Князь Олег

«Вот теперь можно начинать говорить с ними о главном: о штурме Константинополя», — решил Олег, и, пока его слуги разбивали княжеский шатер, он усердно молился Перуну.

Закончив молитву, он обратился к слуге с просьбой позвать к нему Ленка, и, когда тот явился не один, а с каким-то бродягой, Олег сначала вспылил.

Борода бродяги, его рваная одежда вызвали в Олеге и жалость, и злобу. «Пошли, бродячий человек, я накормлю тебя сытной пищей», — сказал ему Олег, уводя странника в свой шатер.

Но как только Олег со старцем миновали любопытствующие глаза и угли и оказались одни в княжеском шатре, старец мгновенно преобразился и оживленно заговорил:

— Не тревожься, Олег! Но приготовься, как я и предупреждал: бухта Золотой Рог закрыта обновленной цепью. Тебе придется повторить Аскольдову хитрость. Поставь часть флота на колеса, пройдешь с ним вдоль Константинопольского кремля от Деревянных ворот до Золотых, то есть с севера на юг, расставишь метательные и черепаховые биты вдоль ворот Калигарийских, Меландзийских и Пятибашенных, особо укрепленных, и единым ударом всех пробойных сил сможешь сокрушить стены Феодосия, коим пятое столетие насчитывается.

— Гаст! Я счастлив видеть тебя! Ты, Дитмар, Рем и Фалько столько нужных вестей собрали для меня, что мне будет стыдно не взять город. На всех вратах Царь-града я оставлю по заметной отметине, чтобы вечно помнил сей пьяный зазнайка, как врать и прибедняться перед племенем русичей! — горячо проговорил Олег, обнимая своего тайного и самого дорогого лазутчика. — А теперь скажи мне, так ли уж набожны и сильны духом своего бога братья-императоры? — с тревогой спросил князь Гаста, не тая тревоги от верного лазутчика.

— Скажу одно, великий князь Олег: оба брата-императора верят и в силу Йогве, и в силу Христа, и в силы языческих богов! Изыскивают отовсюду наибольшую выгоду, а поэтому и убили свою мораль. Душа у обоих ослабла, что возмущает патриарха Евфимия, но он молится и за того, и за другого, а теперь вот и за новорожденного императора молится, но знает, что Христос не откликается святым духом на его молитвы, — тихо поведал Гаст.

— А как Евфимий это чует? — удивился Олег.

— Свечи стали ни с того ни с сего гаснуть в храмах, — пояснил Гаст.

— Свечи, говоришь!.. А мой костер возле ног киевского Перуна горит днем и ночью, и дозорные Любара мне все время доставляют вести о его стойком огне! — обрадованно заметил Олег, и в глазах его вдруг появились маленькие огненные точки.

— Значит, боги на твоей стороне! Да и хвостатая звезда предрекла возмездие, я это сразу учуял! — искренне заверил Гаст стареющего киевского князя, который был еще в силе и мог сразиться с самым грозным врагом.

Проводив сквозь строй любопытных ратников Гаста под видом христианского отшельника, Олег вместе с Любаром довели его до ближайшего ущелья и распрощались с ним.

Затем Олег отыскал Мути, Глена, Фарлафа, Веремида и Карла Ингелота и приказал им третью часть флота в ближайшую ночь поставить на колеса, но паруса не убирать.

Полководцы, давно ожидавшие такого приказания, без ропота и суеты приступили к немедленному его исполнению. Подготовка к штурму Царьграда началась…

Все известные людям бедствия обрушились в эти дни на город: ветер и бушующий прилив с моря, сотрясающаяся земля вдоль всей длины Феодосиевых стен, огненные языки летящих глиняных горшков, наполненных горящим маслом, и насыщенное воинственным, грозным духом небо языческих богов, которое, словно огромным небесным щитом, накрыло воздушное пространство над Царьградом и не позволяло вмешиваться в свои дела ни одной светлой силе. Мрак и завывание ветра, уханье стен и стон вздрагивающей земли — все смешалось в сознании жителей Царьграда.

Страх, уныние и злость распространялись в городе с быстротою смерча и грозили ворваться в императорский дворец, в котором не было мира и покоя.

— Я всегда говорил тебе, брат Лев, что ты крайне недальновиден! Как можно было тратить деньги на пять увеселительных домов, не проверив, в каком состоянии находится флот! Эпарх Никита ведь говорил, что у многих судов, что стоят в Суде, днища вот-вот треснут! Как мы будем защищать город? — кричал молодой узколицый император Александр, энергично расхаживая по большой красивой зале, огороженной с восточной стороны огромной пурпурной завесой с золотыми кистями.

— Ты прекрасно знаешь, брат Александр, что армия всегда требует больших расходов, которые очень редко оправдываются! А увеселительные дома приносят огромную прибыль! Не тревожься о столице! Бог да не оставит нас в беде! Патриарх Евфимий…

— Патриарх Евфимий говорит, что все свечи гаснут в его храмах, когда он начинает просить Христа о помощи! — вскричал Александр, прервав спокойную речь своего царствующего старшего брата.

— Не кричи! Разбудишь императрицу Зою и наследника Константина! — спокойно потребовал император Лев и хладнокровно спросил: — Ты согласен на богатую дань этим варварам? Они штурмуют город пятый день, и Феодосиева стена действительно имеет глубокие пробоины во многих местах. Хотя от цепей в гавани есть кое-какой толк, но боюсь, что этот дикий язычник весь свой оставшийся флот поставит на колеса и проведет его по суше вдоль Феодосиевых стен, а затем спустит на воду в Мраморном море, и тогда мы даже сверхбогатыми дарами не спасемся, — иронично улыбаясь, заявил император Лев, ласково, однако, поглядывая на своего младшего брата.

— Поражаюсь твоей выдержке, Лев!

— Просто я вчера беседовал со старцами из Влахернской церкви, и они поведали мне о набеге варваров лет тридцать назад. В Фотиевой хронике о нем сказано, что лишь риза Святой Богородицы спасла город от гибели и что предводитель той орды, киевский князь Аскольд, даже принял христианство.

— Знаю я эти хроники! В них столько же выдумки, сколько и в апокрифах! — зло возразил младший брат-император, а старший на это снова ответил спокойным тоном:

— Нельзя бранить церковные хроники, дорогой мой брат, ибо они хранят государственную историю!

— В городе грязь, нет воды, люди умирают от ожогов и огнестрельных ранений! Всюду проклятия сыплются на наши головы, а ты словно стоик — само спокойствие и хладнокровие! — возмутился император Александр.

— Я не верю, что враг так многочислен и силен, что может сокрушить двойную цепь стен нашего кремля; да, думаю, и до наших дворцов он не дойдет. Нам с вами, император Александр, опасаться нечего! И раввины, и патриархи не допустят, чтобы наши боги забыли про нас! — с трудом сдерживая себя, чтобы не разразиться бранью, проговорил старший брат-император и посмотрел несколько раз на дверь.

В это время дальняя, северная дверь залы отворилась, на пороге появился высокий смуглый слуга, одетый в длинный полосатый халат, и тихо доложил:

— Его высокопреосвященство, патриарх Константинопольский Евфимий.

Братья-императоры с любопытством уставились в дверной проем и ждали появления фигуры в белом.

Патриарх, одетый в простой плащ с капюшоном, тихо вошел в царские покои не быстрой походкой.

— Ваши императорские величества, высочайшей милостью правители Византии, император Лев и император Александр! — твердым голосом проговорил священник и слегка поклонился. — Я вынужден довести до вас возмущение Святого братства, которое отказывается помогать великой столице мира силою Святого Духа до тех пор, пока царствующие особы трижды не обойдут городские стены против движения солнца и вместе с народом не отслужат молебен в стенах собора Святой Софии, — жестко заявил Евфимий, глядя поочередно в глаза слегка побледневшим братьям. — Шестые сутки я молю Бога Христа и Пресвятую Деву Богородицу о заступничестве от врага, но ни одна свеча не выдерживает и минуты горения. Они гаснут одна за другой, вызывая смятение в моей душе и душах моей паствы! Нынче ночью мне были два видения: апостол Павел стоял возле моего изголовья и говорил, что врага на стольный град прислал он в отместку за разгром государства [60] его верных учеников; второе видение — сама Мать Христова, Пречистая Дева Мария. Она сказала, что город можно спасти только совместными усилиями всех молящихся и только повторив благодеяние царя Михаила! — гневно проговорил патриарх Евфимий, глядя на испуганные лица обоих императоров. — Если вы читали наши хроники, то, наверное, помните, что, когда тридцать лет назад киевский князь Аскольд захотел сокрушить нашу столицу, царь Михаил Третий сам, босой, в одежде простолюдина, совершил суточный молебен и беседовал с врагом-язычником, чтобы смирить его гнев и отстоять родной город! Вы же не делаете ничего! Так не поступал еще ни один правитель!

60

Разгром государства павликиан, последователей учения апостола Павла, живших в Малой Азии в середине IX в. н. э., произошел в 872 г. н. э.