Когда море отступает

— Свадьба Лемаркьеровой дочки, — пояснил паренек. — Они всё еще тут. У мэра и у священника они были в субботу утром, сели за стол, а немного погодя пришлось прекратить. Женихова тетка померла. Нажралась, как свинья, и вся посинела. Прекратили и перебрались сюда! Послезавтра похороны. Недели не хватит, чтобы протрезвиться!

Живые подняли невообразимый содом, и его еще усиливали визгливый аккордеон и барабан. Барабанщик ограничивался тем, что отбивал такт буханьем, поражавшим слух своим однообразием. Было уже шесть часов вечера, а еще только подали десерт. Пела одетая в синее платье крупная блондинка с тонкой талией и толстым задом.

Абель до того ошалел, что не мог разобрать слов, к тому же он был теперь в районе действия радиолы, Здесь же четыре юнца в обтягивавших поджарые ляжки синих джинсах теснились около автомата, украшением которого служили pin-ups’ы [21] в трико. На автомате ослепительно сверкала надпись ФЛОРИДА. Снабженный переключателем робот оглашал ресторан звуками «Мустафы» — рахат-лукумной музыкой, в которой почти столько же восточного, сколько в «Трабаджах ла Мукер»:

Али — мой милый, Али мне дорог, Али румяней, Чем помидоры.

21

Портреты девушек (англ.).

За стойкой узколицый брюнет с черными бегающими глазками исполнял танец живота. Абель предпочел сесть поближе к свадьбе. «Восточная» музыка отхлынула, с прежней силой зазвучал голос блондинки в синем платье. Абель, еще не успев сесть, узнал мелодию, которую на набережной в Берньере играл Себастьен. Вся свадьба подхватывала, взметая брызги фальшивых нот.

Абель заказал для беспризорного мальчика ракушки. Гагатовые глаза паренька благодарно затуманились.

— А мне, красавица, кружку «попугая».

«Красавица» фыркнула ему в нос и убежала на кухню.

— Ее Аннетой звать, — сказал мальчуган и с таким видом, словно он сейчас сообщит Абелю нечто очень приятное, добавил: — Б… — пробу негде ставить.

А уж галдели эти освобожденные! Абель наслаждался. Говорили все сразу. Базар! Ярмарка. Иванов день, да и только! Какой-то рыбак толковал с хозяйкой — она сидела у стойки, грузная, жирная, как ее ракушки, величественная, безучастно взиравшая на веселье.

— Пропустишь стаканчик — и уже развезло! А тебе ли, Мари-Франс, не житье? Сидишь себе сложа руки!

Он достал из сумки громадную устрицу.

— Хороша! Здорова!.. Раньше там во какие были!

Он ударил себя ребром правой ладони повыше кисти левой руки… Устрица переходила из рук в руки.

Белокурая дружка невесты, раскрасневшись, руки в боки, продолжала петь в ритме джиги, подчеркивая местный акцент — то ли чтобы посмешить, то ли из подсознательного желания показать свою особливость, показать, что она этим гордится, напомнить о том, что она принадлежит к древнейшей народности. Она бессовестно утрировала, толстая мерзавка!

Единственная дочка, Росла я в неге, в холе, Росла я в неге, холе, Счастливая доля — Как роза на воле. Росла я в неге, в холе.

Рядом с жеманной невестой, толстая красная морда которой возвышалась над смятой скатертью, плакала горькими слезами усатая бабища в лиловом платье. Свадебное веселье подогревали мускат, кальвадос, выдержанный сидр, шампанское, игривые шуточки, буханье барабана, и оно, это веселье, покрывало голоса других посетителей, которым приходилось орать, чтобы их услышали, и вытесняло «Мустафу». Хозяйскому сыну, в зелено-синей куртке поверх тонкого черного пуловера с отложным воротником, надоела эта давно вышедшая, из моды дребедень, и он нажал кнопку. Потом взял устрицу, посмотрел на нее равнодушным взглядом и вернул владельцу. Кто-то кому-то радостно крикнул:

— Ты так благоговейно смотришь в горлышко пустой бутылки, как будто в церкви молишься!

Невеста закурила сигарету. Крупная голубоглазая блондинка вскочила на стол, другие хлопали в ладоши. Похотливое выражение своего лица она подчеркивала позой и жестами и все бросала в папиросный дым магические слова:

Когда училась в школе, В меня учитель наш Влюбился поневоле…

— А ну, хором, хором! — вопила подвыпившая старуха и хохотала при этом так, что у нее чуть не вывалилась вставная челюсть.

— На днях! Когда именно — не помню! У меня намять отшибло!

— А ты пей больше!

— Ты за меня не платишь, Мари-Франс!

— Утки твои тощие, как грифы…

Люди ходили взад и вперед, садились, пили, топотали, подзывали официанток. Мальчуган ел с самым серьезным видом. Открытой раковиной, створки которой были еще связаны оболочкой, он пользовался как плоскогубцами, чтобы извлекать мясистых моллюсков, блестевших в собственном соку с глазками жира. Абель последовал его примеру — мальчик улыбнулся одними глазами.

— Хочешь? — спросил он.

— Нет. Я только попробовал. Кушай, мужичок.

Голос у Абеля дрогнул, когда он назвал его «мужичком». Мальчик относился к еде, как к некоему священнодействию, и это умиляло Абеля.

— Так, растак, распротак, и разэтак, и вот так!

Абель подскочил. Ругался худой рыжий малый с горящими глазами и рябым лицом.

— «Люцерна», — набив полный рот, проговорил мальчуган. — Он у нас «с бусорью».

«Люцерна» никого не бранил; он ругался, как ругаются мужики, — в воздух, по десять раз повторяя одно и то же в самых бессмысленных сочетаниях:

— Ах, так-растак, перетак, растак, растуды, фердинандова корова перелезла через забор и забралась в мою люцерну, туды, растуды, распротуды!

Хозяин, по имени Арно, пятидесятилетний сангвиник, с брюшком, натягивавшим его рубашку в красную клетку, переставал смеяться только для того, чтобы дать взбучку подавальщицам, а потом опять! Когда мимо него пробегала Аннета, он шлепал ее по заду. «Дядюшка Маглуар» кружился, как карусель, вокруг развеселившегося канадца. Рядом с продавцом устриц стояли теперь еще три молодых рыбака и балагурили с толстой накрашенной хозяйкой — добродушной богиней этого Олимпа.

— Вы свой супружеский долг исполнили?

— Больно вы любопытны, господа.

Она важничала, как ей и подобало в ее положении, куриной гузкой складывала губы.

— Наша худышка штанишек не носит!

— Это вас не касается! Я очень беспокойная и от этого худею. С меня все сваливается.

Весила она, однако, не меньше восьмидесяти кило.

— Завтра утром, Марсель, выхожу на лов.

— Много ты наловишь! Усищи у тебя, как все равно эстафетные палочки! Да ты всю рыбу перепугаешь!