Княжна Тараканова: Жизнь за императрицу

Зима. Замерли до весны воды Невы, окоченевшие, занесенные снегом. Грустен был город, наполненный, казалось, сдержанной какой-то, тихой нежностью… Сумрачен. Екатерина вдруг подумала о тяжело плещущей где-то совсем рядом холодной Балтике… Дерзновенный Петр основал град – новую столицу – на шведской земле. Веря в промысел Божий, в судьбу свою, основал. В победе не сомневался. И сломил-таки шведа! А юг не сумел покорить. За него ей, Екатерине, выпало сие на славу Отечества совершить…

Одиноко чернел петропавловский шпиль на сером небе. Царица долго глядела на этот шпиль.

Сердце наливалось тяжестью. Что же это? И вдруг поняла: да, совсем недавно, в начале декабря, умерла в этой крепости плененная Орловым самозванка… Так и не созналась ни в чем…

Екатерине стало холодно. Она закуталась в шубу. Заболела голова, и царица пожелала возвращаться во дворец.

Ах, Петербург, Петербург, вся красота твоя – трагедия…

Проснувшись рано поутру, государыня возжелала навестить супруга в его покоях. Но обнаружила с досадой, что Потемкин уже в кабинете – работает. Екатерина аккуратненько, стараясь не шуметь, приоткрыла к нему дверь, на цыпочках вошла в кабинет. Потемкин, увлеченный, ничего не расслышал. Он сидел за столом – наместник края Новороссийского, кавалер прусского ордена Черного Орла, светлейший князь Священной Римской Империи (Австрия, налаживающая с Россией отношения, расщедрилась на пышный титул) – и что-то писал. Перед ним – книги, ворох бумаг, какие-то выписки. Императрица подошла к нему сзади, положила руки на плечи, поцеловала в висок. Светлейший вздрогнул, обернулся.

– Это ты, душа моя! – воскликнул он.

– Испугала? Прости, батенька! Думала навестить тебя, чтоб сказать, что люблю тебя безмерно, и более чем ты меня любишь, но в покоях уж нет тебя в столь ранний час…

– Спать не время, сама знаешь, государыня. Проснемся, потягиваясь, а Крым уж вновь под турками. А через Крым и к нам подобраться сумеют – благо теперь наши границы прямехонько к нему подошли. Пока ничей сей дикий край, спать нам спокойно нет никакой возможности.

– Стало быть, ты уверен, что нашим он должен стать?

– Всенепременно!

– И я так же мыслю. Но не понимают тебя, светлейший. Говорят, сны за явь выдаешь. Поостерегись.– А мне на дураков плевать! – жестко отозвался Потемкин. – И тебе чести не делает, государыня, дурацкие речи слушать. Меня лучше слушай, матушка. Вот посмотри-ка, – он указал кивком головы на гору бумаг на столе. – Крым… ненавижу это прозвание! Таврида, матушка, Таврида! Что история говорит? Испокон веков греки-христиане населяли благословенную Тавриду. В Херсонесе Таврическом мудрейший князь Владимир принял святую православную веру. Из Херсонеса истекло к нам благочестие. Но татары, Русь разорившие, захватили и Тавриду, сделали ее своим Кырымом. А что дальше было, до сей поры болью откликается. Ибо когда османы покорили крымское ханство, то уже с благословения султана турецкого стали разбойничать дикие татары. Подумай, Катерина, сколь слез, сколько крови, сколько горя… Сколько людей погубили, угнали в полон, распродали по базарам. Уже и при твоем благословенном царствовании набеги чинили. Да что там… Но когда беспокойный этот край станет русской землею, мы обид им не помянем. Устроим в Тавриде рай земной! Никого не обидим, ничьих обычаев и верований не нарушим, но и нас обижать уж будет не с руки! Уже и сейчас у нас в Крыму много сторонников, кому осмалины поперек горла. Ах, нельзя допустить, матушка, чтоб турки вновь Крым-Тавриду поглотили, никак нельзя.– Не допустим! – твердо сказала Екатерина.

– А как богат славный край! Мы гнездо разбойничье в диво превратим: города отстроим, виноградники, сады разобьем, земли распашем. Будут церкви и дворцы, школы и университеты, заводы и верфи. И народ нас благословит! Сколько ж можно жить грабежами да разбоями? Опять же, неверные, видя красоту храмов и служб православных, в истинную веру с охотой обратятся. Таврида – вновь христианская. Ах, государыня!

– Заслушиваюсь я тебя, князь, – Екатерина вглядывалась в его вдохновенное, светящееся лицо. – Кабы по-твоему вышло! Будем стараться, друг мой. Но нынче главное – новую войну оттянуть. Ведь не завтра же к крымцам – с манифестом.

– Права ты, государыня. Сейчас – южные рубежи укрепить, флот, армию усилить… Города строить. Корабли на Черном море… А что до хищника турецкого, то я на сближение с Австрией надеюсь. Нам этот альянс необходим. Турция против двух сильных союзных держав не пойдет.

– А все сие и есть, Гришенька, путь к Тавриде твоей желанной, – сказала императрица, вновь обнимая его за плечи.

– Права ты, матушка. Только Швеции я опасаюсь, – давно на нас жадно поглядывает.

– Балтика, – прошептала Екатерина озабоченно. – Да, Балтика…

Она очень хорошо понимала своего мужа. Но мало еще кто, кроме нее, понимал его…

Глава одиннадцатая В белом палаццо

Б о время всего пути Сергей Ошеров с ума сходил от мысли, что поляк солгал или княжна Августа давно уже живет в другом городе, в другой стране… То вдруг сомнения оставляли его, сердце наполнялось ликованием – а вдруг?.. Вдруг свершится такое чудо, что он увидит ЕЕ? И сразу же душу охватывал страх: она ли встретит его – прекрасная принцесса юношеских грез? И как встретит?..

Старое палаццо с великолепным фасадом отражало солнце белизной стен, словно само собою светясь. Сергей долго стоял у ворот. Через минуту его мечта могла растаять, как розовый дым… И найдется ли тогда на свете человек несчастнее его?

Он услышал за воротами движенье. С внутреннего двора вышел маленький человек в скромном, но опрятном камзоле, с симпатичным, ни старым, ни молодым, выразительным лицом – явно итальянец. Сергей вдохнул поглубже, еще немного подождал и наконец обратился к человечку, окинувшему его пытливым взглядом блестящих черных глаз.

– Будьте любезны… э-э-э… не здесь ли проживает княжна Августа Тараканова? – спросил на плохом итальянском. И с восторгом услышал:

– Си, синьоре.

Сергей едва не подпрыгнул, как мальчишка, и, высыпая на изумленного человечка весь свой словарный запас итальянского, принялся пылко умолять сейчас же, без промедления проводить его к княжне.

– Я ее друг. Я русский!

– О, Россия! – это прозвучало вполне по-русски, но все же итальянец был явно озадачен.

– Вы друг? – переспросил он. – Я секретарь принцессы, меня зовут Марио Бельцони. Я должен представить вас.

– Ошеров. Сергей Ошеров! Уверяю вас, едва вы назовете княжне мое имя, она сразу же пожелает меня видеть.

«Сразу же?» – но сейчас он не мог и не хотел сомневаться…

Бельцони впустил гостя во двор.

– Вам придется немного подождать. Принцесса в саду.

Сергей остановился на дорожке, ведущей к подъезду палаццо. Оказавшись в залитом солнцем аккуратном дворике, почувствовал что-то сродни ощущению, испытанному однажды в детстве в мужском монастыре, куда возила его мать поклониться мощам святых угодников. Тишина и чувство вхождения в другой мир, а все привычное – за воротами… Но что такого особенного во дворе итальянского особняка? Сергею казалось, что он вот-вот уловит это «что-то», а оно не давалось, выскальзывало из рук вольнолюбивой птахой…

Когда напряжение ожидания достигло предела, на дорожке, ведущей из сада, показалась она…

Августа сама шла ему навстречу. Сергей замер, весь уйдя в зрение. Это было чудо. Чудо – что он нашел ее. Чудо – что лицо, которое он помнил словно в полусне, явилось перед ним живым, еще более прекрасным. Не девочка из украинской деревни, не юная тоненькая фея французской встречи – женщина, чья красота пышно раскрылась созревшим бутоном, а жизненный опыт, видимо – печальный, придал нежному лицу строгую одухотворенность.