Княжич, князь

Кирилл сжал пальцы, прикидывая, куда бы ткнуть — в плечо или под ребра. Решил, что под ребра будет лучше. Кулак его натолкнулся на ладонь Держана, а взгляд — на ухмылку.

— Ягдар! — напомнила о себе Видана. — Так ты идешь или остаешься?

Вопрос был задан каким-то по-особому кротким голосом. Кирилл мельком удивился: Видана не говорила так никогда.

— Да! Пора нам, княже, — спохватился Держан. — Вечером свидимся. Дядька Василий!

* * *

Едва Кирилл поднялся наверх и зашагал по галерее, как дверь напротив его с Иовом келии приоткрылась, а из-за нее высунулся Держан.

— Чего поздно-то так? — спросил он сердито. — Я уж просто все гляделки проглядел! На каждый шорох выскакиваю да опять сажусь, выскакиваю да сажусь.

— Уж не серчай Христа ради, милостивец ты наш! — запричитал Кирилл, горестно разводя руками и низко кланяясь. — Что наскакался — то не беда, а польза выходит: ножки у тебя крепче станут. А на дела свои, отец родной, как не испрашивал я дозволения твоего, так и впредь не буду, ага.

— Да я просто ждал тебя, а ты чего-то юродствовать принялся. Еще и неискусно-то как — бэ-э-э! — Держан скорчил брезгливую гримасу. — Разучился что ль, пока мы не виделись?

— Если дождался, то радоваться должен, а ты гневаться изволишь.

— Да хватит уже, прекращай. Вот черт…

В дальнем углу, демонстрируя прекрасный слух, со значением прокашлялся галерейный послушник. Держан пристыженно втянул голову в плечи. Дернул Кирилла за рукав, увлекая за собой.

— А Светава тебе поклон передавала — во какой низкий! — сказал он без перехода, притворяя дверь и касаясь кончиками пальцев пола у княжьих ног. В голосе его Кириллу почудился то ли вызов, то ли упрек.

— И ей — от меня, — ответил он дружелюбно, в точности воспроизводя княжичев поклон.

Держан прищурился, как бы ожидая чего-то еще. Не дождавшись, хмыкнул и пророкотал (очень похоже) голосом князя Стерха:

— Вот и ладно.

— Ага, — всё с тем же дружелюбием согласился Кирилл, осматриваясь. — Ты тут один, как я вижу, а дядька твой где?

Княжич плюхнулся на кровать; перегнувшись за изголовье, с усилием вытащил оттуда дорожную суму в серебряных бляшках оберегов и принялся рыться в ней:

— Пожелал при десятке своем быть. То есть, десяток-то не его, ежели дотошно, а десятника Егозы… Да где же ты… Куда их определили — не ведаю еще, здесь сидел безотлучно, тебя дожидался… А! Ну голова моя! — он затолкал суму обратно и добыл оттуда же другую. — Вот ты где.

Держан с торжеством извлек продолговатый полотняный сверток и, подмигнув, принялся медленно, растягивая наслаждение, разматывать его.

— Ровно младенца распеленываешь, — проворчал Кирилл, наливаясь нетерпением. — Ух ты! Вот это да!

Последний взмах полотна открыл тусклый блеск стали и вощеного дерева. Лихо отбросив в сторону ткань, княжич на кончиках пальцев протянул другу непривычно короткую ручницу с кривой рукоятью — хищную, смертоносную, красивую… Кирилл немедленно ухватил ее — вертя, любуясь да примеряясь к ней на разные лады:

— Уж уважил — так уважил! Хороша…

Держан крякнул удовлетворенно и на манер князя Стерха согнутым пальцем оправил едва зарождающиеся усы.

— Не снаряжена?

— Нет, конечно.

Не выпуская ручницы, Кирилл сгреб его в охапку:

— Спасибо, друже.

— Владей, чего уж там.

— Гляжу, вроде не фитильная, кремневая. Тогда колесцо где? А завод?

— А нетути. Кремешок вот сюда бьет и, высекая искру, заодно эту крышечку приотворяет. Ты глянь, как полочка устроена: пороху нипочем не высыпаться, как ни размахивай.

— Хитрo, хитро! А рукоять-то до чего ухватиста — прямо сама собою в ладонь укладывается.

— Ага. А мастер Веденя все спорил со мною, что, мол, неловка будет, пока в свою руку не взял.

— Слушай, княжиче, так ведь ее и под одеждами легко схоронить можно, и даже в рукаве.

Держан усмехнулся:

— Сколь умом-то своим ты быстр, князюшко наш, — так именно в том и была задумка моя.

— И задумка, и исполнение — всё на диво. Честь тебе, мастер Держан!

— Да ладно… — княжич смутился польщенно, подхватил с кровати кусок полотна и стал со тщанием, уголок к уголку, складывать его:

— Теперь опробовать бы. Тебе, княже. Мы-то с мастером Веденею уже испытали, вестимо. Знатный огнебой получился — на двух десятков шагов…

Кирилл спохватился, перебил его:

— Эй, друже мой дорогой! В обители любое оружие может пребывать лишь в закромах у отца ризничего да к тому же только под замком. Если бы отец Варнава застал нас сейчас, — он прищелкнул языком и покачал головой:

— Вот бы мы опробовали — ух-х-х!

— Так это… Значит, с бережением следует, — ответил Держан, набычившись. — У меня и зелья огненного с собою малость имеется, и пуль с десяток найдется. Завтра раненько выйдем с тобою из обители — вроде погулять на просторе, — а там в лесок да подалее… Что скажешь?

Кирилл поколебался, махнул рукой:

— Ладно. Утро вечера мудренее — там видно будет.

Вздохнув, с нескрываемым сожалением отложил ручницу в сторону.

— Так ведь она теперь твоя, княже! — удивился Держан. Подумал и протянул понимающе:

— А, ну да. А ты за пазуху ее, чтобы галерейный не углядел.

— Друже мой смышленый, — сказал Кирилл очень терпеливо, — ты в келии один, а я — с братом Иовом. С братом! Иовом!

— А, ну да… — повторил Держан. На этот раз сочувственно.

* * *

— Остановись, отец казначей, — попросил отец Варнава. — Не то сейчас ты договоришься до того, что погорельцы эти на беде своей нажиться замыслили.

Он дал знак подождать подошедшему брату Иову и проговорил сухо:

— Последует ли княжья либо общинная помощь — мне до того дела нет. Каково общее число пострадавших?

— Семь дворов дотла выгорело да сколько-то огонь в той или иной мере задел.

— Что значит «сколько-то»?

— То самих вестников слова, отче, — они не считали со тщанием, сразу к нам…