Князь Рысев 4

Одержимая моим внутренним демоном кукловод ждала новой боли. Мгла будто так и говорила, что еще мгновение — и ей вновь придется бежать. Вот-вот, рассекая жгучим жаром, забыв обо всем, что я говорил, сюда явятся остальные девчонки. Огонь, звериная дикость и алхимия.

Тяжело дыша, широко раскрыв глаза, едва ли не скрежеща зубами, я ждал того же самого. Клял их за непослушание, но где-то в глубине души отчаянно теребил вервие надежды.

Мгновения бежали один за другим.

Вита обо всем догадалась первой — ее смех злым великаном крошил стену моих надежд. Многоликий ужас голосом отчаяния заявил, что здесь только Лиллит — и никого больше.

В голове бурлил самый настоящий сумбур — в замешательстве я и не заметил, как охваченная моей темной стороной названая сестрица подскочила ко мне.

Оплеуха сбила с ног, словно игрушечный, я несколько раз перевернулся в воздухе, прежде чем врезался спиной в каменную колонну.

Все тело отозвалось болью: следующее, что я должен был увидеть, это свою скорую погибель.

Вита любила три вещи — впечатлять, удивлять и обескураживать. Сейчас она решила взяться за третий вариант.

Разом забыв про меня, она уставилась на новую противницу.

— Ты все-таки смогла… догадалась, — медленно, широко расставив руки, проговорила Вита.

Лиллит считала, что имеет право не отвечать. Муня, наконец, получивший долгожданную свободу, плюхнулся наземь прямо перед хозяйкой. В хилом тельце таилось могущество. Черпая из девчонки чародейство вместе с маной, оно обещало излупить всякого, кто посмеет подойти к Лиллит хоть на шаг ближе.

Вместе они походили на двух облезлых, озлобленных, стоящих друг напротив друга кошек.

Как будто им обоим не хватало сигнала…

— Поиграем? — как можно небрежней спросила Вита у пепельноволосой противницы, дернув незримые нити на себя. Я знал, что это напускное — если кому и удалось пробудить в незрячем кукловоде хоть что-то отдаленно напоминающее страх, так это Лиллит.

Платье Виты затрещало, разрываясь на части. Будто бы больше не доверяя деревянным телам, девчонка норовила воссоздать бывших слуг уже из собственного тела.

Они поднимались подобно мертвым гмурам — некрасиво, нелепо и неестественно. У меня кровь застыла в жилах: если бы кто-то сказал, что игрушка может умереть, я бы рассмеялся глупцу в лицо. А сейчас видел печать погибели на кукольных лицах — будто они тащили за собой грязную бороду незавершенных игр и отчаянное желание из людских подобий получить право быть настоящими людьми.

Я почувствовал, как абилка «Взгляд мрачного жнеца» с проглотом отсасывает у этих малюток — они вызывали желание не встать ступором, а бежать со всех ног.

Они сошлись, словно две волны. Я и сам не мог сказать, чего ждал. Здравый смысл был непреклонен и крутил пальцем у виска, убеждая: лишь безумец в состоянии поверить, что едва понявшая суть своих умений девчонка сможет хоть сколько-то совладать с той, кто брала под свой контроль демонов.

Реальность смеялась над ней без устали, боясь надорвать животик. Взгляды девчонок встретились, еще чуть-чуть — и между ними проскочит молния. Они играли в гляделки, а я не видел, но почти шестым чувством понимал, что меж ними идет самая настоящая борьба. Там трещат от напряжения лбы, рвутся мышцы и надрываются в беззвучном крике глотки.

Муню окружили сразу четверо — неравная борьба норовила закончиться быстро и уж точно не в его пользу. Плюшевый, успевший превратиться в драное нечто рыцарь уже не мечтал о столь же бумажных драконах и розовых принцессах — он жаждал перемолоть меж швами несчастного противника.

Рванул к нему, словно тот разбил все его мечты.

Муня лишь с виду казался чем-то несуразным. Рыцарь захрустел под его напором, затрещал по швам — словно кровь, из разверстых ран рванул плюш: соломенный собрат рвал несчастного на глазах у его побратимов. Словно давая понять, что их всех ждет в ближайшем будущем.

«Машеньки» переглянулись, будто спрашивая у самих себя совета. Им хватило лишь мгновения, чтобы принять решение.

Не сговариваясь, они метнулись к нему в похожей, самоубийственной атаке.

Муня купился, а я слышал, как неприязненно Лиллит заскрипела зубами — как будто неудача была целиком и полностью на ее плечах. Первая «Машенька» извернулась, уходя из захвата, ударила соломенного солдатика по ногам — подарок умершего брата Лиллит нелепо вскинул руками, прежде чем завалился. Словно ошалелый, не успев коснуться земли, в необычайно ловком захвате он ринулся на противницу, врезался ей головой в живот. Кукольная ухмылка в тот миг показалась мне самому до ужасающего живой.

Сестрица «Машеньки», не ведая преград, в два гигантских прыжка оказалась у Лиллит. Фарфоровые ручки, широко расставив ладони собирались сжаться на шее пепельноволосой.

Я почти слышал жуткий, противный хруст. Хотелось зажмуриться, как маленький мальчик, и не видеть этого отчаянного, будто родом из фильмов восьмидесятых ужаса.

Мое тело отчаянно не желало поддаваться страхам. Силой воли я заставил себя оказаться на ногах, в один невероятно длинный, почти нечеловеческий прыжок сбил игрушечную противницу прямо в полете. Вместе с ней мы грохнулись наземь — маленькая поганка, будто осознавая, что провалилась, решила отыграться на мне. Болью отозвалась ушибленная рука — ее будто зажало в гигантских клещах. Отчаянно, не ведая пощады, ладошки стискивались на пальцах. Еще мгновение, пронеслось в голове, и хруст я все-таки услышу.

Мое тело оказалось тяжелее. Фарфор захрустел под моим весом, обращая несчастную в крошево осколков.

Словно кот, вдруг и нечаянно вклинившийся в чужую драку, я тотчас же оказался перед Лиллит.

Меня словно пронзило насквозь волной ее взгляда. Отчаянно хотелось обернуться. Еще чуть-чуть, убеждал меня здравый смысл, и я смогу увидеть что-то, неподвластное ни ясночтению, ни простому глазу.

Мироздание ответило за наглость головной болью, заставило рухнуть на колени — я лишь чудом не завыл. Мир перед глазами поплыл, стал ватным — мгла, столь долгое время прятавшаяся вокруг, теперь оголодавшими до крови акулами рванула ко мне, надеясь пеленой залепить глаза.

Слепну.

Мысль пришла вместе с обрушившейся на меня темнотой. Показалась одновременно жуткой и естественной — еще никогда в своей жизни я не испытывал такого равнодушия к случившемуся. Будто плавал в месиве чужих помыслов, повелений и приказов. Раскинь руки — и унесет волной…

Захотелось вырваться из тягучего, словно кисель, морока. Я чуял себя мухой, угодившей в варенье — окружение липло ко мне, оплетая нитями, затаскивая назад.

Нити.

Струны.

Я видел их неясно — в окружающей мгле они казались вытянутыми, неровными клочками пара. Дрожали от любого движения, будто боясь, норовили отпрянуть прочь, чтобы через мгновение проявить коварство. Отринув былые страхи, опутывали собой, пробуждая в недрах памяти образы, вороша смыслы помесью знакомых и одновременно чужих звуков. Мне казалось, что сейчас я в состоянии сказать, каков на вкус зеленый цвет…

Словно я был единственной добычей в их море непостоянства, они дрались меж собой за право обладать мной. Будто змеи, гипнотизируя друг дружку, раскачиваясь из стороны в сторону, награждали противниц злыми, стремительными укусами — клочья чужой воли лоскутами валились мне под ноги, а я думал лишь об одном: как вырваться из этого гребаного нигде?

Долго думать не пришлось. Первым, что я осознанно разобрал в какофонии кружащих надо мной звуков, это комариный, бьющий по ушам писк. Словно назойливый кровосос заприметил во мне свой поздний ужин и приближался, наращивая объемы.