Князь мертвецов

– Прошляпили?
– отрывисто спросил Карпас.

– Никак нет, - молодой человек с достоинством покачал головой.
– Прошляпить я мог одного сопровождающего, а не в количестве, достаточном, чтоб выставить дозоры по реке.

Карпас коротко кивнул, и секретарь снова растворился в темноте.

– И с кем же вы связались, господин искушенный столичный житель? – Карпас повернулся к Гунькину.

– Я, как вы изволили выразиться, ни с кем не вязался, - огрызнулся тот, обтирая мокрое от иcпyгa лицо широким платком.
– Я просто обратился к здешнему полицмейстеру и попросил людей. Очень достойный господин оказался, выслушал внимательно, стражников с городовыми лично по берегу расставлял.

Из горла Карпаса вырвался звук, в котором смешались сразу и рык, и вопль, и даже вой. Он метнулся к Гунькину, кажется, собираясь вцепиться тому в глотку, и остановился лишь в самый последний момент. На скулах его гуляли желваки.

– Что это вы, господин Карпас, воете, вы ж, вроде, не из оборотней, - с принужденным смешком пробормотал Гунькин.

– Сожалею ...
– сквозь сцепленные зубы процедил Карпас.
– Был бы оборотень - сожрал!
– и не отводя взгляда от лица Гунькина заорал.
– Якоооов! Якоооов!

– Что вы кричи ...
– возмутился Гунькин.

Из тьмы вынырнул старый портной, тоже подпоясанный ремнем с кобурой. С другой стороны в ножнах висел здоровенный тесак.

– Этот ... болван привел к нам полицмейстера!
– прошипел Карпас.

– Я попросил бы!
– возмутился Гунькин.

– Нету у нас полицмейстера, - лениво ответил старый Яков.

– То есть - как? Я же вчера сам ...
– залепетал Гунькин.

– Со вчерашнего дня и нету, - протянул Яков.
– После ареста детишек наших и ихних его высокоблагородие самоглавнейший губернский полицмейстер пан Меркулов изволили послать его благородие просто так себе полицмейстера... из полиции вон. Их благородие Ждан Геннадьевич идтить не изволяли, но пришлось. Теперь в Петербург собираются, на их высокоблагородие доносы писать ... ой, шо я глупый старый жид такое говорю! Правды искать!

– Пока что он с городовыми ищет наш драккар!
– рявкнул Kapпac.

– Не положено ему с городовыми, не начальник он им больше, - с явным удовлетворением хмыкнул старый Яков.

– Мною на твоей памяти Ждан Геннадьевич делал как положено? Одно из двух: или городовые пошли с ним по старой памяти и общим делам ... Или с ним вовсе не городовые! В стражники, знаешь ли, кого угодно произвести можно.

– И шо нам с того?

– А то, что полицмейстер он или нет, а если его люди с нашими абордажными группами на берегу столкнутся, в нападении на полицию обвинят именно нас! Сознавайтесь быстро, когда вы с ним говорили?

– Вы себя, что ли, полицмейстером возомнили, господин Карпас? Ишь ты, «сознавайтесь»... Вот как вы меня про нынешнюю встречу уведомили, так я обратился к господину Лаппо-Данилевскому, а уж тот свел меня с полицмейстером, а уж тот взял на себя труд организовать дежурства на берегу. Вы-то не озаботились...
– в запале начал Гунькин, потом вдруг осекся и посмотрел на Карпаса подозрительно. – Погодите, о каких-таких абордажных группах вы говорите? Вы что же: отправили своих людей караулить драккар - а мне даже ничего не сказали?

– Вы сами неоднократно напоминали, что наши перед вами обязательства ограничиваются поставкой железа! А никак не отчетом о наших действиях!

– Говорил, что не надо пришлых в наши дела мешать, - буркнул старый портной.
– А ты, Моисей Юдович: «Позовем, позовем. Надо ладить с путиловцами ...» Доладился, этот самый путиловец нас сдал!

– Если б не позвал, что он нас полицмейстеру сдал, узнали бы только завтра!
– возразил Карпас.

– Ваши слова весьма неделикатны!
– надулся Гунькин.

– Да уж куда нам...
– вздохнул старый Яков.
– Вы хоть с господина Лаппо-Данилевского долю выторговали?

– Как вы смеете! Я всего лишь заботился об интересах Путиловских заводов!
– защищался Гунькин.

– Неужто за просто так дурень, даже не за деньги?
– удивился Яков.

– Извольте заткнуть своего апаша, господин Карпас! Вам следовало мне объяснить ...
– под тяжелым взглядом Kapпaca он на миг смешался и тут же снова напыжился.
– Откуда мне было знать? Да и если вы собираетесь попросту отбить железо ...

– Конечно, мы собираемся. Это наше железо!
– процедил Карпас.
– Мы вовсе не должны платить за него всяким наглым проходимцам. Но теперь вы сделали шансы вернуть его поистине ничтожными - и можете не сомневаться, я буду писать об этом в ваше правление! Пусть уж они разбираются, чем вызвана ваша неуместная предприимчивость: простой глупостью или желанием подзаработать!

— Это неправда! Да вы вообще лжете - ничего вы не собирались перехватывать: иначе зачем бы вы ценные бумаги с собой взяли?
– Гунькин обвиняюще ткнул пальцем в саквояж.

– На случай, если перехватить не удастся и таки придется платить! – отрезал Карпас.

– Придееется, ой, придеется!
– протянули глумливо из темноты и на освещенный пятачок выскочил тощий мужик в драных портках и длинном, не по размеру, пиджаке.
– Ты! Чумодан сюда давай, жидяра!

– Что?
– Карпас медленно повернулся к пришельцу.

– Чумодан, говорю, отдал, быстро!
– противно цыкнув с растяжечкой повторил тощий.

– Чемодан.
– повторил Карпас.
– Яков, разберись ...

Старый портной лениво усмехнулся, вытягивая паро-беллум из кобуры. Грянул выстрел.

Яков заорал, паро-беллум выпал из его руки, шарахнулся об мостовую, и выстрелил. Сверкнула искра, пыхнул пар, а вылетевшая из ствола пуля дзенькнула у самого уха Карпаса. Вторая пуля чиркнула по плечу, вспарывая сюртук, Карпас заорал, саквояж вывалился из разжавшихся пальцев.

Над ближайшей крышей медленно расползалось светлое облачко, которое бывает после выстрела из паро-ружья. Белый пар был отлично заметен на черном небе.

Тощий в низком прыжке рванул к упавшему саквояжу, снося в сторону топчущегося у него на пути Гунькина. Петербуржец отлетел в сторону, и плюхнулся задом на мостовую:

– Что происходит?
– скорее возмущенно, чем испуганно завопил он, но на него никто не обращал внимания.

Тощий рухнул на колени, разыскивая саквояж. Мгновение, и он задрал голову к крыше и пронзительно завопил:

– Нема чумада ...

Закончить он не успел - ботинок Карпаса въехал ему в бок. Противника перевернуло на спину, как жука, приложив спиной о доски причала. И тут же на него сверху прыгнул рычащий от боли и ярости Kapпac. Колено его врезалось противнику в низ живота, а кулак вошел в бок. Тощий захрипел, глаза его безумно выпучились, тело конвульсивно дернулось и тут же свернулось в комок. Из темного проулка ударил выстрел - не такой меткий, как с крыши, пуля чиркнула по булыжнику рядом с головой Карпаса.