Кодекс Крови. Книга VIII
Шрифт:
— А могут запретить? — я удивился постановке вопроса. — Наш брак — факт свершившийся. Вмешиваться в чужие родовые дела — прямое нарушение древних традиций. Договор подписан. Кровью.
— Не должны, но затянуть рассмотрение вполне в их силах. А у нас сроки…
М-да. Придётся брать переговоры в свои руки.
«Спроси, сколько он хочет за то, чтобы регистрация свершилась сейчас», — обратился я к невесте по кровной связи и ослепительно улыбнулся, позволив клыкам частичную трансформацию. С рожи чиновника стала сползать лицемерная маска участия. Он даже потянулся к некоему артефакту, спрятанному в
Задав вопрос и получив на него ответ, Тэймэй сперва покраснела, потом побледнела, а потом и вовсе стала обнажать меч.
«Спокойно, дорогая! Сколько?»
«Макр шестого уровня за сокращение срока до недели!» — Тэймэй скрипела зубами от злости.
«А задница не треснет, когда я ему туда этот макр засовывать буду?»
«У этого она явно разработана».
Что ж, назови местный чинуша вполне приемлемую цену, мы бы разошлись весьма и весьма довольные друг другом. А теперь придётся заниматься тем, чем я категорически не любил заниматься.
Выпустив своих комарих, я ожидал их возврата, делая вид, что раздумываю над столь «щедрым» предложением. Мои разведчицы капля за каплей приносили мне воспоминания чиновника. Как он мял молоденькую девицу, заставляя ту задыхаться не то от лишнего веса, взгромоздившегося на неё, не то от отвращения. Как за сегодня он получил взятки в чеках, банкнотах и даже в драгоценных камнях. Как он в предвкушении думал, какую цену заломить за регистрацию, и уже мысленно приобрёл себе маленькую деревеньку далеко на севере страны. Но самое главное, я увидел, какую печать в виде алого деревянного бруска он нежно гладил своими толстыми пальцами-сосисками и в какой формуляр должен был внести регистрационные записи.
«Дорогая, присоединись ко мне на пару мгновений, чтобы я не наделал ошибок», — попросил я Тэймэй, но та не совсем поняла, что я от неё хочу.
Собрав всю кровь, добытую с озверевшего от жадности чиновника, я принялся брать под контроль его тело. Предполагалось, что он окажет хотя бы минимальное сопротивление, но его не оказалось. Огромное тело безвольной тушей чуть не рухнуло на пол, пока я с трудом заставлял его кровь циркулировать и доносить мои приказы.
Это не мои, а его руки придвинули на край стола наш брачный договор. Это не моя, а его рука нырнула в ящик стола, вынимая регистрационную печать с собственным именем и обмакивая её в чернила. Это пухлая рука чиновника, покорная моей воле, сделала оттиск на титульной странице документа и замерла над незаполненным формуляром.
«Вот теперь нужна твоя помощь, — обратился я к невесте. — В ваших иероглифах без бутылки не разберёшься».
Тэймэй, до того напряжённо следящая за действиями регистратора, быстро заменила себя на копию и под иллюзией невидимости прошла за спину жадному чинуше. Осторожно обхватив его ладонь своей, магичка взяла ему в руку кисть и принялась осторожно вырисовывать неведомые мне иероглифы.
Все записи заняли не больше получаса. Мне очень хотелось реально засунуть ему в задницу макр, но пришлось себя сдержать. Нельзя было афишировать принуждение, потому пришлось разыгрывать сценарий взятки, но на своих условиях.
Я вернул регистратору контроль над телом в момент, когда передавал ему конверт с макром четвёртого уровня. У чинуши глаза
практически вылезли из орбит от предвкушения скорого обогащения. Раскрыв конверт, он брезгливо вынул двумя пальцами макр четвёртого уровня и скривился. Уже собираясь отбросить конверт в сторону, он замер, услышав от меня лишь одно слово:— Кадо, — что означало на японском «карточка».
Вынув из конверта лист бумаги, чиновник вчитался в старательно выведенные Тэймэй иероглифы:
«Возблагодарите покровителя за сей дар, если не хотите, чтобы Йошидо Магуро и Исао Масу узнали, кому вы на самом деле подписали разрешение на рыбный промысел в прибрежных водах Осаки».
Толстячка проняло. Это было заметно по каплям пота, выступившим у него на лбу. Регистратор потянулся было за договором для регистрации и даже дёрнул подбородком, когда увидел оттиск своей печати
— Аригато, — мы с Тэймэй по очереди поблагодарили чиновника и вышли из кабинета, не забыв прихватить с собой брачный договор.
«Он точно не поднимет шум?» — осторожно уточнила невеста по кровной связи, внешне сохраняя невозмутимое выражение лица.
«Воспоминания о регистрационных действиях у него останутся. Ни один менталист или ментатор не докажет вмешательство. Всё сделано добровольно и даже получена выгода. Уже только поэтому он точно не станет афишировать собственные дела. Лучше синица в руках…»
«…чем журавль в небе, — завершила за мной фразу невеста, — но мне всё равно было жалко отдавать этому уроду макр».
«Ну хочешь, создай копию его начальника, и пусть тот конфискует макр у подчинённого за то, что не поделился».
Я увидел, как загорелись азартом глаза Тэймэй, но не стал отговаривать невесту. У девушек тоже должны быть свои маленькие радости.
Когда Кирана соглашалась посмотреть, она вообще не представляла, что её ждёт. Она ослепла и оглохла, она утратила все связи с реальностью. Её тело перестало существовать, растворившись в стихии. Это состояние напугало, напоминая одиночество на берегу Реки Времени. Только если там её спасли родители, то здесь она была одна.
«Не правда».
«Ты не одна».
«Ты — я».
«Ты — мир!»
Шептала ей стихия разными голосами: звонкой каплей росы на рассвете, гулким рокотом волн прибоя, грохотом водопада в пропасти, тихим пением лугового ручья и жарким шелестом родника посреди оазиса.
Сознание Кираны рассыпалось на миллиарды осколков, проникая в недра земли, витая в воздухе, испаряясь на огне и замерзая во льдах. Она рыдала капелью и секла колкой вьюгой, она согревала дитя в деревянной лохани и сдвигала колесо мельницы, она утоляла жажду птенцов в гнезде и стояла паром над недавно политой ливнем пашней.
Она была миром, она дышала с ним в унисон, она обволакивала его шёлком прохлады. Она растворялась. Чувства одиночества как ни бывало. Её затопило единением. Видения мелькали одно за другим, не давая передышки. Шальной калейдоскоп не останавливался, пока она не почувствовала чьего-то присутствия. Чем-то родственного, а всё же чуждого, не способного раствориться. Она чувствовала зов, но не разбирала его.
Стихия отдаляла зов, искажала, заглушала, всё ускоряя ряд образов.
«Вернись!» — сквозь рокот водопада звал её кто-то.