Код розенкрейцеров
Шрифт:
– А ты что же, так и сидишь все время?
– Конечно. Сколько себя помню.
– А школа?
– В школу я не ходил. Зачем? Грамоте меня обучили, письму. Я, видишь ли, могу руками двигать. А школа? К чему она мне. Книжки я и так читаю. А разные там дисциплины мне не нужны. Все равно толку не будет.
– Чем же ты занимаешься?
– Да ничем, в общем. Книжки читаю… Колдую иногда.
– Колдуешь?!
– Редко. Когда сестрица попросит.
– Что значит, колдуешь?
– А то и значит. Неужели не понимаешь? Не прикидывайся. Все ты отлично понимаешь. Колдовство, оно разное бывает. Но суть одна и та же. Чтобы какого человека заставить делать то, что тебе нужно. Читал, наверное, сказки. Принуждение посредством
Валера встречал это слово, но сейчас не смог бы дать четкого определения.
– Затрудняешься с ответом. Вольт – это такая восковая кукла. Если, например, желаешь человеку зла – болезни или даже смерти, лепишь из воска его подобие. Конечно, не просто из воска. Нужны ногти, там, или волосы, а еще лучше кровь… Вот! Примешиваешь это все к воску. Вылепляешь куклу. А потом иглой протыкаешь какую-нибудь часть тела. Руку или голову. И у человека, чье подобие представляет кукла, начинает болеть рука или голова. А хочешь, чтобы он умер, – протыкаешь сердце.
– Так-так!
– Но это все глупости. Ерунда. Столько возни… А результат!..
– Что результат?
– Сомнителен. Я могу проще. Без всяких кукол.
– Неужели?
– Не веришь?
– Почему же?
– Чувствую, не веришь. И, кажется, считаешь меня сумасшедшим. Но я не сумасшедший. Просто я этими вещами всегда интересовался. Колдовством, магией… Книжки разные мне сестра доставала. Конечно, не современные, с ятями. Больших денег стоят. К тому же запрещены.
– Но почему ты мне все это рассказываешь?
Паралитик засмеялся мелким дребезжащим смешком:
– Да как же, почему! Ты ведь тоже любопытствуешь. Или нет? Знаю, знаю! Ты иди поближе, а то в темноте я тебя плохо вижу. Иди, не бойся. Садись сюда, на банкеточку. Вот и молодец. Я, понимаешь ли, чувствую чужие мысли. Вроде как щекотка в мозгах возникает. Такое, знаешь, непонятное чувство. Не все, конечно, разбираю и не у всех. Правда, я с людьми редко общаюсь. Поэтому и тебя позвал. Просто поговорить.
Паралитик придвинул подсвечник, и Валера хорошо различил его лицо. Перед ним сидел русоволосый светлоглазый парень. Черты его лица были правильными и приятными. Лицо казалось не глупым и не застывшим, какие часто встречаются у подобных людей.
– Ты мне тоже понравился, – неожиданно сказал паралитик, – тебя как звать?
– А ты разве не можешь узнать без моей подсказки?
– Я просто ощущаю чужие мысли, чувствую, так сказать, их запах. Я не могу дословно воспроизвести, что ты обо мне подумал, а только ощущаю толику симпатии. А, брат? Ведь верно?
– Меня зовут Валерием.
– А меня – Станиславом. Только Станиславом, без всяких сокращений. Уяснил?
– А то! – Валера решил избрать для общения с паралитиком шутливый тон, пытаясь замаскировать свой интерес к нему. Не зря он пришел в этот дом, ох не зря! А Елена-то про братца ни слова. Какова! Неужели он телепат?!
– Зря, брат, ты хочешь на нас карьеру сделать, – неожиданно сказал паралитик и засмеялся. – Лучше уж тебе слушать сестрицу и делать, что она прикажет.
– Это с какой же стати?
– Да с такой. Если хочешь в Москву вернуться. А то мало ли что…
– Ты мне угрожаешь?
– Ха-ха. Зачем. Я никому не угрожаю, я просто делаю то, что прикажет сестрица. Зри в корень. Она привела тебя в наш дом, затащила к себе в постель. Спроста ли? А, малый?
– Что же я должен делать?
– Она скажет. Не беспокойся, ничего предосудительного. И, между прочим, для твоего же блага. Не пожалеешь, брат. Держись за нее. Да и она, похоже, на тебя глаз положила.
– Ладно, – примирительно сказал Валера, – я не возражаю, а ты можешь мне рассказать… – Он запнулся. – Ну как все делается.
– Делается? Ах, ты об этом. Я же тебе говорил про вольт. Какие раньше колдуны применяли. Вот слеплю из воска, – он
кивнул на оплывшие свечи, – твою личину, потом иглой проткну, и тебе, братец, капут.– А где частичку моей плоти возьмешь? – поддерживая иронический тон паралитика, спросил Валера.
– Ха! Где? Да в постельке у сестрицы. Волосы твои на подушке наверняка остались. Или еще какие знаки… – Он хохотнул. – На простыне, например. Не пожалею простыню. Это очень действенное средство. Сразу охоту отбивает. Ты понял, о чем я. Не буду произносить матерные слова, если ты не велишь. Ну а если по правде говорить… Зачем тебе? Любопытно? Ах, любопытно?! – заорал паралитик. Его ирония вдруг пропала. Глазки свирепо блеснули, лицо исказила гримаса, одновременно злая и тоскливая. – Ну так погляди!
Он кое-как сдернул с плеч пижамную куртку.
– Гляди, гляди… – вот она – власть, вот оно – могущество!
Валера растерянно смотрел на судорожно гримасничающего паралитика. Куда смотреть, на что?
– Возьми подсвечник! – скомандовал Станислав. – Посвети мне на спину.
Валера поднял подсвечник и поднес к спине паралитика. Язычки пламени шевельнулись, свечи чуть заметно затрещали. Света было явно недостаточно, но Валера тем не менее хорошо разглядел, что верхняя часть спины и плечи паралитика покрыты шрамами вроде бы от ожогов. Имелись здесь и следы от ударов – длинные красные полосы.
– Что это? – удивленно спросил Валера.
– А то!.. Как все делается? А очень просто. И очень больно.
ГЛАВА 12
Он бежал куда глаза глядят, не разбирая дороги. Ночные улицы казались бесконечным лабиринтом, из которого нет выхода. Темные громады домов, тусклые уличные фонари, мечущиеся возле них черные бабочки – все смешалось в один огромный сумеречный клубок, опутавший своими липкими нитями его – Коломенцева.
Еще пару часов назад Игорь Степанович был вполне нормальным человеком, пусть не молодым, но еще полным сил, а главное – желания жить. И вдруг такой роковой оборот. Как? Почему? Неужели столь внезапное крушение случайно?
Сначала жутчайший в своей нелепости эпизод в булочной, затем граничащая с фарсом попытка самоубийства, еще более нелепая и позорная. Даже столь простой вещи он исполнить не сумел. А чего он вообще добился? Что сделал полезного? Даже семьи не завел, не оставил после себя потомства. Все напрасно, все гниль и чушь!
Всю жизнь он переезжал с места на место, так и не пустив нигде корней.
Коломенцев остановился, потому что просто не мог бежать дальше, присел на какой-то парапет и, тяжело дыша, уставился в темноту. Ему казалось, что оттуда, из сумрачной мглы, за ним следят чьи-то неотступные глаза, смотрят рассудочно и строго, словно взвешивая все его поступки. Зачем он вернулся сюда, в непостижимую до сих пор страну, которую он привык считать своей родиной… Родина ли она ему? Всю жизнь он скитался по миру, повидал разные страны и смутно осознавал, что понятие «родная земля» выдумано чудаками, не сумевшими найти своего места в жизни, своей ячейки, раковинки, в которой можно закрепиться и мирно существовать, не помышляя о большем. Чего было проще – найти свой маленький уголок уюта, так нет же: его – как перекатиполе – носило ветром из страны в страну.
Родина всегда представлялась ему в виде пожелтелых березок под низким сереньким небом. На пригорке обязательно должны виднеться купола церквушки, а еще дальше – покосившиеся соломенные крыши. Это Родина!
Конечно, он понимал, что страна изменилась, что невероятные потрясения разметали в пыль эти березки, купола и соломенные крыши. Впрочем, березки остались.
Поначалу, когда он только приехал, ему казалось – наконец-то он дома. Но чем дальше он жил в этой стране, именуемой СССР, тем больше понимал, что приехал вовсе не домой, а иллюзорная мечта на деле оказалась чем-то средним между свинарником и котельным заводом.