Князь Святослав II

Глеб нахмурился:

–  Стрелять по безоружным!

–  Да коль эти безоружные всем скопом навалятся, несдобровать нам, княже, - промолвил Гремысл.

По лицам бояр Глеб видел, что они ждут от него приказа обнажать мечи и разогнать толпу силой. Но совладают ли четыре сотни пусть и хорошо вооруженных людей с несколькими тысячами горожан? Устраивать побоище Глебу не хотелось.

Владыка Феодор, видя нерешительность князя, со вздохом промолвил:

–  Истинная ценность поступков будет решаться не нами, княже, но высшим из судей. Не всякое зло во зло делается.

Глеб вздрогнул и в упор посмотрел в лицо Феодору: он понял намек.

Епископ не отвел глаз, тихо добавив:

–  Я велю послать за моим полком.

Во владычный полк входили три сотни молодых гридней, в основном купеческие и боярские сыновья, в обязанности которых входило охранять епископские палаты, а также новгородский детинец.

Значит, все-таки побоище? Сам епископ благословляет на это!

Князь мучительно колебался. Затем, приняв решение, он подозвал к себе Гремысла, вынул у него из-за пояса чекан, богато украшенный чернью, и спрятал у себя под плащом.

–  Не спеши за ратью, владыка, - промолвил Глеб, осеняя себя крестным знамением, - ибо сказал Иисус: «Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за меня. Будет вам награда за это на небесах». Я один встану за всех вас и да поможет мне Господь!

Епископ и бояре, видя, что князь собрался в одиночку идти к народу, перепугались.

–  Головой рискуешь, княже. Чернь ныне что бык разъяренный! Остерегись!

Глеб был непреклонен.

Бояре и священники взирали на князя как на безумца. Епископ обратился за поддержкой к Гремыслу:

–  А ты что молчишь, воевода? Вразуми же князя! Но Гремысл неожиданно поддержал Глеба:

–  Коль худ князь, так в грязь. А коль нет… Воевода многозначительно умолк.

Повинуясь приказу, дружинники расступились. Глеб вышел из их рядов на площадь.

Толпа примолкла, глядя на князя, идущего прямиком к волхву. В наступившей темноте громко звучали шаги Глеба.

Гремысл вполголоса приказал лучникам изготовиться к стрельбе. Он не мог понять, что задумал Глеб. Одно ему было совершенно ясно: князь решил говорить с волхвом, а не с народом.

Кудесник тоже догадался, что князь направляется именно к нему, и, подбоченясь, ждал его, чувствуя себя под защитой.

Глеб остановился в двух шагах от язычника и громко проговорил:

–  Я слышал, ты можешь читать будущее людей?

–  Могу, князь, - гордо ответил кудесник.

–  А свое будущее знаешь ли?

–  Наперед всего прочего, - тем же тоном ответил волхв.

–  Знаешь ли, что будет с тобой завтра?

–  Знаю все.

–  Знаешь ли, что с тобой будет сегодня? Кудесник победно поглядел на князя:

–  Чудеса великие сотворю и прославлен буду всеми!

–  Прими же тогда от меня дар сей, - промолвил Глеб, делая шаг к волхву и доставая что-то из-под плаща.

Толпа ахнула, увидев занесенный топорик в руке князя.

Волхв не успел ни отпрянуть, ни заслониться руками - чекан с тупым звуком раскроил ему череп. Кудесник упал, на земле возле его головы растеклась большая лужа крови. Толпа в оцепенении взирала на Глеба, стоящего с окровавленным чеканом в руке, на тело, распростертое у его ног.

Таким жестоким, но простым способом Глеб уверил новгородцев, что кудесник, пожаловавший из приильменских лесов, оказался обычным шарлатаном.

Древнерусский летописец записал: «…И пал волхв мертвым. И люди, видя это, разошлись. Вновь установился мир и покой в городе. И никто не помышлял о мести князю своему».

Разлады

По первым заморозкам вернулся Ян Вышатич в Чернигов и поведал князю Святославу про все увиденное за время долгого пути:

–  У новгородцев второй год недород, токмо торговлей и живут. Князь Глеб их шибко не неволит, недоимки прощает и смердам голодающим хлеб дармовой раздает из своих амбаров. Лихварей Глеб поприжал, холопов выкупает из неволи и на землю сажает. Попенял я Глебу на это, да, чаю, не дошли до него слова мои.

Святослав усмехнулся про себя: «От Глеба этого и нужно было ожидать!»

–  Под Ярославлем два волхва смердов возмутили и по реке Шексне дошли до Белоозера с тремястами чем попало вооруженных мужиков, - продолжил Вышатич.
– Столкнулся я там с ними, смердов разогнал, а волхвов велел казнить смертию за их злодеяния. Отнимали нечестивцы жито и иные припасы у знатных мужей и жен, самих же убивали дрекольем и тел не хоронили.

В Ростовской земле скудость еще больше, чем у новгородцев, торговлишка там захирела начисто. Разбойные людишки орудуют по дорогам и на реках, грабят купцов и всякого путника. И не токмо разбойники грабят, но и чудь, и меря… Плохое там житье, княже.

–  Олег как поживает?
– спросил Святослав.

–  Сколь дней я гостил у Олега в терему, столь дней он все в печали пребывал, - ответил Вышатич и пояснил со вздохом: - Дочь у него померла во младенчестве, и жена от этого в хвори лежала. Так я уж не приставал к нему с расспросами. Кланяется Олег тебе и мачехе своей. О здоровье Оды все спрашивал. Увидишь, говорит, Оду, передай, мол, скучает по ней ее пасынок Олег…

–  Не увидеть тебе княгиню, боярин, - покачал головой Святослав, - уехала она в Саксонию. Вишь, по речи родной соскучилась! Зима ей наша опостылела. Хотела и Ярослава с собой взять, да я не позволил. Довольно из сына моего немчина делать! Ярослав и так с матерью больше на немецком разговаривает. Пофыркала супруга моя и распрощалась со мной без лобызаний. Разобиделась!

Святослав умолчал о том, что размолвка с женой у него произошла больше из-за Вышеславы, нежели из-за Ярослава. Князь запретил сыну ехать с матерью к ее родне после того, как Ода заявила, что намерена по пути завернуть в Краков и пристыдить Болеслава за его жестокое обращение с женой.

–  Собирайся в поход, друже Ян, - сказал Святослав, переводя разговор на другое.
– Пока ты пребывал в северных землях, на Руси перемены произошли. Всеслав опять объявился и выбил из Полоцка Святополка. Чуть не всю дружину порубил: полочане, конечно же, горой встали за князя своего. Еле ноги унес Святополк из Полоцка. Изяслав ныне войско собирает, жаждет поучить Всеслава.

Триста дружинников тебе даю и сына Ярослава, а то засиделся младень дома. На рожон не лезь, Вышатич, но и в задах не отсиживайся. Да ты сам знаешь, как и что, чего тебя учить!