Когда будущее стало чужим

Девушка ничего не понимала и оглядела каменный свод, под которым она оказалась. Опустив глаза вниз, она воскликнула:

— Ахемен! Милый! — она даже забыла, как и где очутилась. Ведь он был, наконец, рядом. И он все объяснит. На удивление, тот лежал на широкой кровати, и был бледен. Его лицо выражало удивление, даже скорбь, но только не радость. Гульбахар застыла.

— Ты не рад мне? Тогда зачем писал мне?

— Я ничего не писал, Гульбахар, — с видимым трудом ответил Ахемен. — Прости, я получил по голове, поэтому не могу приветствовать тебя, как подобает. Нас похитили, это была ловушка.

— Как похитили? Значит, это не ты писал мне? Я же убежала из дома, чтобы выйти за тебя замуж. Мать меня хочет в Сагартию выдать, — сбивчиво сказала Гульбахар. — Какая же я дура! Что же теперь подумает мой отец?

Девочка безутешно зарыдала. Ахемен терпеливо ждал, когда все закончится, а потом заговорил.

— Давай поговорим начистоту. Я тут из-за того, что люблю тебя, тут они совершенно правы. Я получил письмо от тебя, будто бы ты приехала с отцом к нам в город, и пошел с визитом. Но придя в тот дом, получил по голове и оказался здесь. А что было с тобой?

— Я получала письма, будто бы от тебя, — всхлипывая, говорила Гульбахар. — Ты объяснялся мне в любви и просил моей руки. Я попросила маму, чтобы она выдала меня за тебя, но она отказала. Тогда я убежала, потому что ты мне это предложил. Ой, не ты, конечно…

— Я тоже просил мать, чтобы она позволила мне жениться на тебе, но она не разрешила. Она подыскала мне невесту в Верхнем Египте, представляешь? Она училась с моей сестрой.

— Тебя хотели на Аменирдис женить? — Гульбахар широко раскрыла свои прекрасные глаза. — Но она же старше на три года, у нее губы толстые, как у нубийки, и она жуткая злюка. Она меня изводила так, что я даже иногда плакала.

— Я сказал, что если она решит меня на ней женить, то я завербуюсь в карфагенскую армию, и смогу сам решать свою судьбу.

— Ты так сказал ей? — восхищенно спросила Гульбахар. — Я бы не осмелилась.

— Я бы это сделал. Мне все равно, кроме тебя, никто не нужен…

— Ну что, голубки, наворковались? — в комнату зашли наемники. Один из них по-прежнему держал Ахемена на прицеле. — Значит так, детки. Мы вас выкрали, потому что вы два дурака набитых. И мы чуть животы не надорвали от смеха. Рассказать бы кому, да нельзя. Вы напишете письма, и они поедут к вашим родителям. Мы получим выкуп, а вы — свободу. Все ясно?

Ахемен и Гульбахар хмуро кивнули.

— Ты, герой, уже объяснил этой девке, что будет, если ты взбрыкнешь? Нет? Не посмел? Ну, тогда я! Слушай меня внимательно, сучка. Мы знаем о вас все, и знаем, чему вас учили в ваших сраных школах. Если ты будешь подбивать его на глупости, то он получит пулю в ногу, а тебя мы поимеем прямо на его глазах. А чтобы тебе не было слишком приятно, то после этого я тебе отрежу палец. Ты поняла?

Судя по глазам Гульбахар, она совсем ничего не поняла. В ее жизни такого произойти просто не могло. Это совершенно невозможно. Кого поимеют? Ее? Это то, что она подумала, или ей показалось? Они же шутят, наверное! Она же княжна! Папа всех накажет!

— Не поняла, — со вздохом сказал наемник. — Еще раз повторяю, кукла безмозглая. Ты же у нас благородная девица? Так вот, если будешь дурить, или этот жеребец вздумает дурить, то ты перестанешь быть девицей. А потом у тебя станет на один палец меньше. А когда закончатся пальцы, я отрежу тебе уши, нос и выколю глаза. За тебя в любом состоянии отвалят кучу денег. Так стало понятней?

Гульбахар зарыдала от ужаса, отодвигаясь от этих страшных людей.

— Отпустите нас! Пощадите! Вам заплатят, только не делайте со мной ничего! Умоляю!

— О, кажись, теперь поняла. Пошли, Карл! Вот бумага и чернила. Пишем слезное письмо мамочкам. И чтобы не меньше страницы, иначе ляжете спать голодные, а ведро с дерьмом простоит тут неделю.

Дверь со скрипом закрылась, а снаружи лязгнул засов.

* * *

В тот же день. Арнульф.

— Слушай, Арнульф, — спросил сиплый, когда они поднялись наверх, — а на хрена их в одну комнату поселили?

— Так господин сказал, — пожал плечами старший из наемников. — Там какой-то невшибенно умный мозговед эту операцию разрабатывал, за немереные деньги. По сравнению с этим, вся наша работа в диверсионных группах — чисто второй класс школы при храме светлого Бога. Он лично каждое письмо писал. Демон, а не человек. На людских душах, как на арфе, играет.

— Ну, надо же! — почесал затылок сиплый. — С какими затеями у нас задание. Слушай, там же кровать одна. Получается, он ей вдует, как пить дать.

— Так вроде бы на то весь расчет. У нас тут полтора-два месяца есть. Девка залететь должна.

— А если не залетит? — спросил донельзя удивленный сиплый.

— Господин сказал, что должна. Тот мозговед все рассчитал. Он весь такой раненый герой, а она при нем сестра милосердия. У него сотрясение плевое, он через неделю как огурец будет, ты же видел, какой лось здоровый. Их там гоняют, как проклятых. У меня тысячник из этой Сотни был, из мидянских князей. Зверь, а не мужик. В пятьдесят лет на одном пальце подтянуться мог, и марш-бросок в полной выкладке делал. Еще назад отбегал и пинками отстающих гнал. Сука! Так вот, сопляк такой излечился от ее забот, а делать то им нечего целый день. Она в него влюблена, как кошка, и он на ее портрет, сказали, все руки стер. Без вариантов, дней через десять, она ему даст, хоть и благородная.

— А зачем надо, чтобы она залетела? — с приоткрытым от удивления ртом спросил сиплый.

— Мне не сказали, — с сожалением ответил Арнульф. — Сказали только, что это важно.

— Так мы ее приходовать не будем, что ли? Ты же грозил пацану?

— С ума сошел? С нас шкуру снимут. Это я пугал, чтобы этот бугай себя тихо вел. Он же мягкий, как говно, ты сам видел. Боится, что его принцесску помнут.

— Я бы ее помял, — мечтательно произнес сиплый. — Я таких девок и не видел никогда. Может, присунем ей по-тихому, без синяков?

— Да нельзя пока, — с сожалением сказал Арнульф. — Господин особо на это упирал. На нее муха сесть не должна.

— А пацан? Его тоже не трогать? А если он на нас кинется? Драться то он обучен!

— Тогда с половиной денег попрощаемся, понял? Пацана мочить только в крайнем случае, если совсем каюк. И даже калечить нежелательно.

— Вот блин, — снова почесал голову сиплый. — Задача. Девка, которую тронуть нельзя, и пацан, который руками подковы гнет. И обоих надо так запугать, чтобы сидели, как мышки, и исправно трахались каждый вечер.

— Во! Ты все правильно понял. Вот прямо так все и должно быть. Я же тебе главного не сказал. Они мыться должны каждый день, так что тебе воду носить.

— Зачем это? — открыл рот сиплый.

— Мозговед сказал, что эта девка, если от нее пахнуть будет, ему не даст. Постесняется.

— Почему не даст? — спросил совершено сбитый с толку сиплый.

— Да я откуда знаю? — в сердцах ответил Арнульф. — Они же благородные. У них все не как у людей.

Глава 10. Пророчество № 89