Она очень изменилась за эти дня. С каждым днем Зефирина становилась все больше женщиной и от этого все более притягательной. Он любил ее… Боже, как он любил свою княгиню!

В страстном нетерпении она часто оказывалась над ним. Он уклонялся от этого, отстранялся, ускользал… Ему хотелось заставить ее умереть от любви. Тело Зефирины пронизывала дрожь. Губы Фульвио нежно кусали ее розовые соски, заставляя их твердеть, отстранялись, подстерегали, обдували своим дыханием и возвращались, забавляясь, а потом потихоньку начинали скользить вниз.