Когда рыдают девы
Шрифт:
– Да?
– Сказала: «Недавно я поняла, как мне опостылели эти тени».
Взгляды супругов встретились. Себастьян снова ощутил тишину окружавшей их ночи и поймал себя на том, что думает об изумительно нежной коже, о шелковистой ласке густых темных волос, скользящих по его груди, о том, как распахиваются от удивления и удовольствия глаза жены, когда он погружается в нее. Он заглянул в глубину расширившихся темных зрачков, увидел приоткрывшиеся губы и понял, что мысли Геро отражают его собственные.
Но присутствовавшее и ранее в их отношениях затаенное недоверие теперь принимало угрожающие размеры, питаемое непонятными
Вот только все было не совсем так. Влечение никуда не исчезло. Утрачивалась способность безоглядно поддаваться ему.
Странно охрипшим голосом Себастьян спросил:
– И что ты ответила подруге на вопрос, не было ли чувства, будто тебе чего-то недостает в жизни?
По губам Геро скользнула тень улыбки.
– Я солгала. Я ответила «нет».
На какой-то мучительный миг Девлину показалось, что жена подойдет к нему. Но она сказала только:
– Спокойной ночи, – и отвернулась.
На следующее утро явившийся с Боу-стрит констебль сообщил виконту, что убитого ковент-гарденского налетчика опознали. Мертвеца звали Гастон Кольбер, и он был французским военнопленным, освобожденным под честное слово.
ГЛАВА 24
Среда, 5 августа 1812 года
Лорд Джарвис как раз завтракал, когда услышал отдаленный звон дверного колокольчика. Минуту спустя, на ходу стягивая перчатки, в столовую вошла Геро в шляпке в виде кивера и прогулочном платье цвета берлинской лазури в гусарском стиле: с эполетами и двойным рядом медных пуговиц на лифе.
– Доброе утро, – поприветствовал дочь барон, спокойно разрезая бифштекс. – У тебя сегодня решительно воинственный вид.
Приблизившись, Геро оперлась ладонями на стол и уставилась на отца:
– Вчера вечером двое мужчин пытались убить Девлина. Вам об этом ничего не известно?
Джарвис пристроил нож на край тарелки.
– Как я слышал, налетчик, которого виконт отправил на тот свет со своей всегдашней смертоносной ловкостью, оказался условно освобожденным французским офицером. Что заставляет тебя полагать, будто я имею отношение к данному инциденту?
– Я знаю вас.
Барон неспешно положил в рот кусочек бифштекса, прожевал его и проглотил.
– Признаться, меня бы не опечалило, сотри кто-нибудь твоего муженька с лица земли. Но усердствую ли я, чтобы положить конец его бренному существованию? В настоящее время нет.
Геро держалась спокойно, не сводя пытливого взгляда с лица родителя:
– А вам известно, кто усердствует?
– Нет. Хотя могу высказать предположение.
Придвинув ближайший стул, дочь уселась:
– Пожалуйста, выскажите.
Джарвис отрезал очередной кусок мяса:
– Заметила ли ты появившиеся в последнее время по всему городу листовки, призывающие короля Артура вернуться из
Авалона и возглавить Англию в трудное для нее время?– Вы знаете, кто за ними стоит?
– Конечно же, агенты Наполеона.
– И вы намекаете, что эти агенты подослали к Девлину убийц? С какой стати?
– Человек, имеющий обыкновение тыкать палкой в змеиное гнездо, не должен удивляться, если одна из гадюк ужалит в ответ.
– По-вашему, если Сен-Сир выяснит, кто стоит за листовками, он найдет убийцу Габриель?
Барон потянулся к своему стакану с элем и отпил большой глоток.
– Это может оказаться любопытным.
– И удобным для вас – если Девлину удастся устранить этих людей.
– Именно так, – усмехнулся вельможа.
Забрав перчатки, Геро поднялась со стула.
– Ты сообщила мужу о моем разговоре с мисс Теннисон в прошлую пятницу вечером? – поинтересовался отец.
Остановившись на пороге, она оглянулась:
– Нет.
Этот ответ удивил и порадовал, но в то же время отчего-то смутно встревожил Джарвиса. Он провел взглядом по лицу дочери. Игравший на щеках румянец, шедшее изнутри сияние говорили сами за себя.
– Ты же понимаешь: мне известно, по какой причине ты вышла за своего виконта.
Геро приоткрыла губы в стремительном вдохе, но в остальном осталась удивительно спокойной и невозмутимой.
– Не представляю, о чем вы.
– Прежде чем похитители прирезали твою прежнюю горничную, она поделилась со мной своими наблюдениями. – Дочь и дальше только молча смотрела, и барон спросил: – Ребенок действительно от Девлина?
Серые глаза негодующе вспыхнули:
– Да.
– Он взял тебя силой?
– Нет.
– Угу. Интересно.
– Это… сложная ситуация.
– Похоже, действительно сложная. – Джарвис полез в карман по табакерку. – И когда срок?
– В феврале.
Щелчком открыв крышку, барон зажал в руке безделушку, позабыв о ней.
– Ты должна беречь себя, Геро.
В ее глазах заплясали веселые огоньки:
– Не больше, чем обычно.
Отец не улыбнулся в ответ.
– Если с тобой что-нибудь случится, я убью его.
– Ничего со мной не случится. Хорошего дня, папа.
После ухода дочери барон какое-то время сидел в глубоком раздумье, по-прежнему держа открытую табакерку, затем захлопнул ее и так стиснул кулак, что послышался треск тонкого металла.
В кофейне неподалеку Уайк-стрит Филипп Aрсено играл с крупным усатым гусаром в шахматы, когда Себастьян остановился возле их столика с вопросом:
– Не желаете прогуляться со мной, лейтенант?
Рыже-черный пес у ног француза поднял голову и гавкнул, предвкушая прогулку.
– Мсье! – запротестовал усач, сердито уставившись на виконта. – Игра! Вы прерывать!
Гусар по-прежнему носил кавалерийские рейтузы и богато расшитый, хоть и выцветший синий доломан своего полка. С каждого виска свисала заплетенная косичкой прядь волос, которые назывались cadenettes, за ушами было еще по одной косичке. Cadenettesдержались ровно благодаря весу подвязанной на конце золотой монеты. Наполеоновские гусары славились своим броским внешним видом – равно как и разбойничьей жестокостью.