Кодекс

— Хорошо. — Маргарет снова взялась за чтение.

— А вы что ж, остаетесь?

— Побуду еще немного.

— Ладно, пока.

Он задержался у двери. Глаза у него закрывались сами собой, но он чувствовал себя виноватым из-за того, что бросает ее. Да и не настолько он доверял ей, чтобы оставлять одну в квартире Уэнтов.

— Вы здесь пробыли восемнадцать часов подряд. Вы разве не преподаете студентам? Или что-нибудь в этом роде?

— Летом — нет. — Она тоже потянулась. Узкие плечи напряглись под свитером, и взгляд Эдварда невольно соскользнул на ее скромный бюст. Она, не замечая этого, повернула длинную шею влево и вправо, до хруста. — А в этом году я получаю стипендию для работы над диссертацией и осенью тоже не буду преподавать.

— И как у вас продвигается?

— Что, диссертация? — Она вернулась к работе. — В академических кругах об этом не принято спрашивать.

— Понятно. — Он прислонился к косяку в беззаботной, как ему хотелось думать, позе и скрестил руки. — А как вы там оказались? То есть почему решили заняться наукой?

Она вздохнула, не переставая разбирать и просматривать бумаги. По-видимому, она умела общаться на светском уровне, не отрываясь от текущих задач.

— Я училась дома. Отец работал в Бюро патентов и торговых марок, а мама почти все время посвящала моему образованию. Они очень религиозные люди, и я их единственный ребенок. В детстве я только и делала, что читала. Когда мне было четырнадцать, отец умер, а мама вплотную занялась… моей нравственностью. Я начала посещать местный общественный колледж. Ничего особенного, но этим я, думаю, выражала свой протест. Давали там самые азы, и через год преподаватель английского предложил мне перейти в Пенсильванский университет. Я окончила его и поступила как дипломница в Колумбийский.

Эдвард представил себе ее мать: версия Маргарет с резкими чертами и волосами стального цвета, с железным распятием в бледной руке.

Он собирался уйти, но вместо этого снова уселся на край стола и стал рассеянно перелистывать пухлую картонную папку с надписью «Корреспонденция». В ней были подшиты сделанные под копирку экземпляры каждодневных деловых и благодарственных писем. Какой все-таки хлам, и как примитивны эти чернильные каракули на прессованной древесной пульпе. Взять бы волшебную клавиатуру и провести в этой кипе поиск, как в компьютере. А еще лучше — подойти к окну, поднять жалюзи, напечатать «НАЙТИ СПРЯТАННУЮ КНИГУ» и обыскать весь город. Реальность выглядела безнадежно устаревшей по сравнению с цифровыми технологиями.

Одно письмо, впрочем, чем-то зацепило его, и он перечитал еще раз.

— Посмотрите-ка, — сказал он Маргарет.

— Что там? — не поднимая глаз, спросила она.

— Письмо от герцога — старого герцога. Отца нынешнего, должно быть. Адресовано Ченовету.

— Дайте-ка взглянуть.

Он подошел к ней с папкой, и они прочитали вместе:

Генри Ла Форж уведомляет меня, что помещение, предназначенное для выставки материалов, переданных библиотеке весной 1941 г., так и не было построено, и никаких подготовительных мер к его сооружению, насколько я понял, не было принято. Я понимаю, что фонды такого учреждения, как Ченовет, весьма ограничены, но и вы также должны понять мою озабоченность отсутствием прогресса в данном вопросе. Прошу вас как можно скорее уведомить в ответном письме о принимаемых вами мерах по сооружению вышеупомянутого помещения и о примерном графике строительства такового.

Письмо, датированное 1953 годом, было подписано герцогом Бомри.

— В прозе он не Гервасий Лэнгфордский, — сказал Эдвард.

— И даже не Лидгат. — Маргарет отложила папку в сторону. — Ладно. Предположим, что так и есть. Предположим, что двенадцатый ящик Уэнты передали в дар Ченовету.

— Что ж, давайте предположим. — Эдвард сел на неудобный деревянный стул в углу, и тут значение письма дошло до него в полной мере, а оставшаяся энергия покинула его окончательно. Он подавил зевок и сполз вниз, опершись поясницей на краешек стула. — Значит, старый герцог отдал двенадцатый ящик Ченовету.

Маргарет пристально следила за ним.

— Ну да.

— Новая обманка. — Он запустил руки в волосы. — Если бы кодекс был там, он бы прославился, и все бы про него знали. Вы бы по крайней мере должны были знать. Но вы не знаете, следовательно, его там нет, тут и сказочке конец. Правильно?

Она задумчиво кивнула в ответ. Автомобильные сигналы где-то внизу, смягченные расстоянием, звучали почти музыкально. Эдвард вспотел и проголодался. Он не ел с середины вчерашнего дня.

— Да, возможно, — произнесла Маргарет. — Но в Ченовете нет зала Уэнтов.

— Простите?

— В Ченовете нет зала Уэнтов. Из письма герцога следует, что он, делая свой дар, поставил условием строительство специального помещения для подаренной коллекции. И если я не ошибаюсь, его так и не построили.

— И что из этого? — раздраженно спросил Эдвард. — Может, я чего-то не догоняю?

— Вы не понимаете принципа работы библиотек. Ченовету постоянно дарят книги и документы в огромных количествах — некоторые коллекции стоят целое состояние, но большинство имеет сомнительную ценность или вообще никакой.

Маргарет встала и принялась приводить кабинет в подобие прежнего состояния.

— Оценка и обработка даримого — очень трудоемкое дело. Явно ценная и чистая с точки зрения закона книга может отправиться сразу на полку, но чаще на это уходят месяцы или даже годы. Какие-то хвосты всегда остаются. В случаях вроде уэнтовских, когда дарение сопровождается дополнительными условиями, дело может затянуться на десятки лет. Фактически у Ченовета есть масса причин невносить эти материалы в каталог, поэтому их хоронят в каком-нибудь склепе с надеждой, что ситуация переменится. Ну, скажем, даритель умрет, а его наследники пойдут на смягчение условий или вообще забудут о сделанном даре. Библиотеки живут долго, а книги от времени только дорожают.

— И вы думаете, что двенадцатый ящик все еще где-то пылится? После пятидесяти-то лет?

— Теперешняя администрация, возможно, даже не знает о его существовании — или намеренно забыла о нем.

Маргарет, мастер бумажных дел, за разговором выравнивала пыльные кипы, расставляла папки в алфавитном порядке и тасовала отдельные листки, как шулер колоду.

— Вы представления не имеете, что хранится в ченоветских подвалах. Сундуки, чемоданы, картонные коробки с любовными письмами и записками, нацарапанными на оберточной бумаге. Все это, как правило, связано с затянувшимися судебными процессами и никогда не проходило официальную инвентаризацию. Книги составляют ничтожную часть этого хлама. Все до потолка забито холстами, бобровыми шкурами, старым огнестрельным оружием, локонами чьих-то волос, и никто не знает, как за этим ухаживать. Однажды мой коллега откопал в углу ветхое кресло и забрал к себе на квартиру. Оно простояло у него полгода, прежде чем он заметил ярлык на спинке: оказывается, оно служило для работы Роберту Льюису Стивенсону. А пару лет назад в одной флорентийской библиотеке нашли прах Данте, который семьдесят лет пребывал на верхней полке в хранилище.

— Отлично. — Эдвард встал. — Просто великолепно. И что же нам делать? Можем мы как-то попасть в Ченовет и порыться там?

Маргарет не ответила, и он только теперь осознал, как она, должно быть, устала. Она стояла с закрытыми глазами, ухватившись за спинку стула, и волосы упали ей на лицо.

— Если книги у них, — механически проговорила она, — то они скорей всего в филиале, в Олд-Фордже. Все лишнее сплавляют туда. — Стул скрипнул под ее весом. — Я поеду туда и найду способ пробраться в подвал.