Кодекс чести Вустеров

– Вы когда-нибудь размышляли о любви, сэр Уаткин?

– Простите?

– О любви. Она вас когда-нибудь интересовала?

– Надеюсь, вы пришли не для того, чтобы разговаривать о любви?

– Ошибаетесь. Именно для этого я и пришёл. Не сомневайтесь в этом ни на минуту. Может, вы не заметили, но любовь - забавная штуковина, я хочу сказать, она повсюду, куда ни плюнь. Никуда от неё не денешься. Я имею в виду, от любви. Чем ни занимайся, она так и норовит пихнуть тебя под локоть, причём повсюду. Поразительно. Возьмём, к примеру, тритонов.

– Вы хорошо себя чувствуете, мистер Вустер?

– О, спасибо. Превосходно. Так вот, возьмём к примеру тритонов. Вы не поверите, Гусик Финк-Ноттль сообщил мне, в брачный сезон они только любовью и занимаются. Представьте, выстраиваются в шеренгу и махают хвостами перед местными тритонихами. Морские звёзды тоже времени даром не теряют. И ещё черви.

– Мистер Вустер:

– И, по словам Гусика, даже лентообразная водоросль не прочь поразвлечься. Вас это удивляет, что? Честно признаться, я и сам удивился, дальше некуда. Чего надо лентообразной водоросли и на что она надеется, я вам сказать не могу, но когда на небе полная луна, она занимается ухаживаниями вместе с червями и всеми прочими, не желая ударить лицом в грязь. Должно быть, ей просто хочется похвастаться перед другими ленточными водорослями, которым, само собой, при полной луне тоже удержу нет. Как бы там ни было, я веду свой разговор к тому, что сейчас у нас полная луна, и если она даже ленточную водоросль заставляет валять дурака, не станете же вы винить простого парня, как я, за то, что у него тоже взыграла кровь?

– Боюсь:

– Ведь правда не станете?
– повторил я, продолжая на него давить, и для пущей убедительности пару раз спросил «а?» и «что?»

Всё-таки старикашка был туп как пень. Мои блестящие, более чем прозрачные намеки он попросту пропустил мимо ушей. Сэр Уаткин выглядел непробиваемым в начале разговора, и продолжал выглядеть непробиваемым в его конце.

– Боюсь, мистер Вустер, вы сочтёте меня недогадливым, но я не имею ни малейшего представления, о чём вы говорите.

Теперь, когда настала пора без всяких там экивоков рубануть прямо сплеча, я неожиданно понял, что от дрожи в коленках, которая напала на меня по пути в библиотеку, не осталось и следа. Не буду врать, я ещё не мог лениво опустить веки и стряхнуть пылинку с безупречных кружевных манжет, но мне стало спокойно, как никогда.

А успокоила меня, если хотите знать, мысль о том, что не пройдёт и секунды, как я вставлю старому дурню фитиль в одно место, и это научит его впредь не считать, что жизнь состоит из одних удовольствий. Когда мировой судья за мальчишескую, можно сказать, шалость сдирает с тебя пятёрку вместо того, чтобы просто погрозить пальцем и ласково пожурить, ну, вроде: «Смотри у меня! Никогда так не делай!», нет удовольствия больше, чем заставить этого самого судью подпрыгивать, будто черти жарят его на сковородке.

– Я имею в виду себя и Стефи.

– Стефи?

– Стефани.

– Стефани? Мою племянницу?

– Вот именно. Вашу племянницу. Сэр Уаткин, - сказал я, вспомнив одну шикарную фразу, - я имею честь просить руки вашей племянницы.

– Вы: что?

– Имею честь просить руки вашей племянницы.

– Ничего не понимаю.

– Что тут непонятного? По-моему, всё проще простого. Я хочу жениться на юной Стефани. Она хочет выйти замуж на меня. Ну, теперь уяснили? Я ведь не зря вам рассказывал о ленточной водоросли.

За такое зрелище кто угодно заплатил бы любые деньги. Услышав «руки вашей племянницы», старикашка стартовал с кресла, как вспугнутый фазан, а когда я закончил свою мысль, рухнул обратно и принялся обмахиваться вечным пером как веером. Он осунулся и постарел прямо на глазах.

– Она хочет выйти за вас замуж?

– Ждёт не дождётся.

– Но я понятия не имел, что вы знакомы с моей племянницей.

– Ну, что вы. Мы со Стефи, если так можно выразиться, тыщу лет друг друга знаем. Ещё бы я не знал Стефи! Я имею в виду, если б я не был с ней знаком, разве я захотел бы на ней жениться?

До старикана наконец-то дошло, что мои доводы неотразимы. Он умолк и то ли застонал, то ли всхлипнул. Я вспомнил ещё одну шикарную фразу.

– Вы не потеряете племянницу, сэр Уаткин. Вы приобретёте племянника.

– Проклятье! Мне не нужен племянник!

Само собой, ему было виднее.

Он встал и, бормоча себе под нос что-то вроде: «Боже мой, Боже мой!», подошёл к камину, дрожащим пальцем ткнул в кнопку звонка, затем вернулся к столу, плюхнулся в кресло, закрыл лицо руками и просидел в позе умирающего лебедя вплоть до прибытия дворецкого.

– Баттерфилд, - выдавил он из себя хриплым, срывающимся голосом, разыщите мисс Стефани и передайте, что я хочу её видеть.

Начался антракт, совсем как в театре, но, хотите верьте, хотите нет, длился он недолго. Не прошло и минуты, как на сцене появилась Стефи. Лично я ни секунды не сомневаюсь, она специально слонялась неподалёку, ожидая, когда её вызовут на ковёр. Девица впорхнула в библиотеку, сияя как медный таз.

– Ты меня звал, дядя Уаткин? Ой, Берти, привет.

– Привет.

– Не знала, что ты здесь. Как мило, что ты зашёл поболтать с дядюшкой.

Папаша Бассет, у которого при виде Стефи началась кома, неожиданно ожил и издал предсмертный крик того самого лебедя.

– Мило!
– пискнул он, облизывая пепельно-серые губы.
– В данном случае я употребил бы другое слово. Мистер Вустер только что поставил меня в известность, что он хочет на тебе жениться.

Честно признаться, девица сыграла свою роль в лучшем виде. Сначала она уставилась на него. Потом на меня. Затем всплеснула руками и, не берусь утверждать, но по-моему умудрилась покраснеть.

– Ох, Берти! Это большая честь для меня.

– Честь?!
– обалдело (другого слова тут не подберёшь) спросил сэр Уаткин.
– Ты сказала «честь»?

– Ну, сам знаешь, это самый большой комплимент, который мужчина может сделать женщине. По крайней мере все шишки так утверждают. Я польщена, тронута, и всё такое. Но, Берти, дорогой: боюсь, ничего не выйдет. Как ни жаль, мне придётся тебе отказать. Прости.

Я никогда не думал, что в мире есть средство, способное привести в чувство умирающего быстрее, чем фугасный коктейль Дживза, но Стефины слова оказали на сэра Уаткина куда более сильное действие. Он сидел в своём кресле скрючившись, с потухшим взором, явно покорившись злой судьбе. Услышав последние известия, он вздрогнул, глаза у него заблестели, а губы задёргались. Лицо его, если так можно выразиться, озарилось надеждой.

– Отказать? Разве ты не хочешь выйти за него замуж?

– Нет.

– Но он сказал, ты ждёшь не дождёшься, когда вы поженитесь.

– Должно быть, спутал меня с парой своих подружек. Нет, Берти, дорогой, это невозможно. Я люблю другого.

Старикашка вздрогнул.

– Какого другого?

– Самого удивительного человека в мире.

– Надеюсь, у него есть имя?

– Его зовут Гарольд Пинкер.

– Гарольд Пинкер?: Пинкер: Я знаю только одного Пинкера:

– Викария. Это он.