Когда исчезает страх
Шрифт:
В перерыве Ян увидел Лэйна. Тот сидел во втором ряду средней трибуны и пил пиво из большой кружки. «Так опозориться, да еще при этом пшике! Во что бы то ни стало уложу во втором раунде наглеца».
После гонга, не дождавшись, когда замрет густой звук меди, Ян ринулся на противника и обрушил на него серию хорошо изученных сильных ударов. Он бил довольно точно, но чувствовал, что в кулаках нет прежней силы и резкости. Чех легко переносил его удары и, в свою очередь, шел на обострение боя.
При новом яростном натиске Ян вдруг почувствовал, как глаза защипал пот, тело покрылось
В ногах ощущалась слабость. И руки наливались свинцом. А горняк работал безукоризненно и выигрывал по очкам.
— Всё равно не дамся, — бормотал Ян.
В ярости он нанес запрещенный и опасный удар открытой перчаткой по затылку. Чех пошатнулся, упал на одно колено, Но сразу же вскочил.
Судья прервал схватку. Он сделал предупреждение Ширвису и поинтересовался: способен ли горняк продолжать бой? Тот, не желая выигрывать на дисквалификации противника, закивал головой: «Да, да, не беспокойтесь».
Чех добродушно прощал Яна и этим еще больше раззадорил его. Стремясь во что бы то ни стало выиграть, Ширвис пошел в бурную атаку. В пылу боя он как-то не рассчитал удара и вновь нарушил правила: вместо солнечного сплетения угодил ниже пояса.
Горняк, словно переломившись пополам, скорчился, повалился на бок и застонал.
Бой приостановили. По стадиону прошел ропот.
Сомов, стыдясь за Яна, подошел к судьям и заявил, что победу следует присудить чеху, так как Ширвис вольно или невольно, дважды опасно нарушил правила.
В Моравии вместо Ширвиса выступал Кочеванов. Газетчики прозвали его «Неуловимым».
Кирилл побеждал молниеносной реакцией: он успевал раньше противника наносить удары и с такой быстротой защищаться, что был почти неуязвимым. Это радовало Сомова и приводило в ярость Яна.
«Пользуясь моей слабостью, делает карьеру, — думал тот. — Прав был Гарибан: Сомов выживет меня, чтобы дать место своему Кириллу. Из-за них я пошел к Фридляндровой и попал в дурацкую историю с Боженой. Они довели меня до этого. Но ничего, в Норвегии я им не дамся. Буду драться так, что не подкопаешься. Скорей бы только уехать!»
Глава пятнадцатая
В Норвегию боксеры летели на «Дугласе». Над морем самолет поднялся на такую высоту, что внизу виднелись только пушистые облака, похожие на снежные горы.
Приближаясь к суше, «Дуглас» снизился. Боксеры увидели голубоватую ленту длинного фиорда с зелеными и серо-коричневыми крапинками — многочисленными островками.
В конце фиорда виднелся город Осло, раскинувшийся на скалистых холмах. В порту высились краны, мачты крупных и мелких судов, строения с красными черепичными крышами.
На зеленом поле аэродрома боксеров никто не встречал. Представители Советского посольства и Рабочего боксерского союза стояли за решетчатой оградой у станции аэропорта. Они издали махали шляпами и платками.
«Наконец-то я оторвался от чешских импрессарио и неприятностей, — предъявляя таможенникам заграничный паспорт, с чувством
облегчения подумал Ширвис. — Здесь постараюсь ни с кем не связываться. Довольно», — решил Ян.После таможенного осмотра все уселись в небольшой автобус, стоявший на площади. Представитель Рабочего боксерского союза, рослый и светловолосый рыбак, плававший когда-то со своим отцом в Мурманск, приветствуя советских спортсменов, с огорчением сказал, что ему не удалось договориться ни с одной из гостиниц в центре столицы и он вынужден везти их в студенческий городок.
— Летом много богатых туриста, — объяснил он на ломаном русском языке. — Вся норжка народ зарабатывает доллар… прислуживает им.
Автобус покатил по окраинным улицам Осло. Здесь виднелись огороды, стеклянные теплицы для ранних овощей и цветов, белые домики с крошечными палисадниками.
Кирпичные дома студенческого городка, стоявшие под тополями и каштанами старого парка, внешне, походили на казармы, но комнаты в них оказались опрятными и светлыми. Почти весь обслуживающий персонал — портье, грузчики, официанты в ресторане и уборщицы номеров — были студенты. Летом они на туристах зарабатывали деньги, чтобы зимой платить за лекции, жилье и питание.
Разместив боксеров по комнатам в одном доме, норвежец пригласил всех пообедать в летнем ресторане.
Летним рестораном называлась волейбольная площадка, над которой был натянут полосатый тент. Под тентом стояли круглые столики и плетеные кресла.
Как только боксеры заняли места, официанты-студенты поставили на каждый столик красные флажки и запотевшие стеклянные кувшины, наполненные ледяной водой. Потом они принесли всякие приправы — перец, соль, уксус, горчицу, а о хлебе словно забыли. К супу из протертых овощей подали какие-то тоненькие хрустики, а к жаркому — отварной картофель, посыпанный мелко нарубленным укропом.
Пообедав, боксеры чувствовали себя голодными.
— Теперь бы полбуханочки круглого хлебца да поужинать, — мечтательно сказал тяжеловес. — А то ведь на ринг не взберешься.
— Приноравливайтесь, товарищи, к местной еде, — негромко посоветовал представитель Советского посольства. — Норвежцы своего хлеба не имеют, привыкли к картошке. К тому же учтите: вас принимают на деньги, собранные среди рабочих. Видно, рассчитана каждая копейка.
— Да я в шутку, — смутился тяжеловес.
— И шутите с оглядкой. Около вас всё время будут тереться репортеры буржуазных газет. Они еще до приезда начали придумывать всякую чушь. Вот слушайте, что напечатано в столичной газете…
Представитель посольства тут же стал переводить выдержки из статьи:
— «В России никогда не было бокса, они дерутся дубинами… Их боксеры бородаты. Перед выездом в Европу они впервые в жизни побрились…», «Драться русские могут лишь с любителями рабочих клубов, так как влачат полуголодное существование. Они питаются молотой корой деревьев, травой и картофельными очистками».
— Не написано только, куда мы картофель деваем. Так что лгут без зазрения совести. Ухватятся за любой пустяк и раздувают. Но эти статьи пока вызвали лишь повышенное любопытство к вам: все билеты на матч распроданы.