Когда исчезает страх

Зося первой направилась к нему, ее глаза спрашивали: «Кем мы сегодня будем — врагами или друзьями?»— «Не знаю», — ответил его взгляд.

Ян отдал цветы и нашел в себе силы поздравить ее.

— Надеюсь, будете счастливы? — спросил он.

— Наверное, — ответила она негромко. — Мною выбрано лучшее из возможного. Во всяком случае — не огорчена, Я добилась своего. Ведь все люди эгоисты. Бывают лишь разные степени эгоизма.

— Так ли?

— Так, — заверила она. — Иначе я бы дождалась другого! Но сумел ли бы он сделать меня счастливой?

Она задала этот вопрос таким тоном, словно доверяла большую тайну. Зося, как хорошая актриса, умела взволнованно, вместе с тем сдержанно изображать сильные чувства.

«Ведь все еще можно поправить, — подумал Ян. — Нужны решительные шаги, иначе я потеряю ее навсегда». Но голос благоразумия подсказывал: «Не спеши, ты ведь знаешь, что существуют две Зоси: одна — веселая, остроумная, талантливая… какая может только пригрезиться, другая — расчетливая, фальшивая и недобрая. По отдельности они не существуют… Пусть это счастье достанется Борису». И Ян ответил:

— Нет, не сумел бы.

Раздавшийся звонок помог выйти из неловкого молчания. Появившийся рассыльный втащил большую корзину цветов. Зося прочла записку, под которой стояла подпись: «Гарибан», и, вспомнив недавний разговор с ним, сказала Яну:

— Да, я забыла передать. Евгений Рудольфович боится гласности. За удар он не будет привлекать к судебной ответственности. Это я точно выяснила.

— Спасибо.

Зося дала прочесть гарибановскую записку Борису. И тот сразу почему-то засуетился, захлопал в ладоши и начал приглашать всех к столу.

Яна он усадил рядом с какой-то полной блондинкой против Ирины и Кирилла.

— Как твои дела? — спросил Кирилл.

— Утряслись, — ответил Ян. — Начинаю жить заново. А у вас, кажется, близится такое же торжество?

— И мне казалось, да вот она возражает, — кивнув в сторону Ирины, сказал Кирилл. — Дружбу боится поломать.

— Ничего, уговоришь, — отшутилась летчица.

— Кстати, — вдруг вспомнил Кирилл. — У меня чудесная новость: Гарибан больше не будет шефом «Солопа». Снимают! Комитет запретил ему заниматься тренерской работой.

— Это очень хорошо, — сказала Ирина.

Борис, встав рядом с Зосей к столу, поднял руки:

— Товарищи, дорогие друзья мои! Сегодня совершилось невозможное — мы, я и Зося, записались в загсе. И стены не рухнули! По случаю этого невероятного события — прошу открыть шампанское!

Хлопнула одна бутылка, другая… Бокалы наполнились шипучим вином. Гости потянулись чокаться с молодыми.

Борис, пьяный от счастья, готов был обнять весь мир. А Зося вдруг сделалась грустной.

— Горько… Горько! — раздались голоса, требовавшие традиционного поцелуя.

Молодые торжественно обнялись.

Видя это, Ян нахмурился, залпом выпил шампанское и, поставив пустой бокал на стол, признался соседке:

— Очень горько, особенно мне.

Книга вторая Летчики

Часть первая

Глава первая

По утрам, просыпаясь в одно и то же время от солнца, бившего в глаза, Ирина первым делом подбегала к окну и смотрела на противоположную мансарду. Если там, в проеме открытого окна, она видела Кирилла, приветствовавшего ее поднятой рукой и белозубой улыбкой, то у девушки весь день было приподнятое настроение.

В дневнике она писала:

«Высказать не могу, до чего мне хорошо! Этого состояния я не в силах описать. Оно такое, что исчезает всякий страх перед будущим, и все во мне ликует от счастья.

Я одеваюсь, словно под воздушным водопадом, солнце пронизывает меня. Спускаюсь на улицу и не иду, а бегу, готовая танцевать и прыгать на одной ноге.

Если меня спросят: «За что ты его любишь?», ответить не сумею. Разве дневной свет что-нибудь для меня сделал? А я ему радуюсь. Без Кирилла солнечный день становится пасмурным. Мне нужен его голос, его улыбка, его сильные, добрые руки. Каким-то совсем новым, родным существом он стал для меня. Я готова пожертвовать собой, лишь бы ему было хорошо..

Мне теперь безразлично, что скажут и подумают обо мне другие. Я бросилась в неизведанное не задумываясь. И не жалею об этом. У меня не было умудренных опытом советчиков, ни отца, ни матери. За все буду отвечать сама. Я счастлива и не побоюсь взглянуть в глаза кому угодно. Пусть меня осудят. В глазах рассудительных и осторожных людей я, наверное, поступила неправильно. Ну что ж, оправдываться не стану. Я поступила так, как подсказывало мне сердце, и не жалею об этом, наоборот — в последние дни я словно вся наполнена солнцем, и глаза меня выдают. Знакомые при встречах спрашивают: «Что случилось?», а я не могу и не хочу им объяснять. Это только моя и его тайна».

В эти дни и Кирилл Кочеванов жил словно в каком-то дурмане. Распрощавшись с Ириной поздно вечером, он грезил ею почти всю ночь, а рано утром, едва солнце показывалось из-за крыш, вскакивал с постели, чтобы не пропустить мгновения, когда девушка, еще растрепанная со сна, в одной сорочке подбежит к окну и, застыдясь, прижмет обнаженные руки к груди.

Этим движением она как бы сообщала: «Ты здесь, у меня, я не расставалась с тобой со вчерашнего вечера».

«И я ни на минуту не забывал тебя», — взмахнув рукой, сигналил он.

После короткого приветствия она хватала полотенце и убегала в ванную мыться. А он, не завтракая, спешил в порт, где в артели студентов грузил на иностранные пароходы баланс, сахар, зерно. Надо было заработать как можно больше денег, чтобы зимой не нуждаться.

Ирина настаивала:

— Ты должен учиться. О деньгах не беспокойся. Мы съедемся в одну комнату, и нам хватит моего заработка.

Съехаться и жить вместе лучше. Но разве годится мужчине рассчитывать на заработок жены? Нет, так дело не пойдет! Кирилл никогда не был иждивенцем. Видно, придется перейти в вечерники. Но где достать такую дневную работу, которая не мешала бы учиться? Надо посоветоваться с Глебом Балаевым, он самый дельный из друзей.

Как-то прямо из порта Кирилл зашел в райком комсомола.

У Глеба только что кончилось заседание. Из кабинета первого секретаря гурьбой выходили комсомольцы. Многие активисты еще не забыли Кочеванова. Они крепко пожимали ему руку, а один из остряков даже обратился ко всем с короткой речью:

— Ребята! Смотрите — не зазнался боксер: с простыми смертными за ручку здоровается!

Кирилл нарочно с такой силой сжал кисть руки оратора, что тот присел и взмолился:

— Довольно, хватит скромность демонстрировать!!