Кодекс бесчестия

– Кубинка?

– Может быть.

– Вы сказали: "В ту страшную ночь". Почему страшную?

– Потому что в ту ночь я видела его последний раз. Вечером мы были в Большом театре на "Пиковой даме". Мне было почему-то жутко. Дома он сказал: "Ну что ты? Теперь все будет очень хорошо". Снова я увидела его через четырнадцать лет. На суде. Не расспрашивайте меня больше, Сергей. Не нужно. Пожалуйста. Пожалейте меня.

Она немного помолчала и сказала:

– Нет. Спрашивайте. Спрашивайте о нем. Я ни с кем не говорила о нем. Я не могу говорить о нем с мужем. Я не могу говорить о нем с сыном. Я хочу говорить о нем. Я хочу говорить о нем бесконечно! Ну? Что же вы молчите? Спрашивайте!

– Когда он улетел?

– Пятнадцатого декабря восемьдесят четвертого года.

Я насторожился. В его личном деле значилось:

"5 декабря 1984 года - пропал без вести".

– Вы точно помните?

– Еще бы не точно! Он вернулся из Афганистана после трех лет. Сказал: все, его командировка закончена. За это время он ни разу не приехал, не прислал ни одного письма. Время от времени мне звонили, передавали от него привет и говорили, что с ним все в порядке. Иногда звонил генерал Лазарев, иногда кто-то другой. Я спрашивала, где он. Мне отвечали: на задании. И вот он вернулся. Ему дали большой отпуск, восстановили в академии. Он сказал, что теперь мы будем все время вместе. Какое это было счастье. Я даже боялась радоваться, чтобы его не спугнуть. Я молилась. Как вы думаете, Сергей, Бог есть?

– Есть, - сказал я.

– Нет!
– резко возразила она.
– В час ночи пятнадцатого декабря в дверь позвонили. Я открыла. Стояли два молодых полковника. Один сказал: пакет для майора Калмыкова. Я пригласила их в комнату. Они отказались. Он вышел. Потом вернулся и сказал: "Мне нужно лететь. Одевайся, проводишь". Во дворе стояла черная "Волга" с антеннами. Полковник сказал: "Попрощайтесь здесь". Он сказал: "Она поедет со мной". Полковник возразил: "Не положено". Он повторил: "Она поедет со мной или вы повезете меня на гауптвахту". Они сдались. Впереди нас шла "Волга" военной автоинспекции с сиреной и мигалками на крыше, сзади какая-то черная "Волга", тоже с мигалками. Самолет уже ждал. Вот и все. Через несколько дней я почувствовала себя плохо. Врач сказал, что я беременна. Я родила сына. Он очень хотел сына. Но он даже не увидел его, потому что пропал без вести. Он так и не видел его. А вы говорите, что Бог есть!

– Видел, - сказал я.
– Он приезжал к вашему дому и смотрел на вас и на сына. Издали. Он стоял возле вашего дома и смотрел на вас.

– Я чувствовала, - проговорила она.
– Я чувствовала, что что-то происходит. Я не понимала что. Он в Москве?

– Да. Он освободился из лагеря две недели назад. Он не звонил?

– Нет. Он не позвонит. После суда я попросила свидание с ним. Мне разрешили. Но он отказался. Я хотела приехать к нему в лагерь. Написала ему. Он не ответил. Я послала еще два письма, оба с уведомлениями. Письма дошли, но он опять не ответил. Я поняла, что он не хочет меня видеть.

– Он не хотел, чтобы вы увидели его за решеткой.

– Нет, Сергей, все не так просто. Юра ездил к нему в колонию. Я знаю, что ездил. Но так ничего и не рассказал. Сказал: "У нас дети, давай жить для них".

– Ваш сын называет его отцом?

– Нет. Дядей Юрой. Игнат думает, что его отец погиб в Афгане. Юра любит его. Игнат его тоже любит. Юра очень хочет, чтобы Игнат называл его папой. Но не настаивает, даже не говорит. А что тут скажешь? Тут может сказать только сердце.

Аллея закончилась. В просвете между деревьями скользили огни машин по какому-то сокольническому лучевому просеку. Над темным массивом парка стояло зарево городских огней. Влажная вечерняя свежесть отяжеляла листья кленов и лип, они обрывались и беззвучно опускались на землю.

– Давайте вернемся, - сказала она.

– Мы с ним часто гуляли в Сокольниках. Я люблю Сокольники. Я здесь выросла. Поэтому он и распорядился купить квартиру в Сокольниках.

Я остановился и внимательно посмотрел на нее.

– В чем дело?
– спросила она.
– Почему вы на меня так смотрите?

– По-моему, вы не понимаете, что сказали. Вы верите, что он подписался на убийство, чтобы купить вам квартиру?

– Я не хочу в это верить. Но я уже не знаю, чему верить. Я уже ничего не знаю. Я думала, что все самое страшное в моей жизни уже позади. Но все возвращается. Какая-то жуткая безысходность. Жуткая, черная.

– Не бывает безысходности, Галя, - поделился я с ней своим жизненным опытом.
– Из любого положения есть выход.

– Какой?
– быстро спросила она.
– Сейчас - какой? Все это дьявольщина. Да, дьявольщина - вот что это такое! Как вы думаете, Сергей, если мы эту квартиру отдадим, а сами вернемся в нашу коммуналку, все как-нибудь устроится?

– Кому вы отдадите квартиру?
– не понял я.

– Не знаю. Кому угодно. Хоть самому дьяволу.

– В жизни не слышал, чтобы от дьявола откупались квартирой. Галина Ивановна, чему вы детей учите? От дьявола откупаются душой!

– Я согласна, - тихо сказала она.

– На что вы согласны?

– Я согласна отдать свою душу дьяволу. Только пусть у него будет все хорошо.

– Вы это серьезно?

– Да.

– Очень серьезно?

– Да, Сергей, очень.

– Ну ладно, - сказал я.
– Передам.

– Что передадите?

– Ваше предложение.

– Кому?

– Как кому? Дьяволу.

– А вы...

– Ну да. Мы с ним давно знакомы. Еще с Чечни. Я всегда говорю ему: "Ну что, козлиная морда?" Он обижается.

– О Господи!
– сказала она и засмеялась.
– Сергей!.. Да ну вас!.. Господи, как вы меня рассмешили!

– Это и есть выход из безвыходных положений. Не лучший, Галя. Но и не худший.

– Помогите ему, - попросила она.
– Если сможете.

– Попробую, - пообещал я.
– А если не смогу, рассмешу.

Я проводил ее до подъезда и вернулся к джипу. И едва успел открыть дверцу, как из-за дома вырулил красный "Запорожец" с дальним светом фар и встал нос к носу к моей тачке. Фары погасли. Из "запора" вылез Юрий Сомов и подошел ко мне.

– А теперь, парень, послушай меня, - сказал он.
– Я не знаю, кто ты такой и чего тебе от нас надо. У нас семья. Я за нее глотку перегрызу. А ему передай: пусть держится от нас подальше. Я был у него в колонии. Я спросил: как нам теперь жить? Я сказал: возвращайся, она тебя примет, а я уйду. Он сказал: нет, живите как жили. Он сказал: забудьте обо мне, я пропал без вести, меня нет. А раз пропал, нечего мельтешить! Хватит она от него поплакала. Девять лет. Девять лет она его ждала и плакала по ночам. Хватит! Так ему и скажи!

"Запорожец" взревел, выпустил струю дыма и рванул к гаражам. Я сел в свою тачку, положил руки на переднюю панель, как при команде: "Руки! Не двигаться!" - и попросил, не оглядываясь:

– Только без фокусов, Калмыков. Оружия у меня нет, злого умысла у меня нет. В Мурманске мы тебя не перехватывали, а охраняли. Ты слышал, что сказал Сомов. Ты слышал, о чем я говорил с Галиной. В ресторане мы говорили о том же, о тебе. Помогать я тебе не буду, тебе это не нужно. Рассмешить тебя не смогу. Но я смогу помочь тебе разобраться в том, что случилось. Что-то знаешь ты, что-то мы. Вместе мы сможем узнать все.