Когда наша не попадала

– Гивиат, встань и говори прямо, кто и что у тебя украл?

– Вон тот, – махнул рукой уже вставший хозяин. – Он украл у меня веру в человека! Ахмет-джан вино нам привез, чистое, как твоя улыбка, сладкое, как твои губки. Оно сделано из фруктов, которые отражались в озерах, голубых, как прекрасные глаза моей музы, то есть твоих, Европа. Я ждал Ахмета, я хотел сделать тебе и только тебе прекрасный подарок, а этот… Он оскорбил моих гостей, приведя стражу, и он разбил наш кувшин… Он украл веру, я больше не могу верить всем, я буду рэзать его, как кентавра, и вновь уйду в горы, потому что больше нигдэ нэт мэста гордому джигыту, вах!

– Мы, – свистящим шепотом уточнила Европа. – Мы вместе будем резать этого негодяя и вместе уйдём! И Майя уже не вымолит прощения для своего беспутного сына!

Первым почуял угрозу правый сандалий. Он обогнул руку Геллера и в стремительном пике ударил хозяина в лоб. Тот вяло открыл один глаз, заметил летящую на него фурию и тряхнул кадуцеем. Но обвисшие с жезла змеи только синхронно икнули и даже не пошевелились. Уже грянул клич:

– Стоять, Гермес!

Уже взметнулись к побелевшему от испуга небу чёрная, как глубины Тартара, кочерга, и сверкающий, как молния Зевса, кинжал, но тут дрогнул воздух, и тело Гермеса подернулось рябью, два раза мигнуло и пропало.

– Опять удрал, – горестно константировал сын гор.

– Пускай, – отмахнулась Европа. – Всё равно поймаем. Пойдёмте к нам, Ахмет-джан, и вы, уважаемые варвары, простите, не знаю ваших имён.

– Благодарствую, – низко поклонился Володимир. – Но надо нашим друзьям помочь, а то что-то неладное у них там творится.

Волхв обернулся и успел заметить, как замахивается Михайло. Порыв ветра от широкого, как душа хорошего человека, замаха взъерошил волосы у парня, и горец спокойно заявил:

– Нам там делать нечего.

– Как так нечего? – удивился Геллер. – Атаман велел всех в тенёчек переложить. А это ещё кто?

Тайком проникший в расщелину улицы солнечный лучик ударился о сверкающую медную броню и обиженно рассыпался блёстками. От стены до стены стали закованные в броню воины с низко надвинутыми на лбы шлемами. Лязгнули сомкнутые щиты, и строй ощетинился острыми жалами копий. В первом ряду вои держали копья в руках, просунув их между щитов. Второй ряд положил свою оружейную справу на плечи товарищей, а третий ещё и добавил остроты к первым двум.

– Крепкие хлопцы в первом ряду стоят, – похвалил воинов Геллер, деловито поднимая оглоблю от разваленной тележки, – уже по два бревна на плечах держат.

– Фаланга, – с гордостью сказала Европа и вдруг схватилась за щёки. – Так как же это? В нашем городе фалангу строят! Против кого?!

– Против кого, потом будем разбираться, – мрачно ответил Володимир, примериваясь, – Сначала их с нашей игрой познакомим, городки называется. – А ну, братия, пригнитесь!

Последние слова он выкрикнул на своем языке, и кому надо его поняли. Оглобля просвистела по улочке, и строй рухнул. Получив дрыном по коленям, упал первый ряд, а вслед за ним посыпались и остальные.

– Как в кузне у Машкиного батюшки, – мечтательно проговорил Ивашка, увертываясь от катящегося под уклон и отчаянно матерящегося воина.

Европа махнула кочергой, и воин покатился дальше уже молча.

– Не понимаю, чего на него нашло? Почтенный человек, зеленью торгует, а ругается как кентавр.

За обсуждением моральных качеств местного ополчения несостоявшиеся убийцы Гермеса подоспели к остальным в тот момент, когда атаман при активной помощи остальных уже достал из панциря командира фаланги. Гречанка ахнула, а её супруг задумчиво положил руку на кинжал, точащий из-за пояса.

– Какой позор! Гефестид, как ты мог?!!

– А что я? – раненый в пятку обитатель порта висел в воздухе, а зажатая в крепкой руке Михайлы хламида угрожающе трещала. – Мне сказали.

– Ты привёл хороших людей ко мне! – возмущенно подскочил на месте Гиви. – Ты у них деньгу брал! Ты за стражников вступился, да?!

– За каких стражников? – удивился Гефестид.

– Вон за тех! – махнул рукой в сторону смирно лежащих у ближайшей стенки оборванцев Михайло. Хламида жалобно затрещала, но удержать тело хозяина не смогла, и с воплем «Я их не видел!», бывший проводник улетел к стене. Стена оказалась крепче материи, и после глухого удара грек сполз по ней до гостеприимно распластавшейся мостовой.

– Ведмедь, – огорченно сплюнул Спесь Федорович. – Я же хотел его спросить, куда он нас еще поведёт? На целый же день нанимался.

– Так их же двое было, – виновато ответил Михайло и, поколебавшись, направился к груде тел, сваленных на месте разбившегося кувшина. Вяло шевелящиеся воины единовременно вздрогнули и стали стремительно расползаться. Положение спас остроглазый Ивашка, указавший на выглядывающего из-за угла Гераклида.

– А ну, мил человек, иди-ка до нас, – ласковым голосом позвал того атаман. И, как ни странно, улыбающийся гигант покорно направился к компании, явно не чувствуя за собой вины.

Подойдя ближе, Гераклид смущенно стал извиняться, что покинул компанию в таверне, но Гефестид – он-то завсегда старшой, он сразу сказал, что к начальству итить надоть. Богатырь душераздирающе вздохнул, отводя взгляд от раскинувшегося в позе морской звезды проводника:

– А мы и выпили-то всего по чаше, даже не закусили почти. А потом он мальчонку послал в ареопаг, а меня по своим адресам погнал.

– А зачем? – грустно спросил Геллер, поднимая с мостовой медный панцирь и зачем-то раздирая его на части.

– Как зачем? – удивился гигант, нервно сглатывая слюну от скрежета раздираемой пальцами меди. – Он и сказал: Родина, мол, в опасности! Собирай мой десяток, пойдём, проводим гостей на агору.

– Это понятно, что в опасности, – согласился Кудаглядов, потом подумал и добавил: – Не понимаю, правда, в какой. А на гору сходим, посмотрим, послушаем.

– А может быть, сначала к Гиви зайдём? Там еще не всё доели, – скромно потупился Гераклид.

– Успеем, – отмахнулся от радостно оживившегося Михайлы атаман. – Гиви с нами пойдёт, ему как жителю города тоже на собрание надо.

– Нэ хачу, – хмуро отказался владелец трактории. – Кричат много, да. Делают мало.

– Как это не хочешь?! – Европа уткнула руки в боки и стала удивительно похожей на миллионы женщин, столкнувшихся с семейной проблемой. – Это наш город, и у нас демократия! Каждый должен сказать!

– Сказать, – согласился Гиви и, задрав вверх указательный палец, назидательно продолжил: – Сказать, но не кричать! Собрание мужей должно быть, а не торг в базарный день!

– Ладно вам, – отмахнулся Геллер от раскрывающей рот женщины. – Идём, что ли? Мальчонке надо вашу демократию показать, пусть радуется, что у нас такого нет.