Когда цветут реки

— Вот, капитан, наши воспитанники, — объяснял отец Салливен. — Они все прекрасно себя чувствуют и очень довольны своим положением. Вот, например, мальчик, по имени Юлий, бывший Ван Ю. Он из внутренних провинций — знаете, на верховьях этой реки… Юлий, сын мой, скажи мне, доволен ли ты своим положением?

— Благодарю вас, — загнусавил Ю, закатив глаза, — мое положение хорошее.

Моряк расхохотался.

— Однако вы их здорово вышколили, падре! — сказал он. — Они вполне похожи на идиотов. Отец Салливен поджал губы.

— Да благословит вас бог, капитан Уорд, — процедил он, — у вас странная манера разговаривать. Они выражают свои чувства в трафаретных китайских фразах, но это истинная правда. Я хотел бы, чтобы вы это приняли во внимание. Иезуиты ведут благую работу в Китае… Скажи, Юлий, сын мой, хотел бы ты удрать отсюда?

Ю хотел воскликнуть "Да хоть сию минуту!", но его внимание было поглощено большим револьвером в кобуре, который висел на поясе моряка. Ю никогда еще не видел шестизарядных кольтов.

Сын мой, ты оглох? — спросил отец Салливен.

Благодарю вас, — спохватился Ю, — я не хотел бы.

Пожалуйста, примите и это во внимание. Не так-то легко убедить нашего воспитанника покинуть это благословенное богом заведение…

Это реклама для вашей лавочки, падре? — добродушно спросил Уорд.

Прошу вас повежливее, капитан. Кстати, вы все еще плаваете на "Конфуции"?

На этот раз я отправляюсь в Нанкин на свой страх и риск, — сказал Уорд. — Я проводник.

Проводник? О! Это выгодное дело!

Думаю, что не прогадаю. Корабль местный, но я американец, и по мне тайпины стрелять не будут. Так что я представляю собой живой пропуск.

Контрабанда? — сухо спросил отец Салливен. — Опиум в обмен на чай?

Моряк метнул на него гневный взгляд и положил руку на кобуру револьвера.

— Не забывайте, капитан, что я духовное лицо… Предупреждаю вас, что тайпины хотя и христиане, но не первоклассные. Увы, католической религии пришлось пострадать от них. Они постоянно смешивают изображение девы Марии с таким же изображением Будды и сжигают его как идола. На этой почве у них были недоразумения с братьями иезуитами.

При слове "тайпины" Ю поднял голову.

— Что, сын мой? — улыбаясь, сказал отец Салливен. — Не хочешь ли ты отправиться с капитаном Уордом в Нанкин? Вот где ты мог бы быть полезен господину Иисусу… Но из-за тебя задерживается работа. Нужно работать не поднимая головы… Брат да Силва!

Ю схватился за веера. До него донесся обрывок разговора, которого он не понял.

— Какова же ваша цена? — спросил отец Салливен.

— Меньше, чем раньше, — ответил моряк. — Эти китайчата просто заморыши.

Как хотите! — презрительно сказал отец Салливен. — У меня есть другие заказчики.

Смотрите, как бы ваши дурачки не сбежали от вас к тайпинам, — смеясь, проговорил моряк, — и тогда вы не получите ни одного цента.

Они ушли.

"Нанкин"… "Тайпин".. Ю вспомнил двух грузчиков у костра в Долине Долгих Удовольствий, вспомнил, как он и Линь хотели бежать к "Красным Повязкам" и стать воинами Небесного Государства. Где сейчас Линь? Его наверно нет на свете!

— Эй, дракон! — закричал отец да Силва. — Что ты здесь намазал! Разве это феникс? Да это куль картошки! Десять раз прочтешь "Отче наш" во время трапезы.

Это было тяжелое наказание, потому что "Отче наш" нужно было читать по-латыни. "Нанкин".. "Тайпин".. Ю еще ниже склонил голову.

— Здорово я устраиваю свои дела, брат да Силва! — радостно воскликнул Салливен.

Признаюсь, — восхищенно сказал отец да Силва, — господь обогатил вас разумом и уменьем!

То есть, попросту говоря, мне чертовски везет! Слушайте дальше! Сегодня является эгот исчезнувший Фу и требует мальчика. Так я и отдам ему мальчика!

Да вы же отдали!

Отдал.

Чего же вы хотите?

Господь сбил вас с панталыку, брат да Силва, и ничем особенным не обогатил. Вот вы и командуете шестнадцатью идиотами.

Да простит вас господь, — вздохнул отец да Силва, — удивительная у вас для духовного лица манера разговаривать!

Услышав про Фу, Ю насторожился за стеной. Это было в садике после "Ангелюса" [33] *, когда воспитанники должны были отправляться на покой. Проходя в ученическую спальню, Ю услышал голоса.

33

* "А н г е л ю с" — вечерняя молитва у католиков.

Объясните, брат Салливен, что же вы сделали с мальчиком?

Продал! Продал, а не отдал!

Как?! Совсем?

А вы хотели бы, чтоб я продавал его по частям?

Брат Салливен! А община?

Бросьте, брат да Силва! В том-то и дело, что я умею устраиваться. Я прошел хорошую школу, когда служил в кавалерии Соединенных Штатов на мексиканской границе. Ни одна живая собака ни черта не будет знать! Да простит меня господь!

— Однако, брат Салливен, это уже переходит всякие границы. Вчера вы хотели отдать его капитану Уорду, сегодня вы продаете его этому язычнику Фу…

Что делать? Такова страна. Здесь дети — товар. Уорду он не понравился, а Фу дает деньги… А интересно полюбопытствовать, какая польза будет святой католической вере от ваших болванов, которые мрут от тупости?

Но если он не захочет уйти?

Не захочет? Да он убежит от вас с наслаждением, брат да Силва! Впрочем, это уже ваше дело. Мое дело было предложить. Подумайте хорошенько.

Ю пришел в спальню мрачный.

"Фу? Опять лавка? Вечный страх, побои, угрозы… Убьют… Зарежут. ."

Потом всплыли в памяти все те же слова: "Тайпин".. "Нанкин"..

Тринадцатилетний Ю давно уже не испытывал такого ужаса. Перед сном он попытался обратиться к всемогущему господину Иисусу. По китайскому обычаю, он написал свою просьбу на клочке бумаги и сжег ее на свечке.

"Господин Иисус", как и обычно, не отвечал и не интересовался китайскими делами.

Ю проворочался всю ночь с боку на бок. Наконец он решил не дожидаться утреннего колокола.