Когда под ногами бездна (upd. перевод)

— А легавым ты тоже стал из-за нее?

— Ясмин…

Господи, неужели с ней сейчас говорю я — человек, который выше всего ценит собственное достоинство, ни в чем не нуждается и ничего не ждет от жизни, одинокий скиталец, бесстрастно созерцающий царящую вокруг мерзость, ибо видел столько, что утратил способность ужасаться… Как долго я тешил себя похожими сказками? И вот я, как мальчишка, умоляю ее…

— Убирайся, Марид, или мне придется позвать Френчи. Я работаю.

— Можно потом позвонить тебе?

Она поморщилась:

— Нет, Марид. Нет.

Пришлось уйти. Мне и прежде доводилось оставаться в одиночестве, однако с подобной ситуацией я сталкивался впервые. Наверное, такой развязки следовало ожидать, но, как оказалось, общий бойкот перенести гораздо тяжелее, чем страсти, через которые пришлось пройти. Мои собственные друзья — теперь уже бывшие — решили, что проще вычеркнуть имя Марида Одрана, выбросить его из своего повседневного существования, чем посмотреть правде в глаза. Они отказывались признаться даже себе, что подвергались страшной опасности и однажды угроза может вернуться. Они упрямо продолжали делать вид, что искренне убеждены: окружающий мир, средоточие радости и здоровых удовольствий, подчиняется десятку-другому элементарных заповедей, которые перечислены в какой-то мудрой книге. Их и учить-то не надо; достаточно сознавать, что они есть, и душевный покой обеспечен. А я, как бельмо на глазу, постоянно напоминал, что никаких правил на самом деле нет, и ни одной твари земной нигде и никогда не спастись от слепой прихоти судьбы. Они не хотели слышать о жестокой реальности и в итоге пришли к нехитрому компромиссу. Я стал козлом отпущения, местным злодеем, принял на себя и почести, и хулу. Поручим это Одрану, Одран заплатит за все, да пошел он к такой-то матери, несчастный сукин сын!

О'кей, пусть будет так. Я ворвался к Чири, скинул со своего законного места у бара какого-то молодого негра. Ко мне сразу подошла пьяненькая Мирабель.

— Где я тебя только ни искала, Марид, — с трудом произнесла она.

— Не сейчас, Мирабель! Я не в настроении.

Чирига переводила взгляд с меня на негра, который напряженно размышлял, стоит затевать разборку или нет.

— Джин и бингара? — спросила она наконец, подняв брови. — Или тэнде?

Мирабель примостилась рядом. — Ты должен выслушать меня, Марид.

Я посмотрел на Чири: трудный выбор… В конце концов, заказал водку.

— Я знаю, кто он, — объявила Мирабель. — Ну, тот парень, которого я когда-то привела домой, весь в шрамах; ты ведь искал его? Абдул-Хассан, мальчишка-американец. Понимаешь? Наверное, Шиит его так изукрасил. Я же обещала, что вспомню. Теперь с тебя причитается! — Она тщетно пыталась выпрямиться. Старушка ужасно гордилась собой.

Я взглянул на Чири; она ответила чуть заметной усмешкой.

— Перебьемся, — сказал я.

— Перебьемся, — отозвалась она.

Негр еще ошивался рядом. Он недоуменно оглядел нас и вышел из клуба. Я сэкономил парню целую кучу денег.