Князь Пушкин
Шрифт:
Так что с дедом на въезде в Псков мы расстались, а там Григорий Фомич, успев перекинуться парой слов с извозчиком, уверенно направил нашу карету к гостиному двору.
— Григорий, а ты хоть узнал куда едешь? Может тут получше гостиницы есть? — приоткрыл я окошечко, позволяющее пассажиру общаться с извозчиком.
— Это церквей тут сорок штук, а Гостиный двор на весь город один, — обернулся ко мне кучер.
— Вот тебе и на! А вдруг там мест не будет? — проворчал я, закрывая оконце.
Псковский Гостиный двор располагался в самом центре города близ Кремля.
Добрались быстро. Практически
— Барин, если вы не против, я в карете переночую, — шепнул мне Григорий, перед тем, как полез отстёгивать багаж, притороченный к задку кареты, — А то больно уж тут народ плутоватый ходит. Так и зыркают, чтобы украсть или отломать. Да и за конями заодно присмотрю, чтоб не увели.
— Еды тебе прислать? — согласился я с ним, глядя на публику, толпящуюся на площади перед гостиницей.
— Разве чаю только, а лучше кваса кувшин. Провианта у меня и полкорзины ещё не съедено. Акулинушка на совесть в дорогу собрала, — довольно ухмыльнулся кучер.
— «Ох, Акулька! Ай да лиса!» — ухмыльнулся я про себя предприимчивой молодке, — «Всем угодить успела.»
Номер для меня нашёлся, и по заверениям местного портье, «из наилучших». Вот только цена оказалась вовсе не скромная. Восемь рублей за ночь! Каково?
Чтобы понятно было, то работницы полотняной фабрики в Велье получали по семь копеек за двенадцатичасовой рабочий день.
Это нам с дедом Селивёрстов рассказал, жалуясь, каких трудов ему стоило заставлять их работать за такие копейки. А ведь просил он у начальства, чтобы им хотя бы до десяти копеек за день платили, чтобы с охотой работали, на что получил категорический отказ.
Мда-а. Местный «люкс» кроме размеров, отличался спартанской простотой. Небольшая прихожая, без окон и сама спальня в два окна, занавешенных ситцем, с видом на реку. Из убранства: — стол со стулом, тумбочка и кровать. На стене — мутное зеркало, размером с открытку и какое-то подобие картины, изображающей пруд с лебедями и осенний пейзаж.
Минут пять я через грязное стекло окна разглядывал движение на улице и на реке, пока не надоело. Заняться было решительно не чем. Я решил выйти на улицу, чтобы ознакомиться с ассортиментом товаров гостиного двора, так как весь его первый этаж был занят под разнообразную торговлю.
Парадной, лицевой стороной Гостиный двор был обращен к Торговой площади. В лавках этой линии в основном торговали посудой и прочими предметами домашнего обихода. На других линиях было некоторое разнообразие. Но Суровский и Железный ряд друг от друга отличались незначительно. В основном мануфактура и скобяные изделия от кустарей. За час я неспешно всё обошёл по кругу.
Что могу сказать — и скучно, и грустно. Пусть многие цены и уступали питерским, но и качество товара им соответствовало. Не приглядев для себя ничего интересного, я направился в «Ресторацию Шольца». По крайней мере так гласила вывеска над дверями, около которых стоял могучий швейцар в ливрее, одним своим видом отпугивающий «простую» публику.
Заприметив вышитый герб на моей одежде, швейцар двери распахнул заранее,
склоняясь в поклоне. Дал ему гривенник «за усердие».Из пяти столов ресторации занято было два. Я себе выбрал тот, что в углу у окна. В роли меню выступал классический халдей, с прилизанными волосами и полотенцем, перекинутым через руку.
Для начала я заказал себе мясную нарезку, кувшин кваса для Григория, и графин красного полусладкого вина из Тамани, сразу предупредив, что разбавлять его не стоит, так как я это тут же почувствую и могу выплеснуть кому-то в лицо.
Судя по сальной и хитрой роже халдея, такое предупреждение вовсе не показалось мне излишним.
Подали мне быстро, и пяти минут не прошло. Лениво потягивая вино, к счастью, вроде не разбавленное, я изредка глядел в окно, соображая, что же меня так задело, что я даже официанту стал грубить.
Нет, с гостиницей всё понятно. Это не наш путь. Сегодня, максимум завтра переночую, и ноги моей больше там не будет. Вот знаете, отчего-то есть предчувствие, что этот сервис, да за такие деньги, мне никак не зайдёт.
— Позвольте представиться — капитан Зуйков, Пётр Георгиевич. Санкт-Петербургский батальон внутренней стражи, — вырвал меня из меланхолии звучный мужской голос, заставляя развернуть голову чуть ли не на сто восемьдесят градусов.
— Опс-с, а вот и будущий жандарм прибыл! — «порадовал» меня Виктор Иванович, — В конце октября именно его назначат начальником Псковской жандармской команды. Кстати, с ним стоит поговорить. Про староверов ему по службе положено знать больше, чем другим.
Тульпа подмигнул мне, и исчез, явно считая, что подсказал достаточно.
— Князь Ганнибал-Пушкин, — чуть приподнялся я с места и представился в ответ, на всякий случай, официально, как в бумагах было прописано, хотя представляться мне нравилось наоборот, первой ставя свою бывшую фамилию, — Не желаете ли компанию составить?
— Не боитесь? Обычно ваш брат, из благородных, нашу службу не жалует, — насмешливо уточнил будущий жандарм, не торопясь никуда присаживаться.
— А мне плевать на обычно. Да и князь я без году неделя. Вас красное вино из Тамани устроит? Или что покрепче могу заказать, но тогда я вас не поддержу. Мне завтра к губернатору на бал, так что надо себя блюсти.
— Аналогично. Я хоть и закончил службу на сегодня, но от крепких напитков воздержусь, — прищурился Зуйков, — Зато рассказ про появление князей Ганнибалов с удовольствием выслушаю.
— Вы же офицер, а не какой-то там городовой, — укорил я его в ответ, — Должны понимать, что не на единых подписках о секретности мир держится, — громко щелкнул я пальцами, вызывая халдея и взглядом, сопровождаемым лёгким кивком головы, указал ему на отсутствующие приборы для моего собеседника, — Но и на честном слове истинных дворян. Так что рассказа не будет.
Так-то, разница между жандармами и городовыми великая. В моём бывшем времени, где всё немного не ясно и смазано, понятный пример привести трудно, но если переводить на язык СССР, то МВД и КГБ были вовсе не родственными структурами.
В Российской Империи разделение куда больше. Жандармы — это элита, занимающаяся политикой страны, а полиция — обычные служаки, зачастую, едва образованные, специализировались на общественном порядке и уголовных преступлениях.
— Прискорбно, — заметил Зуйков, всё-таки приняв моё предложение и садясь за стол, — А я так надеялся услышать от вас что-нибудь этакое…