Князь Арнаут

Ангерран покачал головой:

— При благоприятном стечении обстоятельств галера из какого-нибудь приморского города, например из Яффы, может достигнуть Сен-Симеона за половину этого срока, — сказал он. — А если часть пути пройдёт при попутном ветре под парусом, то и быстрее...

«Король Бальдуэн сейчас в Яффе, гостит у своего брата Аморика, — вспомнились рыцарю слова королевы. — Не может быть! Король, Яффа, галера...»

Ренольд готов был поверить во всё что угодно, только не в то, что столь симпатичный юноша, каким казался король Иерусалимский, занимался грязным двурушничеством. Да и потом, что же это за табличка, из-за которой пойдут на такие траты? Судно ведь придётся посылать специально, а это немалые расходы!

Оруженосец продолжал:

— К тому же, если передвигаться по суше почти не останавливаясь, постоянно меняя коней, как делают это дикие туркоманские кочевники, можно успеть обернуться за неделю.

«Но вам нет нужды ехать туда. Скоро король вернётся, и я сама всё расскажу ему. Поверьте, я ваш друг... — перед мысленным взором пилигрима вновь возникло лицо Мелисанды. Теперь оно уже не казалось ему ни благородным, ни добрым. — Положитесь на меня, я всё устрою. Расскажите мне теперь о походе... — Ренольд не нашёлся, что возразить Ангеррану, а лишь подумал: — Я рассказал, а она всё устроила! Вернее, чуть не устроила!»

Осмелевший слуга развивал свои теории:

— Но есть способ сократить дорогу вдвое, почти вдвое. То есть не саму дорогу, а время в пути...

— Что? Как это?

Ренольду начинало казаться, что Ангеррана следовало отдать в монахи. Из него, несомненно, вышел бы очень неплохой ритор.

— У язычников есть такая штуковина... — продолжал оруженосец. — Они нарочно приучают голубей носить маленькие письмеца в специальных мешочках, которые привязываются к лапкам птицы. Она летит туда, где её дом. Как она это узнает, мне не известно, но это так. Я припоминаю, что как раз видел таких вот птиц у нашего доброго трактирщика. Конечно, особо важное донесение таким образом посылать опасно, птицу могут подстрелить, или она станет добычей ястреба, или каким-либо образом потеряет мешочек. Однако вызвать нужного человека из Антиохии сюда вполне возможно. Птица будет там куда быстрее гонца, независимо от того, поедет ли он по морю или посуху... Вот и всё, мессир...

Ангерран закончил смазывать мазью огромный кровоподтёк как раз под левой лопаткой господина:

— Это снадобье продала мне одна тутошняя старуха, ещё когда мы уходили к Дамаску. Меня, если вы помните, зацепило сарацинской стрелой, так вот, я всего трижды помазал рану и через несколько дней она уже не беспокоила меня.

— М-да... — только и ответил Ренольд. — Это, конечно, хорошо...

Говорили они долго, почти до рассвета, и оба, и сеньор и его оруженосец, обсудив все детали происшествия и предшествовавших ему событий, пришли к единодушному выводу: им надо поскорее уносить ноги из города.

Через два дня, не трогая лошадей, оставшихся в конюшнях дворца, Ренольд, Ангерран и Пьер в колоннах рыцарей Бертрана Тулузского покидали Святой Город.

Они ещё и сами не знали, куда направлялись. Дружина лангедокцев, как сказал Ренольду сам её предводитель, шла в Акру, чтобы сесть на корабль и отплыть в Европу. Забияку из Шатийона вполне устраивала компания южан. Однако Ренольд и его свита вскоре поняли, что Бертран ставил себе совершенно иные цели. Он вовсе не торопился покидать Утремер, о чём не таясь и сообщил Ренольду, когда Иерусалим остался достаточно далеко позади.

— Присоединяйтесь к нам в нашем святом деле, мессир Ренольд, — предложил Бертран за чаркой вина вечером третьего дня пути, когда, собираясь на ночлег, они разбили лагерь в виду крепости Атлит. До Акры оставалось не более шести лье, и никто не сомневался, что завтра к вечеру путники заночуют в стенах второго по значению города королевства и главного его порта. — Я знаю вас как доброго рыцаря. Если Господь пошлёт мне удачу, я щедро вознагражу вас за помощь.

— Что ж, мессир Бертран, — выслушав провансальца, не долго думая кивнул Ренольд. — Всегда рад помочь хорошему человеку в добром деле. — Он поднял кубок: — За удачу!

— За удачу! — подхватил Бертран и другие рыцари-лангедокцы.

IХ

Уже к концу осени 1148 года Антиохия и Алеппо принялись обмениваться взаимными ударами. Нанеся в союзе с ассасинами тяжёлое поражение Нур ед-Дину, Раймунд уже в следующем сражении, спустя всего полгода, сам был разбит и вернулся в Антиохию [46] с остатками своей изрядно потрёпанной дружины, нагнавшей его уже под стенами города.

46

Более подробно о стычках христиан с мусульманами в описываемый период см. комментарий 7.

Под Бахрасом рыцарям досталось, самого князя едва не взяли в плен, спасла его лишь доблесть самых верных рыцарей и оруженосцев. Некоторые из них легли, грудью заслонив господина, а один, новичок по имени Жюль, рискуя собой, вывел Раймунда из сечи. Спасаясь от погони, парнишка (оставшийся сиротой сын одного небогатого рыцаря из Латакии) отдал сеньору своего коня, невесть как доставшуюся оруженосцу помесь настоящего арабского жеребца с серой турецкой лошадкой. Столь неказистое животное высоко цениться не могло, однако Раймунд убедился на деле, что оруженосец, над которым многие смеялись, не зря похвалялся достоинствами своего коня.

Давно уже было ясно, что битва проиграна. Князю, прекрасно понимавшему, что враг не отпустит его даже и за самый щедрый выкуп, оставалось только спасаться бегством, бросив своих рыцарей на произвол судьбы. Часть их сумела уйти невредимыми, часть погибла, часть попала в плен к победителям. Спустя какое-то время, кому-то позже, кому-то раньше, большинству из них, тем, кому посчастливилось не умереть от ран в плену, удалось получить свободу.

Сам Раймунд, как уже говорилось, мог рассчитывать тем майским днём только на быстроту ног коня. Однако дестриер князя утомился, таская на спине столь крупного всадника, облачённого к тому же в дорогие и тяжёлые доспехи. Запасной конь пропал вместе с грумом, никто даже и не заметил как, очевидно, зазевался и стал добычей победителей, умевших ценить хороших лошадей.

Бывают случаи, и они нередки, когда главным достоинством коня оказывается не красота, стать и чистота крови, а скорость.

От отца араба Микроцефал, так из-за маленькой головы прозвали животное Жюля, унаследовал хотя и не длинные, но зато очень быстрые, лёгкие ноги, от матери туркоманки — выносливость и неприхотливость. Впрочем, при внимательном взгляде делалось возможным предположить, что у Микроцефала имелись и европейские предки. Ни дать ни взять бабушка его родительницы согрешила с каким-то жеребцом с севера, оттого-то и отпрыск их вырос несколько более крупным, чем можно было ожидать от такого союза.

И всё равно, ноги у Раймунда свисали ниже конского живота почти на локоть. Однако, последовав совету оруженосца, князь согласился снять с себя дорогие доспехи и, нимало не смущаясь неказистым видом конька, поскакал в Антиохию, забыв об оруженосце. Парень неминуемо должен был или погибнуть, или угодить в плен к преследователям. Княжеский дестриер так устал, что, несмотря на скромные габариты Жюля, не мог бежать достаточно быстро, чтобы унести своего нового всадника от быстрых лошадок кочевников.