Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Код Дурова. Реальная история «ВКонтакте» и ее создателя
Шрифт:

Гриз смог войти в здание лишь в январе. В одну из комнат кто-то из учеников принес цветы и аквариум, когда начинали обустраиваться. Отперев комнату, директор увидел сухие стебли и глыбы льда с застывшими кусками рваных оранжевых лент. Присмотревшись, он понял, что это замерзшие рыбы.

Школу приказали размазать по соседним учреждениям. Но диссиденты скандалили громко и умело, созвали митинг у Мариинского дворца. Город обратил внимание, что из-за склок дети пропускают занятия, и решил вернуть классы гимназии – пусть доучиваются, но новых набирать нельзя.

В новом здании впервые возник компьютерный класс и начались приключения, связанные с дуровскими

штучками. Павел как раз учился программировать и однажды утром завесил экраны всех компьютеров портретом учителя Михаила Бараза с надписью «Must die». Начались догонялки. Учитель закрывал ученику доступ к сети, а тот раз за разом взламывал пароли.

Дуров так надоел Баразу, что тот дал ему задание написать игру – проект на несколько месяцев. Две недели информатик отдыхал, но отпуск кончился внезапно – к нему явился Дуров с готовой игрой, написанной во Flash.

У хакера был свой раздражитель. Брат Николай попал в систему тех же математических кружков, из которой вырос Григорий Перельман и другие топологи и геометры. Его вычислил на городской олимпиаде известный тренер Александр Голованов и заманил в кружок не менее известного Сергея Рукшина – учителя Перельмана. Вскоре после этого Николая рекрутировали в знаменитую «единичку» – спецкласс 239-й школы, где учились призеры олимпиад. Помимо математики он с головой погрузился в программирование.

Школа славилась тем, что в первые два класса параллели – «единичку» и «двойку» – набирали гениев. Гении росли и начинали понимать следствия из того, что аналоговую эпоху сменила цифровая. Интернет дает возможность им, нёрдам в стоптанных сандалиях, создавать программы, игры, пространства, которые неподвластны тем, кто думает менее изящно и быстро.

Власть капитала пасует перед властью таланта. Если коммунисты прятали нёрдов в институты-ящики, создавая годный для выживания и удовлетворения амбиций климат, – то теперь они вырвались на волю и строили продукты, меняющие мир. Путь им указывали Стив Джобс, Билл Гейтс, Сергей Брин, Линус Торвальдс, Джимми Уэйлс. Все перечисленные слыли ботаниками. Когда программные продукты и интернет-сервисы вплотную приблизились к жизни потребителя и стали ее ежедневным инструментом, как зубная щетка или автомобиль, нёрды ощутили власть и вошли во вкус.

Впрочем, в 239-й школе лишь небольшой процент гениев совпадал с образом аутичного носителя очков с гигантским «минусом». Когда «единичка» приезжала в летний лагерь на озеро Зеркальное, отряда математиков боялись все остальные, потому что парни обыгрывали всех в футбол и были не дураки подраться. На переменах из дверей школы вываливались старшеклассники и расползались по прилегающим дворам под названиями «Дымок-1» и «Дымок-2». В соседней школе сдвинули звонки, чтобы за гаражами не дрались, например, за девочек. Милиция часто наведывалась в «дымки».

Но, конечно, лучшими в классах были хронические нёрды. Именно они – концентрировавшиеся на страсти к математике, реже к физике и биологии – достигали мирового уровня в науке. Остальные превращались в высокообразованных менеджеров, журналистов, маркетологов – в общем, вливались в креативную страту, которая создавала что-то для конечного потребителя. Им, как и в школе, где учился Дуров, внушали, что именно они интеллектуальная элита и что от них зависит будущее страны. Если не мы, то кто?

Николай Дуров относился к хроническому типу. Он выиграл сначала российский чемпионат по программированию, а затем и мировой. Мама, исправно посещавшая родительские собрания, благодарила Медникова за то, что он не давил на

Павла так, как в «единичке» тренировали Николая. Медников ругал идейного вдохновителя маткружка Рукшина – мол, когда у ребенка нервный срыв или энурез из-за нерешенной задачи, это ненормально: «Он, наверное, самый великий тренер по математике в мире, но у него на первом месте математическое, а на втором человеческое. Я не отдал бы ему своего внука».

Николая звали судить соревнования. Ученикам раздавали задачи, они их решали, а потом судьи определяли, кто справился элегантнее. Дуров-старший не принимал участия в обсуждениях, рисуя что-то на бумаге, а когда спрашивали его мнение, часто показывал лист с верным решением задачи или просто рассказывал, как правильно было бы с ней разделаться. Коллегия произносила что-то вроде: «Что ж ты молчал!» – и меняла свои вердикты.

Николай был совершенно погруженным в свою страсть человеком, далеким от денежных, карьерных и других суетных стремлений. Когда ему доводилось выступать на публике, он, покачиваясь с ноги на ногу и глядя в потолок, кратко обрисовывал смысл своих изысканий и быстрее отправлялся к доске, где чувствовал себя увереннее, имея перед глазами формулы.

По своему типу Дуров-младший находился где-то между ботаниками и активными умниками, а может, и сбоку. Как-то раз он прочел в эссе Пола Грэма «Почему ботаники непопулярны», что нёрды не хотят быть самыми красивыми или успешными в понимании большинства (хотя глупо думать, что это их не волнует) – они хотят быть самыми умными.

Нельзя утверждать, что Дуров свирепо завидовал старшему брату, но конкуренция с ним подстегивала. Он тоже записался в кружок программирования и летом съездил на Зеркальное. Там его попросили прочесть лекцию о языке паскаль.

Дуров вышел перед несколькими десятками незнакомцев, обвел аудиторию рассеянным взглядом и, запинаясь, начал вещать. Прошло несколько минут, и, почувствовав, что слушают, он заговорил более уверенно и после лекции свободно отвечал на вопросы.

Он превращался из худого мальчика, согнувшегося над партой, в более общительного, но по-прежнему отстраненного товарища. Портрет со слов одноклассников: «Всегда находил способ быть отдельным»; «Некомандный человек»; «Никогда не был органичен»; «Внутри него шла работа, которая наружу не прорывалась».

Дурова захватывала идея эффективности. Как успевать на отлично сразу по нескольким предметам – это было продолжение вызова кастанедовско-хилловского: «Ты можешь все». Дуров концентрировался на учебе, и даже программирование, которое затягивало его все сильнее, отошло на второй план.

Из всего класса на серебряную медаль тянули двоих – его и Аню Бертову. Впрочем, они, как и большинство учеников, разговаривали без всяких «Ань» – только на «вы» и по отчеству. Это были интеллигентные дети, инфильтрованные диссидентством и порожденным им чувством избранности. «Здравствуйте, Павел Валерьевич». – «Добрый вечер, Анна Дмитриевна». После уроков с ними занимался Гриз.

Закончив тесты, они шли домой и болтали на нравственно-этические темы. Дуров утверждал, что ежели кто беден, то потому, что ленив и неспособен поднять зад для великих свершений. Бертова приводила в пример родителей, астрономов, которые вели себя отнюдь не пассивно, но жили не в роскоши.

Так они спорили до июня, когда получили по серебряной медали – золотая оказалась недостижимой. Бертова как воплощенная педагогическая идея о человеке Ренессанса готовилась на матмех, но потом внезапно передумала и без усилий прошла на японскую филологию.

Поделиться с друзьями: