Князь Арнаут

— Мальчиком, — поправил хозяин. — Но жизнь обошлась со мной... Господь Бог дал мне счастье, впрочем, получая его, я проклинал свою долю, наивно полагая, что Он наказал меня за какие-то страшные грехи, как видно совершенные моими родителями. Никогда не знаешь, где твоё счастье. Только Всевышнему ведомо это...

— О чём ты говоришь?! — оборвал любовника Расул. — Мне надоели эти туманные разговоры! Где мои шпоры?! Я думал, ты скажешь, что королева призовёт меня теперь, но ты лишь повторяешь всякие сплетни! Какое мне дело до того, от кого она родила своего ублюдка!

Жюльен предостерегающе поднял руку:

— Осторожно! Ты говоришь о короле!

— Эка невидаль! О графе Раймунде, папаше нынешнего щенка, что правит здесь, тоже нельзя было сказать плохого слова. Упаси Господи! Немедленно окажешься в подвале, а то и на плахе! И что же? Твои приятели из Масьяфа зарезали его, как свинью, в воротах собственного города! Честь?! Благородство?! Кровь?! Высокородная дама Одьерн не брезговала спариваться со слугами. Так что и чёрт теперь не поймёт, чей сын граф Раймунд и чья дочь его сестра! Может быть, конюха? Или лакея? Или проезжего рыцаря?..

Расул смотрел на любовника победителем. Мол, попробуй возразить мне! Проснувшаяся в нём задиристость делала молодого человека похожим на горного орла, что напоминало Жюльену о происхождении приятеля, вообразившего себя незаконнорождённым сыном какого-то армянского нобля. Парень, ещё будучи отроком, уверился в этом и упорно не желал считать себя тем, кем на деле являлся, вторым сыном корчмаря Аршака, замученного в подвалах Антиохийской цитадели одиннадцать с лишним лет назад.

С тех пор Рубен, так прежде звали Расула, не раз ездил гонцом к Нур ед-Дину, бывал он и в Дамаске, и в Каире, и в Константинополе. Прозвище молодого человека говорило само за себя, ведь «расул» по-арабски и значит «посланник». Мечтой Рубена-Расула являлись рыцарские шпоры, иначе говоря, он хотел стать дворянином. Однако исполнение страстного желания всё откладывалось, порой он даже чувствовал себя ослом, перед носом которого махали торбой с овсом.

— Ты сам себе противоречишь, мой мальчик, — с некоторой укоризной в голосе проговорил Жюльен. — Неужели ты не понимаешь, что быть простым рыцарем, владеть клочком земли или даже небольшим замком, а это максимум, на что ты можешь рассчитывать, куда хуже, чем быть тем, кем ты стал. Любой из рыцарей погибнет, и его фьеф перейдёт к сыну, а если такового не окажется, обратно к сюзерену. Так-то! И никто не вспомнит о кавалларии Рубене.

Хозяин сделал паузу и не без удовольствия отметил, как изменилось выражение лица гостя. Уздечка, которую Жюльен надел на Рубена много лет назад, не нуждалась в починке. Всадник мог смело натягивать и отпускать по своему желанию поводья, конь станет слушаться его как прежде.

Доверенное лицо королевы Мелисанды и ещё доброй дюжины правителей разного ранга и вероисповедания, как светских, так и духовных; человек без определённого пола и имени считал себя выше всех тех, кому служил, и внушал это же своему любовнику. Впрочем, уложить уже познавшего женщину Рубена в постель и убедить его в том, что однополая любовь много сильнее и выше традиционной, оказалось куда проще, чем заставить его забыть о мечте. Хотя и здесь Жюльену не следовало добиваться полного успеха, куда вернее было держать Рубена между небом и землёй.

— Некогда и я мечтал стать рыцарем, — продолжал хозяин. — У меня имелись на то основания. Ведь мой отец служил князю Боэмунду Второму и сложил голову вместе с ним на реке Пирам. Мне тогда едва исполнилось два года, как и дочери Боэмунда, Констанс. Спустя шесть лет умерла и мать. Сестру отдали на воспитание в монастырь. Именно там обнаружила её королева Мелисанда, но не об этом сейчас речь...

Жюльен сделал небольшую паузу, чтобы промочить горло. Он отпил несколько глотков и, поставив кубок на место, повёл рассказ дальше:

— Меня определили на службу к рыцарю Бруно, как и полагается, в качестве дамуазо. Он приехал в город из Калабрии уже после гибели князя и, как говорили, водил весьма близкую дружбу с молодой вдовой, Алис Антиохийской. Потом-то я точно узнал, что это правда. Однако, несмотря на внимание столь высокой особы, Бруно не брезговал ни служанками, ни горничными, ни оруженосцами, ни пажами... У него было большое и любвеобильное сердце. Но дело не в его сердце, во всяком случае, княгиня любила Бруно не за это. Её, я уверен, привлекали размеры его клинка.

Сделав многозначительную паузу, хозяин продолжал:

— Тогда я ничего не понимал в этом, но скоро мне представился шанс расширить свои познания в данном вопросе. Как-то летом стояла жара, и мы купали коней в реке. Тут же развели костёр и устроили хорошую трапезу, поесть Бруно тоже любил. Он мог за один присест слопать половину барана.

Произнося эти слова, Жюльен посмотрел на гостя с нежностью, несмотря на то, что тот продолжал сидеть насупившись. Наконец, Расул не выдержал и, пожав плечами, произнёс:

— Ты мне никогда не рассказывал про этого Бруно. Да и про княгиню Алис тоже. И я даже не знал, что твой отец — рыцарь, что он погиб вместе с князем Боэмундом.

В голосе гостя чувствовалось какое-то особенное уважение.

«Господи, — усмехнулся про себя хозяин, — ну почему люди так глупы? Почему они так благоговеют перед громкими именами и титулами?»

Вслух он сказал нечто другое:

— Алис страшно не нравилось собственное имя. Например, Бруно называл её Аделаидой, ей это было куда больше по вкусу.

— Ну так и что с этим Бруно? — поинтересовался Расул, чувствуя, что услышит нечто интересное и уж во всяком случае новое. Получалось, что, несмотря на двенадцать лет сотрудничества с Жюльеном, Рубен практически ничего не знал о прошлом человека, чьи опасные поручения выполнял. — Что же случилось в тот день?

— Тот день чуть не стал последним в моей жизни, — ответил рассказчик. — Я был довольно крупным для своих лет. Многие считали, что мне десять, а иные думали даже, что одиннадцать лет. Но я точно знал, что родился в один год с княжной, стало быть, мне недавно сравнялось восемь. Пока мы купали коней, Бруно очень внимательно разглядывал меня, а потом, когда все начали есть, дал мне целый кубок неразбавленного вина. Таким мальчикам, как я, обычно доливали воды до половины или даже на две трети чаши. Я выпил его с жадностью, потому что Бруно любил, чтобы к еде подавали всякие приправы. У меня внутри всё просто горело, и я был рад залить огонь жажды...

— А потом?

— Потом Бруно сказал, что покажет мне что-то очень интересное, и отвёл меня в сторону, где росли кедры и ещё какой-то кустарник. Я, конечно, кричал от страха и от боли, но никто не посмел помешать ему, ведь он был хотя и не слишком знатного рода, но господин, к тому же друг княгини, а я ничтожество, жалкий сирота, жалобы которого никто не стал бы и слушать. Бруно недооценил мощи своего клинка, и я чуть не умер. Спасибо Амелии, фрейлине княгини Алис, которая спасла меня, вылечила мазями и отварами из трав. Она знала их великое множество...