Код Дурова. Реальная история «ВКонтакте» и ее создателя

Дуров перестал сторониться самодеятельности. Если на снимке 8-го класса (был день рождения у Бертовой) он единственный из всех намеренно и гордо смотрит мимо камеры вдаль, то теперь, перед выпуском, как с иронией заметила одна из звезд класса, «с ним уже можно было общаться». Он написал пьесу для утренника по мотивам программы «Кто хочет стать миллионером» и сыграл в ней роль саркастичного ведущего.

Ощущение того, что классы и их обитатели вечно гонимы, не сплачивало его ни с кем, когда речь касалась зависимости его воли от коллективного разума. Перед выпуском параллель хотела сняться для альбома, чтобы каждый получил по экземпляру на память. Староста приступил к Дурову насчет участия в общем котле.

– Какой альбом? – спросил Дуров.

– Ну, вот такой, где мы все.

– А почему именно так будут снимать?

– Ну, вот так договорились.

– Нет, я не буду.

– Ты что, с ума сошел?

– Не буду, и все! – заорал Дуров, взбешенный, что его ставят перед фактом. – Бараны вы этакие, я не хочу, как вы, всем стадом сдавать!

Альбом напечатали без него.

Ночью после выпускного они гуляли по набережным Петроградской стороны. Под утро добрались до квартиры Гриза, пили на кухне чай и по традиции рассказывали, кто кем видит себя в будущем. Дуров молчал.

Диевский задвинул про математику, Паперно – про лингвистику, Русин визионировал насчет кораблестроения, постебались над айкидисткой Бертовой.

Когда Дурова спросили, кем себя видит в будущем, он прервал молчание и сказал, улыбаясь: «Тотемом». Его желания, страсти, умения сложились в одну формулу. Все неинтересное и ненужное отсеялось.

Он повторил то, что окружающие расценили как шутку, не подозревая, что произнесенная фраза определит все, что произойдет дальше: «Я хочу стать интернет-тотемом».

Глава 2 Архитектор

Очередь извивалась от «Капитанского мостика» на лестнице – через коридор «Школы» с ее досками объявлений, завешанными подрагивающими от сквозняков листами («Студенческая карта ISIC», «Семинар по финно-угорским диалектам переносится», «Двоечников, не сдавших хвосты до пятницы, повесят в деканате»), – и тянулась до дверей «Евразии», то есть аудитории № 215. Здесь толкались, делая вид, что с иронией относятся к обстоятельствам, блондинки, брюнетки, рыжие, миниатюрные и дылды – короче, все студентки филфака и востфака, которые сочли себя достойными конкурса. Приклеенная к стене афиша звала на «студенческий конкурс эстетики и дизайна „Олимп“». Внизу ее стояли логотипы спонсоров: Elle, Mary Kay, Motivi.

Время от времени дверь выпускала отстрелявшихся, и к ним подбегали из очереди:

– Что там? Пели-танцевали?

– Да нет, просто говорили.

– Говорили?

– Ну да, говорили, как собеседование.

– А кто они, симпатичные?

– Ну такие, вполне, хи-хи. Дали визитку, смотрите…

Толпа рассматривала черные карточки, напоминавшие те, что имели хождение в гарвардском студенческом клубе. На одной было напечатано «Durov.com Club – Ilya Perekopsky, Vice President». На другой, собственно, – «Pavel Durov, President». Ничего больше.

Те, о ком сплетничала очередь, еле ворочали языком, скулы сводило от болтовни. Они сидели за партой. Первый – коротко стриженный шатен в поблескивающих оправой очках. Второй – бледный брюнет в черном, волосы на прямой пробор, кажется, близорукий. Солировал он.

Зашедшую в аудиторию жертву приглашали к парте. Брюнет демонстрировал рассеянную, чуть неестественную, но в целом убедительную улыбку и спрашивал голосом самоуверенного старшеклассника – про литературу, музыку, философию, вкусы. Какое у вас хобби? Танцы? Ну-ну. Периодически он сбивал ответчиц парадоксальными вопросами, выставлял их убеждения примитивными – короче, вредничал и издевался.

Если конкурсантка о чем-то переспрашивала, он смотрел на нее, пока она говорила, кивая и держа взгляд. Когда вопрос был задан, он продолжал молчать, чуть щурясь и как бы убеждаясь, что соискательница уже закончила. Если требовались размышления (обычно нет), смотрел в сторону, а потом отвечал слегка разухабистым, напористым, но непременно вежливым тоном, из которого нельзя было понять, прошла девушка в следующий тур или нет.

Товарищ вредного чернеца (им был Дуров), Илья Перекопский, поддакивал и шугал мужской пол, заглядывающий в аудиторию с саркастическими, а иногда идиотскими лицами. Кроме этого, он прикидывал, отчего их конкурс выстрелил. Да, на филфаке отсутствовала всякая студенческая активность – и вдруг такое шоу. Да, афиша выглядела не хуже плаката к блокбастеру – черный фон, стальные буквы и логотипы модных спонсоров, которые обещали, что мероприятие статусное. Но аншлаг-то откуда?

Перекопский также размышлял и о том, что, конечно, найдутся обиженные и поднимется народный фронт: «Честные женщины против сомнительного конкурса». Но, во-первых, они покажут декану, на что способны, а во-вторых, как бы то ни было, перезнакомятся с лучшими красавицами факультета. Красота – страшная сила, прелестные кадры объединяют компании, вокруг них вьются активные парни.

Их с Дуровым девушки не принимали участия, считая конкурс чем-то ниже своего достоинства. Но и сцены ревности не закатывали. Дуров учил Перекопского, что отношения надо строить так, чтобы женщины не влияли на творческие эксперименты, к которым имеют гораздо меньше способностей, чем мужчины, и не перехватывали власть. Перекопский был поражен тем, что Дуров как-то в воспитательных целях не разговаривал со своей девушкой две недели.

Впрочем, резоны «приязнь декана» и «знакомство с бьюти-активом» имели для тандема побочное значение. Цель находилась в другом месте – и, чтобы попасть в нее, требовалась спланированная публичная кампания, где конкурс выступал лишь эпизодом закрученного сюжета.

Отсеяв пятьдесят симпатичных и остроязыких филологинь, они выпроводили последнюю конкурсантку, заперли аудиторию и отправились готовиться к следующему туру.

* * *

Перекопский явился в Петербург из металлургического города Череповца, где окончил лучшее заведение и был натаскан репетиторами. Родители сняли ему квартиру недалеко от Сенной площади и высылали денежное содержание. Перекопский любил деньги, хотел зарабатывать их много и английский язык учил не ради красот, а для деловых связей.

Главная такая связь его жизни установилась в первый же день. Вместе с толпой поступивших Перекопский влился в узкий холл двухэтажной усадьбы, миновал бюсты первых деканов востфака и филфака Александра Казем-Бека и Бодуэна де Куртене и вскоре очутился во внутреннем дворе. Его критический глаз исследовал курс в поисках товарищей.

Товарищи не находились. Один, когда разговаривал с людьми, смотрел в землю. Другой, как в анекдоте про разницу между программистом-интровертом и программистом-экстравертом, смотрел не в землю, но на туфли оппонента. Третий оказался церемонным мажором. Зато наличествовала туча, тьма, стая прекрасных девушек, как и полагается на факультете невест.

И тут толпа извергла из себя Дурова – этакого джокера без легко считываемых свойств, в белой рубашечке. Они как-то стихийно познакомились и разговорились. На первой лекции сели вместе, и их объединило легкое жжение от открывавшихся университетом возможностей и вообще от новой жизни, которая началась и продлится пять лет.

После занятий сутулый мальчик с первой парты шел с новым приятелем через Дворцовый мост до метро «Невский проспект» и, как вспоминал потом Перекопский, трещал про свои общеобразовательные классы и пересказал полжизни. Уроженец города хоккея и едкого дыма из труб умудрялся вставлять какие-то фразы в этот монолог, но редко.