Когда под ногами бездна (upd. перевод)

Черная училка безжалостно истязала меня, словно едкой кислотой разъедая мозг.

Даже поединок, высвободивший всю первобытную страсть и ненависть, не принес мне ни капли облегчения, не избавил от бесконечной, монотонной пытки. Я кусал, грыз, драл тушу, которую некогда называли Шиитом.

Очнулся я на больничной койке одиннадцать дней спустя, до предела накачанный транквилизаторами. Я узнал, что терзал Хассана, пока его не покинула жизнь, и продолжал калечить даже мертвого. Он сполна заплатил за гибель Никки и остальных, но по сравнению с тем, что сделал я, страшные преступления Шиита казались невинными детскими играми. Я превратил труп в бесформенную груду мяса и костей, так что полиции с большим трудом удалось установить личность покойного.

То же самое я сотворил с Оккингом.

20

Перед выходом из госпиталя меня напутствовал доктор Еникнани, добродетельный турок. Мне здорово досталось от Хассана, но, к счастью, я не помнил, что произошло. Порезы, ушибы, засевшие во мне иглы не представляли особой проблемы для медиков. Доктора просто починили мою бренную плоть и, словно мумию, запеленали с ног до головы. На сей раз никаких строгих неприветливых санитаров — за каждой мелочью следил компьютер. Врач вводил программу: перечень наркотиков, дозировка, максимальное количество, которое мне разрешается. Чтобы принять очередную порцию, достаточно нажать на кнопку. Если я требовал добавки слишком часто, попросту ничего не происходило. Но когда проявлял терпение, компьютер сам отмеривал соннеин прямо в капельницу. Я провалялся почти три месяца, а когда наконец вышел на волю, мой зад оставался гладким, как у младенца. Вот было бы здорово — раздобыть хоть один такой автоматический впрыскиватель! На черном рынке наркотиков произойдет настоящая революция. Правда, кое-кто в результате потеряет работу, но такова уж цена прогресса.

Я лечился так долго не из-за ран и прочих физических увечий, которые получил, пока делал суповой набор из Хассана. По правде говоря, подобными травмами в наши дни занимаются в отделении неотложной помощи, и через несколько часов пациент спокойно обедает или танцует с какой-нибудь красоткой. Подлинную проблему для врачей представлял мой мозг. Я совершил и увидел слишком много жутких вещей; Еникнани и остальные доктора боялись сразу избавить меня от черной училки и блокирующих чувства приставок, понимая, что в незащищенный рассудок хлынет поток убийственной информации, и я чокнусь, как паук на роликовой доске.

Нас, — то есть, два бездыханных и одно полумертвое тело, — обнаружил мальчишка-американец, и тут же вызвал полицию. Я поступил в госпиталь, а здесь никто из высокооплачиваемых, высококвалифицированных специалистов не пожелал рисковать репутацией и положением, взяв на себя ответственность. «Как поступим, коллеги? Извлечь обучающие программы или оставить их? В первом случае пациент рискует навсегда потерять рассудок; однако во втором они начисто сожгут оба полушария». А пока они совещались час, другой, третий, центр наказания не переставал пытать меня. Я снова и снова отключался, но, как вы понимаете, в бреду мне мерещилась отнюдь не Хони Пилар…

Сначала они вытащили черную училку; остальные не тронули, чтобы создать некое подобие эмоциональной комы. Врачи шаг за шагом, медленно и осторожно, возвращали меня к полноценной жизни; могу с гордостью заявить, что сейчас моя башка работает как прежде, а спецучилки я держу в коробке, на случай, если когда-нибудь захочется вспомнить бурную молодость.

На сей раз посетителей у меня не было вовсе. Очевидно, мои приятели, в отличие от их героического друга, не страдали потерей памяти. Во время вынужденного безделья я отрастил бороду и длинные волосы. Наконец однажды утром доктор Еникнани решил меня выписать:

— Дай Бог нам никогда больше не встретиться.

Я пожал плечами. — С сегодняшнего дня собираюсь посвятить себя какому-нибудь спокойному маленькому бизнесу, скажем, продаже фальшивых древних монет туристам. Хватит с меня. Не желаю больше никаких забот и неприятностей.

Турок улыбнулся:

— Никто их не хочет, однако они подстерегают нас на каждом шагу. Нельзя просто спрятаться от тягот жизни. Помните самую короткую суру в Благородном Коране? Одно из первых откровений, ниспосланных Аллахом своему пророку: «Скажи: «Прибегаю к Господу рода людского, от наущения сатанинского злого, что вселяет искушение в сердца рода людского, из джиннов и рода людского»? [29]

29

Из суры 114 «Род людской» (в пер. Б.Я. Шидфар); самая короткая сура в Коране — 112 «Единобожие».

— От сатанинского наущения, смертоносных лезвий, парализаторов, иглометов и пистолетов, — решил уточнить я.

Еникнани медленно покачал головой:

— Ищущий нож — найдет нож; ищущий Бога — найдет Бога.

— Ладно, — сказал я устало. — Когда выйду отсюда, начну новую жизнь. Проще простого — надо только изменить привычки, образ мыслей, отбросить к чертовой матери многолетний опыт…

— Вы смеетесь надо мной, — печально сказал он. — Но когда-нибудь вам придется всерьез задуматься над тем, что сегодня кажется шуткой. Я молю Аллаха, чтобы истина открылась не слишком поздно.

Доктор оформил бумаги на выписку. Итак, я опять стал самим собой, снова свободен как птица и волен шагать куда пожелаю, хотя идти-то мне в принципе некуда.

Я отказался от квартиры; единственное, что у меня осталось, — сумка с целой кучей денег. Вызвав такси, я отправился к Папе. Уже второй раз я приезжал без предварительной договоренности, но теперь, по крайней мере, имелась уважительная причина: в отсутствие Хассана не с кем созваниваться насчет встречи. Слуга узнал меня; более того, его обычно невозмутимое лицо на мгновение оживилось. Я теперь знаменитость. Когда политики и секс-бомбы ласково треплют тебя по плечу, это ровно ничего не значит, но уж если узнает лакей, можно смело считать, что твое лестное мнение о собственной персоне хоть в чем-то справедливо.

Меня даже освободили от процедуры ожидания. В коридоре появился один из Булыжников, молча повернулся и зашагал впереди. Я последовал за ним. Так мы добрались до кабинета. Я подошел к его величественному столу. Фридландер-Бей сразу встал; он так старательно улыбался, что, казалось, кожа вот-вот не выдержит и порвется. Папа поспешил навстречу, взял мое лицо в ладони и поцеловал.

— О сын, возлюбленный сын мой, — вскричал он. У него не хватало слов, чтобы выразить переполнявшую сердце радость.

Зато я был немного растерян. Как следует вести себя в подобной ситуации? Кто я — неприступный супергерой или простой парнишка, который по воле случая стал защитником квартала? По правде говоря, я хотел поскорее получить разбухший от хрустиков конверт, убраться отсюда и навсегда забыть о старом негодяе. Папа сильно затруднял мою задачу: он чмокал меня снова и снова.

Наконец даже такой ярый приверженец арабских традиций, как Фридландер-Бей, понял, что пора заканчивать. Он отпустил мою зацелованную физиономию и, словно за стенами крепости, укрылся за своим грандиозным столом, опять став неприступно далеким. Кажется, сегодня не стоит ждать совместной трапезы и приятных разговоров за чашкой кофе, причем я услаждал бы слух хозяина дома рассказами об истерзанных трупах, а он объяснял, какой я молодец. Папа долго разглядывал меня, не говоря ни слова. Словно из-под земли возникли Говорящие Булыжники и расположились за моей спиной: один слева, другой — справа. Это напоминало наше первое свидание, только сейчас мы находились в роскошном дворце, а не в грязном мотеле. Неожиданно из супергероя я превратился в ничтожного слизняка-неудачника, который, скажем, попался при попытке обчистить прохожего и теперь томится в ожидании приговора. Не знаю, каким образом Папа сумел внушить мне подобные мысли. Наверное, один из секретов магической силы, которой он обладает. Мне ведь до сих пор неизвестны его истинные планы, с ужасом подумал я.

— Ты хорошо потрудился, достойный сын мой, — произнес Фридландер-Бей задумчиво. В его голосе слышались неодобрительные нотки.

— Благодаря могуществу Аллаха, твоей мудрости и дару предвидения, я преуспел в своем начинании, — сказал я.

Папа кивнул. Он привык к тому, что его упоминают наравне с Богом.

— Прими наш скромный дар в знак благодарности. — Один из Булыжников сунул мне конверт, и я взял его.

— Благодарю тебя, о шейх.

— Восхваляй не меня, но Аллаха в Его бесконечной щедрости.