Князья веры. Кн. 2. Держава в непогоду

— Не слышу твой голос, боярин Семён, — напомнил о себе патриарх.

Однако было уже поздно что-либо сделать в защиту государя и всех, кто был близок к Годуновым.

Возбуждённая многотысячная толпа горожан уже заполонила Соборную площадь. Она смяла стражей у кремлёвских ворот, накрыла лавиной небольшой отряд пеших стрельцов, которые и не думали сопротивляться. Часть огромной толпы валом покатила к Успенскому собору и ворвалась в него. Раздались, вопли и стоны: полилась кровь, кого-то затоптали ногами, кого-то из священнослужителей и бояр потащили на суд и расправу. И достали в алтаре собора патриарха Иова и его дьякона Николая. Иов только и крикнул:

— Одумайтесь, дети мои! Покиньте алтарь, и Всевышний простит вам сей грех!

— Долой! Долой раба Годуновых! — закричали с амвона.

— Я не раб! Но есть ваш духовный пастырь, — сурово произнёс патриарх. Он встал на колени перед иконою Владимирской Божьей Матери и сказал последнее: — Здесь, перед святынею России, я был удостоен сана первосвятителя и девятнадцать лет хранил православие. Ноне вижу бедствие церкви, торжество обмана и ереси! Матерь Божия, спаси русскую православную церковь!

Толпа уже не внимала голосу разума. Иова схватили и поволокли из собора. Да потом взяли за руки и за ноги, понесли на Красную площадь чинить бессудную расправу.

С Ивановой колокольни хлынул набатный звон. Сам колокол «Лебедь» в измену пошёл, призывая толпу на новые бесчинства.

Опьянённая, управляемая врагом Годуновых бывшим оружничим Богданом Бельским да бывшим дьяком двора Ивана Грозного Андреем Шерефединовым, вынырнувшим из небытия, толпа разделилась на течения. Одна тысячная лавина потекла грабить патриаршие палаты и штурмовать покои иностранцев, да с особой яростью дома немецких врачей царского двора. А ещё сотни осатаневшего люда бросились вскрывать винные подвалы и погреба, которых в Кремле было немало.

Однако в этом вихревом движении толпы горожан действовала большая орава бунтарей, у которой была особая цель-мета. Под верховодством князей Ивана Воротынского, Андрея Телятевского, Петра Шереметева да думного дьяка Афанасия Власьева бунтари смяли дворцовую стражу, государевых рынд и ворвались в царские палаты. И было сказано Фёдору Годунову, который, словно поражённый глухотой, сидел на троне и смотрел на происходящее безучастно.

— Ты уже не царь державы, Фёдор Годунов! — крикнул дьяк Афанасий Власьев. — На совете городов России ты низложен в пользу законного государя Дмитрия.

Слова дьяка Власьева вызвали на лице юного царя какое-то оживление. Тёмно-карие глаза его забегали по лицам ворвавшихся во дворец. Но душа Фёдора оставалась скованной страхом, который вошёл в неё в тот час, как умирающий отец назвал его наследником престола. Сам Фёдор Годунов никогда не думал о царской короне и не хотел быть царём. Его пугал Мономахов трон. К тому же у Фёдора хватило ума понять, что он не есть законный наследник, что право на престол остаётся за царевичем Дмитрием, ежели это истинный царевич, считал Фёдор. И по этой причине за месяц царствования он не свершил ни одного деяния, достойного государя. Он не сказал слова войску, дабы защищало его от врагов и восстановило мир в державе. Он не согрел тёплым отеческим словом россиян, когда взошёл на престол. В трудный час, когда Лжедмитрий был уже в пределах московской земли, он не собрал воевод-князей, не повелел им собирать рать и идти на врагов отечества. Он даже не поинтересовался казной, не узнал, есть ли у него деньги на покупку пороха и пушек, на пропитание войска.

И царедворцы словно не замечали своего юного царя, не шли к нему за советом. Все они были обуреваемы личными и корыстными делами и показывались на глаза царю лишь для того, чтобы выпросить у него какое-либо благо себе.

Царь Фёдор и просителей принимал безучастно. Кого-то он отмечал по заслугам званием, кого-то волостями оделял, но если бы спросили — кого, он не вспомнил бы ни фамилии, ни имени, ни лица. И в сей миг, когда дьяк Власьев крикнул: «Ты уже не царь державы, Фёдор Годунов», — безвольный Фёдор лишь тихо спросил:

— Несчастные, зачем вы нарушаете клятвы? — и продолжал поглаживать руку матери, сидящей рядом.

Однако заговорщики не вняли этим словам. Они действовали торопливо, дерзко.

— Арестовать Федьку Годунова! — приказал служилым людям князь Иван Воротынский.

И тотчас из толпы, заполонившей Золотую палату, выскочили стрельцы во главе с сотником Микулиным впереди, подбежали к трону и стащили Фёдора на пол.

— Вяжите его! — приказал Микулин.

— Матушка, за что они меня? — крикнул царь Фёдор. Мария Годунова бросилась перед князем Воротынским на колени, со слезами в голосе взмолилась:

— Князь, пощади моего сына! Он не виновен, что судьба дала ему корону.

— Виновен, что взял её, — ответил князь Воротынский. — Забери дочь, пока не поздно, и уведи её из дворца.

— Ан нет, и Ксению нам не след упускать! — воскликнул князь Василий Рубец-Мосальский и, обойдя трон, взял за руку царевну Ксению Годунову, потянул её за собой.

Ксения ухватилась за трон, сопротивлялась. Князь с силой потянул за руку. — Иди, иди, достойная судьба тебе уготована.

И Мария оставила сына, бросилась защищать дочь.

— Оставь её, князь! Оставь! — воскликнула она и стала с яростью отнимать Ксению у Рубец-Мосальского.

Василий с силой оттолкнул Марию, она упала.

— Господи, порази меня громом за то, что спасала этого василиска от смертной кары. — И Мария заголосила на всю палату.

— Молчать! Слушать! — призвал князь Воротынский. Он подошёл к князю Рубец-Мосальскому и сказал: — Отпусти Ксению. Возьми стрельцов и отведи всех Годуновых в их собственный кремлёвский дом, поставь стражу.

— Слушаю, княже Иван, — смирился князь Василий перед лицом более влиятельного Воротынского.

В тот же час по приказу мятежных князей стали разыскивать и хватать всю родню Бориса Годунова, всех дальних родственников по ветви Вельяминовых и Сабуровых.

А на Красной площади шло своё действие. По команде Богдана Бельского толпа притащила патриарха Иова и дьякона Николая на Лобное место. Поднявшись следом за несчастными, разгорячённый Богдан, обуреваемый местью за прошлые свои обиды от церкви и от царского двора, крикнул:

— Эй, россияне, кто волен сорвать святительские одежды с человека, который слабодушным участием в кознях Борисовых лишил себя доверенности народной?!

В московском люде возникло замешательство. Стало просыпаться сомнение: так ли уж грешен перед державою великомудрый боголюбец Иов? Да тут ещё дьякон Николай крикнул:

— Православные христиане, отпустите с Богом своего пастыря в изначальное место, Старицы!

— Молчать, прислужник и холуй, — грубо оборвал Николая Бельский. И снова крикнул в толпу: — Знать, оскудела Русь честными и смелыми мужами!

И нашлась чёрная душа. Тут же выскочил на высокое место дьяк Андрей Шерефединов, потянулся к святительским одеждам патриарха, сорвал с него панагию и стал срывать мантию и ризу.