Когда наша не попадала

– Вот сейчас и для тебя работа будет. Вона из большой кучи кто-то руками машет. Говорить, наверное, хочет.

Иван шёл по хрустящему песку и ничего не слышал. Какое-то оцепенение напало на него, и кроме этого нудного звука чужой земли он ничего не слышал. Нет, конечно, кругом стонали, громко ругался атаман, шумно оправдывался Геллер, но слова скользили мимо волхва. Слишком дика была реальность, слишком непонятна была зверская агрессия воинов, всё это было не по-людски. Без разговоров, без ругани, сразу кидаться убивать – непонятно…

Богато украшенный перьями воин (даже странно, как они уцелели в этой свалке) нервно потер свою шею, смущенно взглянул на подошедших ватажников и, тщательно подбирая слова, почти прошептал:

– Моя не хочет больше драться. Моя хочет говорить.

– Говори, – равнодушно ответил Иван.

– Моя был неправ и поэтому хочет пригласить вас в столицу, к жрецам Сияющего.

С этими словами воин вновь потёр шею и с тоской в глазах оглянулся назад. Атаман забеспокоился:

– Эй, кто его по шее треснул? Вишь, как заплохело.

– Не помню, – хмуро огрызнулся Геллер, рассматривая мачту на предмет повреждений. При этом он качал головой и ворчал: – Что за народ?! Разве можно зубами хвататься за всё, что в рот летит? Опять теперь зубы выковыривать.

– Никто меня не бил! – попытался гордо выпрямиться военачальник, но охнул и вновь схватился за шею. – Только у нас сейчас наказание одно, секир-башка называется.

– Совсем… странный народ, – задумчиво прокомментировал Спесь Федорович, и оглянулся на ватагу. – Ну что, братцы, пойдём, побеседуем со жрецами?

Ватага согласно отозвалась дружным рёвом, кулаки по-прежнему чесались.

– Вот и ладненько, – Кудаглядов повернулся к командующему. – Собирай своих, тех, кто на ногах остался, да и пойдём потихоньку.

Перьеносец тоскливо огляделся: те, кто остался на ногах, стремительно разбегались, похоже, наказание касалось всех без разбора.

– Придётся идти…

Путь к столице был печален. Потрясённый волхв не смотрел по сторонам, командир побитого войска был не расположен к описаниям природных красот, а остальные… Остальные ворчали на жару, крикливых птиц и вслух вспоминали о спокойной, неяркой, но берущей за душу красоте родных лесов. Конечно, яркая красотка легко бросается в глаза, но приглядишься – и видишь всю её чужеродность и пустоту. А посмотришь на какую-нибудь скромную дивчину и вдруг с абсолютной ясностью понимаешь, что мир без неё тебе больше не нужен. Надо только внимательно смотреть и помнить, что не всё золото, что блестит.

Столица никому не понравилась. Слишком много камня, слишком выпячивались какие-то ступенчатые здания, увидев которые атаман сбился с шага и потрясенно присвистнул, спросив у оказавшегося рядом Лисовина:

– Слушай, а мы здесь ничего не строили?

– Нет! – категорично ответил Геллер. – Кто же строит дома с такими уступами на стенах? Сами, небось, додумались.

– И не только до этого, – потрясенно сказал Эйрик, до сих пор молчавший. – Как противно пахнет кровью.

Все принюхались, и Михайло стал неторопливо засучивать рукава.

– Подожди, – остановил его атаман и обратился к сопровождающему: – Куда ты нас привёл?

– В столицу, – вздохнул воин, потёр шею, видимо, прощаясь с головой, и продолжил: – Сейчас на площадку для игр, потом встретитесь со жрецами, и…

– И?

– Я дождусь вас на вершине пирамиды, – хмуро проворчал проводник и снова вздохнул.

– Ты не вздыхай, а говори ясно и конкретно, – горой нависли над ним Геллер и Непейвода. Но командир разбежавшейся армии вдруг перестал понимать общий язык и отвечал только на своем наречии, которого никто не понимал, даже волхв. Пожав плечами, атаман оглядел свою компанию, показал кулак что-то бубнящему под нос Эйрику и сплюнул:

– Пошли братцы, разберёмся, во что тут играют.

Площадка была странной, даже очень. Окружённая со всех сторон высокими ступенчатыми стенами, вымощенная диким камнем, впрочем, старательно уложенным, с какими-то кольцами в противоположных концах и, самое интересное, только с двумя выходами. После того как ватажники вышли на площадку, один из проёмов сразу закрылся опустившейся сверху решеткой. Михайло оглянулся, смерил взглядом толщину прутьев и, криво улыбнувшись, снова решительно закатал рукава.

– Погодь, – опять остановил его атаман. – Не спеши, а то успеешь.

Как-то незаметно все ступени заполнились перьеносными мускулистыми людьми, и к ватажникам спустился наголо бритый, но тоже налитый здоровьем мужчина, лениво позевывающий:

– Я вам расскажу о правилах священной игры, чтоб вы могли не слишком оскорбить великих богов.

– Боги не дети, – огрызнулся волхв. – На незнание они не оскорбляются.

Жрец опять зевнул:

– Не спорь, чужеземец. Только мы, жрецы Сияющего, можем судить о нравах богов, остальные слишком глупы. Итак, слушайте и не говорите потом, что не слышали… Всё равно ваш лепет никто слушать не будет. Вот священный мяч, – лысый кивком показал на черный продолговатый предмет, на носилках вынесенный на середину площадки, – его можно брать только локтями…

– Почему?

– Прикосновение другими частями тела оскорбляет богов, – рявкнул жрец и косо посмотрел на задавшего вопрос. – Потом священный мяч нужно забросить в кольцо, под которым будут играть соперники, причём так, чтобы не коснуться самого кольца.

– Чтобы не оскорбить богов?

– Правильно. В общем, играйте.

– А дальше что?

– В смысле? – нахмурился жрец.

– Ну, забросим мы мяч, никого не оскорбляя, а что дальше? – невинно поинтересовался атаман.

Лысый хмыкнул, но всё-таки снизошёл до ответа:

– Дальше победителей ждут почести, ночь с прекрасными девушками и встреча утра на вершине великого храма.

– А дальше? – продолжал давить Спесь Федорович.

– Дальше, дальше, – стал сердиться распорядитель. – Дальше бессмертная слава. И смотрите, за правилами строго следят лучшие лучники нашего войска. Они не промахиваются. А, отлично, вот ваши соперники. Сейчас будете играть.

С этими словами, жрец быстренько удрал на ближайшую ступень и спрятался за спины воинов, доставших мечи и натянувших луки. Пока все с интересом рассматривали выстроившихся напротив блестящих от масла атлетов, Иван подобрался к Эйрику и тихо спросил:

– А что ты всю дорогу сочинял?

– Просил Одина даровать мне мёд, чтобы сочинить вису о великой битве, но, как обычно, отозвался Локи. Но ты знаешь, Иван, кажется, мои боги были правы.

Атаман прошелся к самому здоровому из соперников, перекинулся парой слов и вернулся рассерженный:

– Мне это очень не нравится. Эти дикари убивают, принося в жертву, и победителей, и побежденных. Единственная разница, что победители сами должны с гордостью идти под ножи. Итак, слушай мою команду! Всем стоять и бояться, я буду выражаться афоризмами!