Когда пробьет восемь склянок

— У нас осталось мало времени и бензина — такими словами встретил меня Уильямс. — Приблизительно через час станет совсем темно. Куда мы теперь, мистер Калверт?

— На север. Летите вдоль этого участка. У меня такое чувство будто там есть места, где могут причалить легкие суда. Потом дальше, поверх скал. Только медленно.

Он выполнил все, о чем я его попросил, и летел на север минут десять. После того как наблюдать с воздуха за тем, что творится на островах, стало невозможно, мы описали большую дугу и полетели на запад; через какое-то время свернули на юг, потом на восток и наконец полетели к «базе».

Солнце зашло, и когда мы достигли песчаной бухты на западном побережье острова Торбей, на землю опустилась ночь. В темноте я с трудом различал контуры деревьев, слабую серебристую полоску песка и белый полукруг, где скалы открывали с моря проход в бухту. Спуск мне показался довольно опасным, но Уильямс уверенно вел машину. Что ж, если он уверен в себе, то и мне незачем волноваться. Я ничего не понимал в вертолетах, зато разбирался в людях и знал, что сижу сейчас рядом с опытным пилотом. Меня приводил в отчаяние лишь обратный путь к «Файркресту» через темный лес. Правда, даже это имело свои преимущества: мне не нужно было спешить к определенному часу.

Уильямс протянул руку, чтобы включить прожектора, но свет появился на долю секунды раньше. До того, как его пальцы коснулись выключателя. И не от вертолетных прожекторов. Какое-то мгновение царила гробовая тишина. Узкий луч ослеплял. Он исходил от источника, находящегося между линией воды и деревьями. Мгновение луч шарил по небу, а потом вдруг уперся точно в кабину вертолета. Все вспыхнуло так, словно на небе засияло солнце. Я отвернулся, заметив, как Уильямс взмахнул руками и тяжело подался вперед. Так он и остался сидеть на своем месте, мертвый. Я видел, как окрасилась в красное его белая рубашка — кровь хлестала из большой раны на груди. В тот же момент я бросился вперед и вниз, ища защиты от пулеметной очереди, которая прошила стекло. Вертолет, выйдя из-под контроля, резко снижался, вращаясь вокруг оси. Я поднял руку, пытаясь вырвать штурвал у мертвого Уильямса, но в то же мгновение пули прошили вертолет под другим углом. Внезапно заглох мотор, причем так резко, словно кто-то выключил зажигание, и вертолет повис в одной точке. В любом случае ему не провисеть долго, но я ничего не мог сделать. Я приготовился к удару, но он оказался таким сильным, что я едва не отдал концы, потому что вертолет упал не в воду, а на скалы.

Я попытался добраться до двери, но это оказалось невозможным. Вертолет упал носом вниз, а меня при ударе отбросило к ящику с инструментами. Дверца находилась надо мной, вне пределов досягаемости. Я сильно ударился и был слишком слаб, чтобы делать серьезные усилия. Холодная как лед вода текла сквозь разбитые стекла, заливая искореженный остов машины. Какое-то мгновение стояла мертвая тишина. Лишь вода с шумом вливалась в пробоины, подчеркивая еще больше немоту. И снова застрекотал автомат, а может пулемет. Пули пробили на сей раз верхнюю часть обшивки. Два раза я почувствовал, как они чиркнули совсем рядом, и еще глубже втянул голову в холодную воду. Потом, вероятно, вследствие смещения центра тяжести от вливающейся в пробоины воды, а также от разрывов вертолет внезапно повернулся, медленно двинулся по скале, замер на мгновение и соскользнул в море носом вперед.

Глава 5

СРЕДА от сумерек до двадцати сорока

Одна из самых глупых, но тем не менее распространенных сказок на свете — о том, что смерть в воде тихая, мирная и довольно приятная. Ерунда! Умирать подобным образом страшно. Знаю, потому что испытал на собственной шкуре, и это не доставило мне ни малейшего удовольствия: такое чувство, будто голову заполнили сжатым воздухом. Мои глаза и уши невыносимо болели. Нос, рот и желудок были полны соленой морской воды, а в клокочущие легкие словно вливали бензин, оставалось только ждать, чтобы кто-нибудь поднес к нему спичку. И если бы я открыл рот, чтобы избавиться от страшной боли в легких, то этот глоток воздуха стал бы для меня последним. Мирная тишина после него — предвестник смерти.

Проклятую дверь заклинило. При тех метаморфозах, которые претерпела машина, сперва грохнувшись на риф, а потом съехав в море, это было неудивительно. Я толкал дверь плечом, тянул к себе, бил по ней кулаками, но она не подавалась. Кровь бухала у меня в ушах. Грудь сдавило, словно горячим обручем. Он сжимал мне ребра и легкие, видимо пытаясь выдавить из меня всю жизнь до капли. Я уперся ногами в приборную доску, схватился обеими руками за ручку двери и начал трясти ее с такой силой, на какую способен человек, знающий, что смерть близка. Наконец дверь подалась и вместе с движением переборки в мои легкие ворвался поток свежего воздуха. Это была дверь, ведущая в другой отсек, в котором образовалась воздушная пробка.

Вода уже доходила мне до шеи. Но это было сейчас все равно — я жадно вдыхал свежий воздух. Потом начал продвигаться в заднюю часть вертолета. Тут вода доставала мне до груди. Я поднял руку вверх, чтобы определить, на какое время мне хватит воздуха. Выходило, минут на пятнадцать.

Я пошел влево, глубоко вдохнул и толкнулся вперед и вниз. Приблизительно футах в восьми от сиденья пилота находилась пассажирская дверь. Может быть, удастся открыть?… Я быстро ее отыскал. Вернее, не дверь, а то, что от нее осталось, — дыру. Если при ударе о скалы правую дверь вертолета заклинило, то левая просто отвалилась. Я снова проскользнул под водой в верхнюю часть остова и несколько раз жадно вдохнул. Но на этот раз воздух не показался таким вкусным.

Убедившись, что смогу покинуть вертолет в любое время, я прекратил суетиться. Наверняка наверху меня ждут парни с автоматами. Если говорить о качестве порученной им работы, то ее можно охарактеризовать одним словом: добротная. Эти парни все доводили до конца, недоделок не оставляли. Сюда они могли прибыть только на судне, и следовательно, оно находится где-то поблизости. А за время, пока я был под водой, оно, должно быть, подошло еще ближе и встало над тем местом, где вертолет погрузился в воду. Я был убежден, что команда судна не сидит в кают-компании со стаканами виски в руках и не распространяется об успехах: в самое ближайшее время они наверняка осветят воду прожекторами, чтобы убедиться, что никто не вынырнул на поверхность.

Интересно, что я расскажу Дядюшке Артуру, если когда-нибудь вернусь на «Файркрест»? «Нантсвилл» я потерял, я был виноват в смерти Бейкера и Дельмонта. Я выдал тайну личности неизвестному врагу. И если «таможенные чиновники» не все поняли, то, в любом случае, это стало им ясно теперь. Ко всему прочему я был виновен в гибели старшего лейтенанта Уильямса и вертолета, принадлежащего морским силам. Из сорока восьми часов, данных мне Дядюшкой Артуром, осталось двенадцать, да и тех мне не видать! Все говорило о том, что если Дядюшка Артур не расправится со мной самолично, то все равно дни мои в качестве тайного агента сочтены. И это навсегда. С такими характеристиками меня не примут даже в самый захудалый отель на должность детектива. Теперь не имело смысла ломать голову над тем, что именно думал обо мне Дядюшка Артур. Да от него уже ничего и не зависело. С другой стороны, во всей стране вряд ли нашелся хотя бы один бухгалтер, который подсказал бы мне, каким образом я могу выплатить свой долг. Это было ясно, как Божий день, и только дурак стал бы оспаривать такую очевидность.

Я задал себе вопрос: сколько времени будут выжидать люди наверху? В том, что они находились у меня над головой или где-нибудь поблизости, я был уверен на сто процентов. Внезапно я почувствовал сухой, соленый привкус во рту, не имеющий ничего общего с воздухом, который становился все тяжелее и тяжелее. Как известно, человек может долго дышать полной дрянью. У меня было достаточно кислорода, чтобы продержаться еще несколько минут.

Но вопрос заключался не в том, сколько они будут выжидать, а сколько времени смогу выдержать я. Или, быть может, я и так затянул? Меня охватила паника, в горле стоял комок. Пришлось сделать усилие и судорожно вдохнуть, чтобы пропихнуть его в себя.

Я попытался вспомнить все, что знал о подводных работах. Интересно, сколько я уже нахожусь под водой? И на какой глубине? Сколько времени вертолет скользил с рифа на дно?

В таких условиях время теряет смысл. Предположим, что падение продолжалось сорок секунд. Приблизительно на полпути я сделал последний нормальный вдох, — до того как вода хлынула в вертолет и мне на голову. Затем прошла минута, может быть, даже полторы, пока я пытался открыть эту проклятую дверь; потом еще минута, пока я приходил в себя, и полминуты ушло на то, чтобы отыскать выход. А с того момента… Сколько прошло с того времени? Минут шесть? Семь? Не меньше семи. Значит, я мог считать, что пробыл под водой в общей сложности около десяти минут. В горле опять что-то встало.