Когда он проснется

– Судя по всему, это либо последние этажи, либо крыша.

На четвертом и пятом этажах мы тоже ничего не обнаружили. Замок обитой железом двери, ведущей на чердак, оказался взломан. Турецкий многозначительно посмотрел на меня и толкнул дверь.

Да, он стрелял отсюда, с крыши хрущевки. На снегу виднелись четкие и совсем свежие следы, ведущие к краю крыши. Он прошел туда и обратно. Правда, следы были какие-то странные – округлые и без каблука. Турецкий посмотрел на них и выругался:

– Я же говорил, что это опытный киллер. Он надел галоши! Посмотри.

Мы вместе с оперативником нагнулись над следом. В снегу ясно отпечаталась крупная надпись: «Московская фабрика резиноизделий. 1982 год». Рядом красовался Знак качества.

– Причем, судя по Знаку качества, галоши сделаны еще при царе Горохе. Но так как надпись не стерлась, они совсем новые. Как ты, Гордеев, объяснишь этот парадокс?

– Остались, наверное, где-то еще. В каких-нибудь сельпо. А может быть, на чердаке у кого-нибудь провалялись. Или, скажем, в подвале.

Турецкий грустно кивнул:

– Вот то-то и оно. Теперь придется все сельпо объезжать. И чердаки обыскивать. Шучу, конечно…

Он вызвал через опера дежурного следователя, и тот стал приготавливать слепок отпечатков ног. Эксперт-криминалист сфотографировал этот странный отпечаток ноги в галоше.

У края крыши нас ждала еще одна находка – карабин «Ремингтон» с оптическим прицелом и длинным глушителем, прилаженным к стволу. В трех шагах в снегу валялись две стреляные гильзы.

Турецкий грустно посмотрел на оружие и кивнул оперативнику. Тот привел еще одного эксперта-криминалиста.

– Я же говорил, что это профессионал. На карабине никаких следов отпечатков пальцев, конечно, нет. Разумеется, этот карабин чист, как слеза новорожденного – никакой мокрухи за ним не числится. Единственная зацепка – это то, что карабин импортный. Все-таки в нашей стране заграничного оружия не так уж и много. Может, и следок покажется… Ну еще можно будет глушитель исследовать на тот случай, если он кустарного изготовления. Но это все мелочи. Мелочи, Юра. Если идти по этим следочкам, нам недели и месяцы понадобятся. А за это время не только киллера, но и самих заказчиков может не оказаться на белом свете… Жизнь у таких рискованная, полная разных непредвиденных случайностей…

– Ну а вдруг появятся новые факты?

Он вздохнул:

– Но это вряд ли. Конечно же убийцу мы не найдем, потому как человек он во всей этой истории случайный – совершил убийство, получил бабки и отвалил. Сделал дело – гуляй смело. Судя по всему, киллер многоопытный – это и по галошам видно, и по меткости стрельбы. Хотя, если он такой уж меткий, почему попал Игорю в плечо? А если даже и промахнулся, почему не совершил еще один выстрел?

– Торопился? – предположил я.

Турецкий покачал головой:

– Куда ему торопиться? Прохожих – никого. Судя по всему, стрелял он минут двадцать назад минимум. И что? Никаких сигналов. Ни от жильцов дома, ни от прохожих. Так что он мог запросто добить жертву.

– Может быть, он подумал, что убил его?

– Нет. Профессиональные убийцы либо стреляют наверняка, либо совершают контрольный выстрел… Так что это пока что загадка. Знаешь, что хуже всего, Юра?

– Что?

– То, что расследовать это дело скорее всего поручат не кому иному, как мне. Ты же прекрасно понимаешь, что, так как в моем производстве уже находится дело о похищении дочери Мартемьяновой, теперь нужно будет объединить это дело с новым – об убийстве самой Мартемьяновой. Но это стопроцентный «висяк». Ну когда это заказные убийства раскрывались?

– Ну вы раскроете, – попытался я его приободрить.

– Все может быть в этом мире, Юра, – устремил он на меня грустный взгляд.

– Ну, может быть, кто-то из жильцов окрестных домов видел?

– Что могли видеть жильцы? – с безнадежной улыбкой отреагировал Турецкий. – Шли двое. Потом раздался тихий хлопок. Хотя, конечно, нужно будет сказать дежурному следователю, чтобы он прошел по квартирам и допросил жильцов. Для очистки совести.

Через несколько минут, оставив дежурную следственно-оперативную бригаду хлопотать на месте преступления, мы уехали.

…Добрался я до дома часа в два ночи почти на автопилоте. И кого бы вы думали, я обнаружил на пороге квартиры?

Машу Пташук!

Вот этого я не ожидал… Маша мирно спала, сидя на нескольких газетах «Экстра-М», которыми периодически совершенно бесплатно заполняют почтовые ящики. Спиной Маша оперлась на дверь моей квартиры, выражая тем самым, видимо, непреклонное желание в нее попасть.

Я легонько потряс ее за плечо:

– Вставайте граф, вас зовут из подземелья!

Маша открыла глаза, увидела меня и улыбнулась:

– Ну наконец-то! Я тебя уже несколько часов жду.

Она явно была рада меня видеть. Если быть совсем уж точным в изложении событий, то я тоже был рад. У меня будто камень с души упал. Ведь если бы действительно Маша оказалась ловкой аферисткой, то… Я бы, наверное, потерял веру в человечество, фигурально выражаясь. А так все встало на свои места. Вернее, далеко не все, конечно.

Я отпер дверь, и Маша влетела в квартиру, прямо как к себе домой.

Нет, я отказываюсь что-либо понимать в происходящем. Наверняка когда-нибудь при помощи Турецкого, Грязнова, той же самой Маши Пташук мне растолкуют, что к чему. Но пока… А может быть, правильно, Гордеев, ты поступил, что ушел из следователей Генпрокуратуры? Не хватает тебе логического мышления, умения собирать из рассыпанной мозаики полноценный узор.

– Что тут было! – округлила глаза Маша. – Ты просто не поверишь!

Ха, как бы не так! После этого сумасшедшего дня я способен поверить во все, что угодно, даже в то, что бардак в моем кабинете устроили инопланетяне, которые увезли Машу на летающей тарелке для экспериментов.

– Пойдем-ка на кухню, – предложил я, – если я не выпью чашку чая, то умру. А если я умру, то тебе некому будет рассказывать, что произошло. Да, кстати, если тебе интересно. Милиция обнаружила ту малину, на которой ты застрелила троих бандитов.

Маша вздрогнула от неожиданности, побледнела, потом погрустнела и наконец неожиданно расплакалась.

– Так я и знала! Теперь меня поса-а-адят! В тюрьму-у!

Я ее успокоил как мог:

– Не бойся. Я тебя в обиду не дам. Ты нам нужна как свидетель.

– Правда? – недоверчиво спросила она.

– Угу, – кивнул я, – ты ведь сможешь узнать того кобеля, которому ты руку вывихнула?

Она часто закивала:

– Я его хоть через двадцать лет узнаю, козла. Хоть ночью!