Когда пробьет восемь склянок

— Наверняка природное. Дуб весит тонны две-три, погружен в ил довольно глубоко и, должно быть, находится в таком положении много лет.

— Ну что же, это не беда. Не могло же нам повезти сразу, с первого захода, не так ли?

Через несколько минут мы опять натолкнулись на устье реки. Но выглядело оно таким узким, что вверх вряд ли смог бы подняться корабль. Но на всякий случай мы проверили. В полумиле от устья река приобрела вид пенистого молока — такой она видится с воздуха, если протекает через пороги. Мы повернули обратно.

Постепенно совсем рассвело, и мы достигли северной точки области, которую поставили для себя пределом. Здесь преимущественно были крутые скалы с расщелинами, которые почти вертикально обрывались в море,

— А что там дальше? — спросил я.

— Приблизительно на десять — двадцать миль тянется такой же ландшафт, а потом — Лох-Лайрг.

— Вы знаете ту местность?

— Несколько раз летал.

— Имеются впадины, пещеры?

— Ни одной.

Я, собственно, и не думал, что там будет нечто подобное.

— А в той стороне что? — Я показал на запад, где, несмотря на сильный дождь и низкую облачность, просматривалось скалистое побережье. Казалось, оно тянется от Лох-Лайрга до начала Торбейского зунда.

— Поверьте, там даже чайки не смогут приземлиться.

Я поверил. И мы полетели обратно. Добравшись до исходной точки, мы свернули на юг. От острова Торбей до материка море представляло собой белую пенящуюся массу, которая остроконечными волнами устремлялась на восток, через темные фиорды. Нигде ни корабля. Даже самые крупные — и те укрылись в гаванях. Такая погода. В такой шторм летать тоже не особенно приятно. Машину бросало туда-сюда, ощущение было такое, будто сидишь не в вертолете, а в скором поезде, который вот-вот сойдет с рельсов. Наверняка после такого полета у меня выработается на всю жизнь антипатия к вертолетным прогулкам. Но когда я представил, как чувствовал бы себя, находясь в море на яхте, то у меня появилась даже симпатия к этому проклятому вертолету.

Мы пролетели миль двадцать на юг, если, конечно, это блуждание можно назвать полетом. А потом преодолели и все шестьдесят. Нужно было исследовать каждый маленький зунд между островами и материком, каждую морскую бухту и каждое устье реки. Летели мы на небольшой высоте, приблизительно футов двести над уровнем моря. Иногда мы вынуждены были опускаться до сто двадцать — сто тридцать футов. Дождь и ветер так стучали к стекла, что «дворники» были почти бесполезны. Поэтому мы летели низко, иначе вообще ничего бы не увидели. Тем не менее я был уверен, что мы ничего не пропустили в этом районе. Мм видели все и не увидели ничего.

Я взглянул на часы: девять тридцать. Время уходило, а мы пока что ничего не обнаружили. Я спросил:

— Как долго может выдержать вертолет такой натиск?

— Я летал на нем более пятидесяти раз над Атлантикой в погоду, которая была много хуже, чем сейчас. — По словам старшего лейтенанта Уильямса нельзя было сказать, что полет действовал ему на нервы или утомлял. А на лице его так вообще отражалась радость. — Самое главное не вертолет, а вы сами. Сколько сможете выдержать?

— Не очень долго, но тем не менее мы должны лететь дальше. Давайте вернемся в бухту, из которой вы меня забрали, и полетим вдоль западного побережья. Потом на восток, мимо Торбея, пока вновь не окажемся на южном берегу зунда.

— Здесь вы отдаете распоряжения. — Уильямс развернул вертолет и полетел на северо-запад, сделав при этом такое движение, которое не очень-то хорошо подействовало на мой желудок. — В ящичке сзади вы найдете кофе и сэндвичи, — ничего не заметив, предложил Уильямс.

Я решил оставить кофе и сэндвичи на том месте, где они находились.

Нам понадобилось почти сорок минут, чтобы обследовать двадцать пять миль до восточной оконечности острова Торбей. Мы должны были буквально преодолевать каждый ярд, борясь с бушующим ветром. Видимость была настолько плохой, что Уильямс ориентировался только по приборам. При таком сильном ветре он просто был обязан, ошибиться на несколько миль, но тем не менее добрался до песчаной бухты с такой точностью, словно шел туда по радару. Мое уважение к Уильямсу возросло от этого еще больше. Этот человек отлично знал, что делал. Но вместе с уважением к Уильямсу катастрофически падало уважение к себе самому, я начал сомневаться даже в том, имею ли представление о дальнейших действиях. Внезапно вспомнился Дядюшка Артур, но я сразу попытался перевести поток мыслей в другое русло.

— Взгляните туда! — указал Уильямс рукой. К этому времени мы пролетели приблизительно половину южного побережья Торбея. — Там, похоже, можно что-нибудь спрятать. Как вы считаете?

Да, действительно, там можно было что-нибудь спрятать. Большой белый каменный дом в викторианском стиле стоял на просеке, приблизительно в сотне ярдов от побережья и ярдах в тридцати над уровнем моря. Можно найти десятки таких домов в самых неожиданных местах на пустынных островах Гебридского архипелага. Один Господь Бог знает, кто их построил, когда и с какой целью. Собственно говоря, не сам дом привлек мое внимание, а корабельный ангар, который находился в конце крошечной природной бухточки. Не ожидая указаний, Уильямс уверенно посадил машину возле деревьев. Мы оказались позади дома.

Я вынул из маленького мешочка, который был спрятан у меня под курткой, два пистолета. «Люгер» я сунул в карман, а маленький немецкий «лилипут» пристроил в рукаве. На лице Уильямса не дрогнул ни один мускул. Он продолжал смотреть вперед и даже насвистывал какую-то песенку.

В этом доме уже несколько лет никто не жил. Часть крыши провалилась. Соленый морской воздух испортил краску на стенах. Сквозь разбитые стекла я видел пустые комнаты и свисающие со стен полосы рваных заплесневелых обоев. Обрывки валялись и на полу. Дорога к маленькой гавани поросла мхом. Каждый раз, погружая в него каблук, я оставлял глубокий грязный след: они были единственными, судя по всему, за долгое время. Корабельный ангар был большим — футов шестьдесят на тридцать. Но пустым. Большие ворота, расположенные с обеих сторон, имели по три шарнира и по два огромных висячих замка. Железа изрядно поела ржавчина. Я почувствовал тяжесть «люгера» в кармане и показался сам себе глупцом. Мне ничего не оставалось, как, постояв, отправиться обратно к вертолету.

В последующие двадцать минут мы дважды натыкались на аналогичную картину. Я знал, что и в этих случаях ничего не найду, но должен был в этом убедиться. Последние здешние жители, видимо, умерли еще до того, как я появился на свет. А когда-то в этих домах большими семьями жили богатые и тщеславные люди, стоявшие на земле прочно, обеими ногами и не испытывавшие страха перед будущим. В противном случае они бы не выстроили таких наглых домов. Но теперь здесь не осталось ничего, кроме огромных полуразрушенных зданий, которые свидетельствовали лишь об обманчивой вере в будущее. Несколько лет назад я видел подобные дома на плантациях Южной Каролины и Джорджии; дома внешне разные, но в каждом имелись большие белые залы, а вокруг росли огромные зеленые дубы и серый испанский мох. Упадок и разрушение. Призраки ушедшего мира.

Западное побережье тоже не принесло ничего утешительного. Мы описали большую дугу над городком Торбеем и над Гарв-Айлендом и взяли курс на восток, вдоль южного побережья, до самого зунда, по-прежнему подгоняемые сильным штормовым ветром. Здесь мы наткнулись на два маленьких поселка, оба — с заржавевшими причалами. И — ничего. Вернулись к нашей песчаной бухте и оттуда полетели на север, пока не достигли северного берега зунда, где свернули на запад вдоль побережья. Два раза приходилось останавливаться, чтобы исследовать скрытые деревьями гавани меньше сорока ярдов в поперечнике, и один раз — чтобы осмотреть комплекс промышленных построек, которые раньше, по словам Уильямса, поставляли высококачественный песок, являвшийся составной частью одной из самых знаменитых марок зубной пасты. И опять ничего. Мы задержались всего минут на пять, пока старший лейтенант Уильямс обедал. Я есть не хотел. Наступил полдень. Прошла половина отпущенного нам времени, а мы еще ничего не добились. Создавалось впечатление, что все это зря. Дядюшка Артур наверняка порадуется. Я углубился в изучение карты Уильямса.

— Придется действовать наудачу. С зунда мы полетим к Долман-Хэд. Там окажемся против Гарв-Айленда и двинем к Лох-Хинард. Это озеро протяженностью около семи миль, тянущееся в восточном направлении, на котором расположено много мелких островков. Оно не шире полумили. Затем полетим назад, к Долман-Хэд, и к южному побережью полуострова, до Каррера-Пойнт. После этого — снова на юг, вдоль побережья Лох-Хоурон.

— К Лох-Хоурону? — Уильямс покачал головой. — Там вода опасная, и вообще жуткое место. Там искать нечего, мистер Калверт, в этом я полностью убежден. Кроме обломков кораблекрушения и скелетов, мы ничего не найдем. На протяжении двадцати миль вода скрывает больше скал, мелководий, воронок и рифов, чем во всей остальной Западной Шотландии. Ни один мало-мальски умный рыбак даже приблизиться к этому месту не отважится. — Он показал на карту. — Вот взгляните: здесь проход между Дюб-Скейром и Баллар-Айлендом. Это острова, расположенные у входа в Лох-Хоурон. Самое опасное место. Видели бы вы рыбаков, которые со стаканом виски в руке рассказывают об этом месте. «Бойл-нак-Уам» — так они его называют, а означает это «Глотка Мертвеца».