Когда пробудились поля. Чинары моих воспоминаний. Рассказы

По обе стороны от запруды река образовала по озерцу, одно перед запрудой, другое за ней. Одно озерцо назвали Глубоким — в нем действительно было больше воды, оно было глубже и считалось опасным. В мелком озере купались женщины, в Глубокое ходили купаться мужчины. Между ними лежала запруда. Хотя никто этого не запрещал, хотя не существовало на этот счет никаких законов, было твердо известно, что ни один мужчина не станет купаться в мелком озере, а ни одна женщина не приблизится к Глубокому. Малыши купались вместе с женщинами. Посреди меньшего озера торчало несколько больших камней, прячась за которыми женщины могли видеть, как купаются мужчины. Мужчинам же с Глубокого озера видны были только верхушки камней, все остальное было скрыто от их глаз. Женщины были очень этим довольны. В наших краях свободные нравы: женщины и мужчины едят вместе, а купаются хоть порознь, но голыми. Куда приятней плескаться нагишом, чем в купальнике. Я хорошо помню, как рыбкой плавал в нашей речке, проворный, беззаботный и счастливый… Когда я теперь облачаюсь в пестрые нейлоновые плавки и резиновую шапочку в раздевалке бассейна, когда я спускаюсь в воду по мраморным ступенькам, мне кажется, что это не купанье, а званый обед в чинном ресторане.

В тот день, когда я стоял под чинарами и смотрел на поля, на тропинку, бегущую к реке, я был так переполнен беспричинным счастьем, что мне хотелось кричать. В обоих озерцах купались люди, которые казались сверху маленькими, как игрушки, брошенные на воду. Я вдруг почувствовал, как горит мое тело, и ощутил полуденную жару. Мне показалось, что прекратился ветер и все вокруг застыло. Нужно было скорей нестись к речке, скорей броситься в воду! При этой мысли я вскрикнул от счастья, раскинул руки и полетел вниз по склону к домику Тарон. Понятно, купаться в речке я мог только тайком от матери. Мама строго-настрого запретила мне даже близко подходить к воде. Но сейчас мама спала, спали и слуги, сад застыл в безмолвии, а речка казалась такой голубой и так звала к себе!

Подбежав к домику, я наткнулся на маму Тарон. Меня она встретила неприветливо.

— Тарон дома нет, — сказала она.

— А где она?

— Откуда мне знать?

Она говорила очень сердито, но тут на мой голос откуда-то выскочила Тарон и встала передо мной, держась за деревянный столбик веранды.

— Вот же Тарон! — воскликнул я, обращаясь к ее матери.

— Вижу. Но с тобой она играть не будет! — У нее был очень злой вид.

— Почему не будет? — спросил я.

— Потому что твоя мамочка недовольна.

— Мама недовольна, но я же доволен. Отпусти Тарон играть со мной!

— Я пойду с ним… — Тарон тянула мать за подол.

— Никуда не пойдешь! — И Тарон получила хорошую оплеуху.

Мать толкнула ее в угол. Тарон шлепнулась на землю и громко разревелась. Я молча стоял у двери.

Ну почему нам не дают играть? Сначала моя мама, теперь ее… Во всем свете дети играют, а нам с Тарон почему нельзя?

— Я не буду рвать фрукты в саду, — сказал я маме Тарон. — К ульям я тоже подходить не буду. Я не поведу Тарон к птичьим гнездам, мы просто искупаемся в озере… у самого бережка…

Я старался говорить мягко и убедительно, а получилось еще хуже — мама Тарон совсем раскричалась:

— Купаться в реке я вообще не разрешаю! Никуда не пущу! Ни тебя, ни ее. Вот что, иди-ка ты лучше домой. А пойдешь на речку, я твоей маме скажу.

— Маме скажу! У-у!

Напрасно я передразнил маму Тарон. Она так разозлилась, что даже замахнулась на меня, но я удрал и побежал в поле. Она погналась было за мной, но, вскоре запыхавшись, остановилась, погрозила мне вслед, потом пошла обратно.

А я все бежал не останавливаясь. Я скорчил рожу взрослой тетке, и она хотела меня прибить, но я увернулся — это переполнило меня гордостью. Я скатился со склона и продолжал бежать по тропинке, пока не очутился у запруды.

Я направился к Глубокому — там купалось много взрослых из деревни. Я увидел самого красивого парня в нашей округе — Хамду и его брата Юсуфа, кривого Хамида и толстяка Мукхи, Сундара Гхатию с мельницы, Сардара Сингха, который делал украшения, однорукого Даулу — даже с одной рукой он так хорошо плавал! Кашарбута увидел, его брат был знаменитый разбойник и сидел в тюрьме; Датту — сапожника, пастуха Джалала, брахмана Манглу и ученого Мисру, еще каких-то людей, которых я не знал по именам, но лица их были мне знакомы. Все они весело перекликались, а ребята помоложе играли в мяч из сухой красноватой тыквы. Увидев меня, они подняли еще больший шум.

— Гляньте, кто пришел! — завопил Сардар Сингх. — Докторенок!

— Гоните его отсюда! — откликнулся кто-то. — А то сейчас прибежит его мама, она нас съест! Давай отсюда! Чеши домой!

— Не трогай малого, — заступился Кашарбут. — Ныряй в воду, парень!

Однорукий Даула удивился:

— Смотри-ка, один разгуливает! Может, мамаша наконец решилась еще одного родить, чтоб ему веселей было?

— Ну это ты зря! — расхохотался Хамду. — Он подрастет и еще даст жару! Как ни глянешь, он все время с этой страшненькой чамаркой крутится, Тарон, что ли, ее зовут.

— Где твоя мама? — крикнул из воды мельник.

— Она спит, — растерянно ответил я.

— Ты ее ко мне пришли!

Он выставил из воды голое, сверкающее тело и под общий хохот опять нырнул.

Кривой Хамид первый перестал смеяться, брызнул в меня водой и серьезно сказал:

— Беги отсюда. А если уж очень искупаться хочется, иди на то озеро, к женщинам. Там искупаешься на камнях. Ну что ты здесь уши развесил и нашу похабщину слушаешь?

И похабщину и ругань мне приходилось частенько слышать — страшную ругань, которая с самого детства дала мне представление о тайной ненависти, которую испытывают эти люди ко всякого рода «чинам». Я видел, что, встречаясь с моим отцом или со мной, эти люди склоняются в низком поклоне. Меня часто звали «маленький господин доктор», брали на руки, сажали на плечи. Но сердца их кипели ненавистью. Моя мама ничего не подозревала, может быть, и мой отец не отдавал себе отчета в силе ненависти, но я, росший среди этих людей, в полной мере испытывал ее на себе. Они никогда не позволяли себе ни одного грязного слова в отношении собственных жен или детей, но в их словаре не хватало достойных выражений для наших женщин и для наших детей.

Я отвернулся от плескавшихся в воде мужчин и убежал к другому озеру. В тени тополя меня поджидала Тарон, запыхавшаяся, но веселая и очень довольная собой.

— Ты когда пришла?

— Да только что. Я прямо за тобой побежала.

— Как тебя отпустили?

— Когда мама за тобой погналась, я удрала во двор, за дом, потом в кусты и вниз.

Торопливо стаскивая с себя штаны и рубашку, я сказал:

— Пошли купаться.

Тарон тоже сняла рубашку и шальвары, и мы голышом плюхнулись в воду. Плавать меня научила Тарон, и, хотя плавал я прилично, мы все же старались держаться ближе к берегу. Мы вытаскивали из воды красивые разноцветные камушки и потом играли в них. Мы не стыдились своей наготы и вообще не замечали ее, может быть потому, что вокруг купалось столько взрослых женщин. Их тела не переставали удивлять меня — так сильно они отличались от мужских. Мужчины были устроены совсем по-другому. Другими были и маленькие мальчики и девочки. Женские тела казались мне странными и сильно интересовали.

Тарон начала давать мне пояснения:

— Смотри — вон там, видишь, с круглым лицом и с белыми ногами, да? Ее зовут Шадан, она первая красавица в наших местах. Это невеста Хамду… А вот купается, с длинными волосами, и глаза у нее большие, а сама смуглая, видишь? Это Нуран, она влюблена в Юсуфа, в младшего брата Хамду. А та, редкозубая — вон она смеется, — это жена Сундара Гхатии. Ту вот, с толстыми бедрами и с губами толстыми, зовут Разия…

— Ой, какая некрасивая! — вырвалось у меня.

— Тише ты! — зашептала Тарон. — И не пялься на них так, а то прогонят… И вон та тоже некрасивая. У нее мужа нет.

— А почему нет мужа?

— Мама говорила, что она не выйдет замуж, потому что она уродка и ей уже почти тридцать лет. Кто на ней женится?

— Я на тебе всегда готов жениться, хоть бы ты стала совсем некрасивая, — сказал я.

— Так это потому, что ты дурак, — объяснила Тарон. — На некрасивых не женятся. Мама всегда говорит, что девочки, которые не слушаются, уродками вырастут.