Кобра

Она отошла от окна и, вернувшись за стол, положила руку на кожаную папку для бумаг. Ей вспомнилась рука Алекса: это жест, простой и красивый, она видела у него. Алекс. Алекс. Алекс Брюс. Александр Брюс. Она подождала, пока Феликс выпьет кофе. Взгляд у него хоть все еще мутный, но постепенно возвращается к реальности. Мартина решила сблефовать.

– Почему ты соврал мне по поводу транксена?

– Я не знаю, я был не в себе. Я даже не помню. Разве я соврал?

– Ты сказал, что не принимал ничего.

– Извините, я тогда плохо соображал.

– Ты часто принимаешь успокоительные?

– Нет. Но тогда… Мне было так плохо…

– Когда?

– Когда я его увидел.

– Кого?

– Отца, конечно. Когда я его нашел.

Уже появилось некоторое раздражение в голосе. Он явно начинает приходить в себя.

– А может, ты принял до того, как все случилось?

– Клянусь вам, нет! Я принял, когда увидел его.

– Сразу после того?

– Да, прямо перед тем, как позвонить в полицию.

Мартина согласно кивнула. Она заметила, что он начал ерзать на стуле. Курить хочет. У него в карманах нашли пачку сигарет. Когда нет курева, это нам всегда на руку.

– Ты отца любил, Феликс?

– Да, разумеется. Я любил отца.

– А что это за история с деньгами, пятьсот франков взаймы, ты мне расскажешь?

– Ничего особенного. У меня кончились деньги на кредитной карточке.

– И что?

– Мне нужно было купить вино и цветы, чтобы поужинать с Шарлоттой.

Длинная пауза. Мартина молча ждет, когда Феликс вновь заговорит.

– После работы я зашел к отцу и взял деньги из конверта.

– Где лежал конверт?

– Он всегда лежал в ящике его письменного стола.

– Ты часто брал у него деньги?

– Нет. Так, иногда.

– У вас были трения из-за денег?

– Нет-нет! Вовсе нет. У меня с отцом не было трений.

– Зачем ты ему позвонил?

– Просто так. Чтобы поставить его в известность.

– Ты хотел извиниться?

– Нет, просто из вежливости.

– Из вежливости?

– Я взял деньги. Я хотел, чтобы он знал об этом, вот и все.

– Ты сказал: «Я пошел к отцу».

– Да.

– Но ты ведь жил вместе с ним.

– Да.

– Тогда почему «к отцу»?

– Он платит… платит за жилье.

– Но ты ведь живешь там.

– Я бы хотел жить с Шарлоттой, но…

– Что «но»?

– У нее слишком тесно.

– Ты бы хотел жить с Шарлоттой в лучших условиях?

– Как это?

– Ну, скажем, иметь больше денег.

Он с глуповатым видом пожал плечами. Кто бы мог подумать, что этот тип - научный работник, усмехнулась про себя Мартина.

– Ты бы хотел лучше жить с Шарлоттой?

– Мы молоды. Комфорт - дело наживное.

Мартина взяла пластиковую кружку, оставленную Феликсом на краю письменного стола, и бросила ее в корзину для мусора. Феликс следил за ее движениями.

– Мы тоже люди очень терпеливые, Феликс. И мы все тщательно проверяем. Там, на месте, я высыпала содержимое мусорного ведра на пол в кухне. Мы взяли коробочки из-под соды и все, что может содержать ДНК. Ты меня понимаешь? Ты ведь ученый.

– Да, конечно.

– Так вот, до того, как мы стали там работать, квартира была в полном порядке.

Мартина, облокотившись на письменный стол, слегка наклонилась к Феликсу. Затем приняла непринужденную позу и, улыбнувшись, продолжала:

– Я говорила с соседями и с консьержкой. Люди никого не видели, кроме тебя. В квартире все осталось нетронутым. Нет ни одной вызывающей сомнения детали. Ничего.

Он опустил глаза. Она подождала, когда можно будет вновь следить за его взглядом.

– Это ты его убил, Феликс?

Мимолетный взгляд искоса, судорожные движения губ, но никакого протеста.

– Ты, Феликс?

– Да нет же. Послушайте, у меня голова раскалывается. Черт возьми! Это не я. НЕ Я! ЧЕРТ ВОЗЬМИ!

– Кончай орать.

– Но я уже не знаю, как вам объяснить.

– Так можно говорить часами, и все без толку. Я любил своего отца, о да, мадам. Я не испытывал к нему зависти, о нет, мадам. Я трахаю мою подружку по четвергам и пятницам, я напиваюсь время от времени, я иду к отцу за таблетками, о да, мадам.

Она все продолжала в том же тоне. На ее лице по-прежнему играла понимающая и вместе с тем чуть насмешливая улыбка. А выражение лица Феликса совершенно переменилось. В нем появился страх. Феликс наконец проснулся и осознал, что его подозревают. Он тяжело вздохнул.

– Да, я любил своего отца, очень любил. Но я вообще люблю людей и не имею ничего против человеческого общества. Я не сволочь и не сумасшедший.

«Я-то тебе верю, - подумала Мартина.
– Чтобы убить отца, требуется чуть больше силенок, чем у тебя, мой мальчик. Я-то верю, но боюсь, что я буду единственной».