Когда сбывается несбывшееся… (сборник)

— Конечно, — говорил сыну старший Бабенко, прикрыв дверь в комнату, — меня могут перевести в ЦК Украины, разговоры такие были… И это реально. Но надеяться, что меня потом переведут в Москву — это вряд ли. Значит, путем перевода ничего не получится. Да и сроки тебя поджимают…А это значит, что я могу уехать в Москву только сам от себя, порушив все наработанные связи, и с выговором в личном деле. Так как «товарищи наверху» этого не поймут, — сказал Григорий Иванович.

И в небольшую щель в двери Миле было видно, как старший Бабенко показал при этом пальцем в потолок…

— Просто так меня никто не отпустит, — продолжал Григорий Иванович, а на твою будущую карьеру им наплевать. А на своей я сам вынужден буду поставить крест, — вздохнул отец Николая. — Другого выхода у нас нет. Время поджимает…

— Да не переживай ты так, батя, — сказал Николай. — Не надоело тебе все эти годы за неурожаи зерновых и сахарной свеклы отвечать? Мало тебе что ли партийных проработок устраивали за эти годы? Ты ведь всегда боялся со своей должности слететь. Да пойми ты батя, это Москва… Совсем другие возможности.

— Да я понимаю, сынок, зря ты что ли в этом институте пять лет учился, — сказал старший Бабенко. — Не сворачивать же теперь с полдороги. — И добавил, — сначала я тебе помог, а там, глядишь, и ты отцу поможешь, когда хорошо устроишься…

— Не сомневайся, — заверил отца сын, — все устроится, если мы зацепимся Москве. Теперь только осталось мать уломать. Да, батя, я тебе не завидую…

— У-у-у, я сам себе не завидую, — невесело протянул Григорий Иванович, и было слышно, как отец с сыном чокнулись за успех своего мероприятия.

Мила тихонько прошла на кухню и поставила чайник на плиту. Скоро должен был прийти из института Виктор. Она глядела в окно, скрестив руки на груди, и думала об услышанном: «Вот как все оказывается не просто у выпускников этого престижного института». И радовалась, что ее «акции» москвички явно возрастают.

А старший Бабенко уехал в Киев, чтобы круто изменить свою судьбу. Как ни был простоват Григорий Иванович, но, видимо, не настолько, чтобы не понять, что Киев — это, конечно же, хорошо. Но Киев — это только столица республики, а Москва — столица всей державы. И интуиция подсказывала ему, что ради этого стоит круто изменить все. Тем более, что будущая жизнь и карьера сына были поставлены на карту…

Через пару недель к Николаю приехала мать. И с ее приездом Мила, пожалуй, впервые ощутила всю уязвимость и двусмысленность своего положения приходящей подружки, старательно играющей роль рачительной хозяйки.

Появление Роксаны Тарасовны Бабенко не могло остаться незамеченным. На квартиру, где мирно соседствовали трое ребят и Мила, словно упал метеорит. Это был громкоголосый и крупногабаритный «бабец», всем своим видом оправдывающий фамилию. (До этого все ребята соглашались с Милиной шуткой, что Николаю очень подходит его фамилия, исходя из того, что он — большой спец по женской части).

Роксана Тарасовна не ограничилась присутствием в комнате Николая (кстати, самой маленькой по метражу из всех трех комнат), что сразу ей показалось жутко несправедливым, после того, как она заглянула к соседям сына. Мать Николая быстро заполонила своим присутствием сразу все пространство трехкомнатной квартиры благодаря массе тела и исходящей от нее энергетике недовольства сложившейся ситуацией, а, возможно, и самой жизнью. Впрочем, ее можно было понять. Ей, как и всей семье «бабенковых», было, что терять в Киеве…

Когда-то давно деревенская девушка с неполным средним образованием приехала в небольшой южный городок к дальней родственнице, чтобы в райцентре окончить курсы бухгалтеров. В этом городке она познакомилась с веселым и симпатичным парнем, который не только лихо отплясывал на танцах и провожал ее до дома родственницы, но был еще и комсомольским вожаком. Звали его Гриша. С идеологическим ростом Григория Ивановича росла и Роксана Тарасовна. В том городке, где ее муж был первым секретарем райкома партии, она работала главным бухгалтером в строительной конторе. Когда Григория Ивановича перевели в Киев, муж ее устроил на должность инструктора республиканского комитета профсоюза работников культуры. И хотя работа ее заключалась, как говорится, в перекладывании бумажек с одного места на другое, она своей работой гордилась и чувствовала свою причастность одновременно и к профсоюзам, и культуре. К тому же, все ее окружение знало, кем и где работает ее муж. Это вам не шутки: персональный кабинет, персональный автомобиль, трехкомнатная квартира на Крещатике и полный «соцпакет» благ, касающийся товарообеспечения, отдыха и здоровья. Этот пакет так выгодно отличался от того, что имел рядовой гражданин общества равных возможностей… И вот теперь все это они теряли ради туманных московских перспектив…

Но после того, как Григорий Иванович стукнул кулаком по столу, Роксане Тарасовне пришлось уволиться с работы. Осуществление задуманного начали с нее. Григорий Иванович сознательно отправил ее в Москву, чтобы она не капала ему на мозги. Ему и самому было, ох, как тошно…

Вырванная из комфортной и привычной среды в москальскую столицу, оказавшись в чужой, пустой и неуютной квартире на окраине Москвы, к тому же, без телефона, Роксана Тарасовна рвала и метала. Привыкшую начальствовать женщину и у себя дома, и по долгу службы, здесь раздражало все. Особенно, эта наглая московская девица, которая чувствовала себя здесь полноправной хозяйкой.

— А вы знаете, что Грыгорый Ивановыч (мать Николая говорила, мешая украинские слова с русскими) договорился с хозяевами, что только мы одни будем снимать эту квартиру, — начала она прощупывать почву, зайдя на кухню, где крутилась Мила.

— Вообще-то, я — москвичка и в съемной квартире не нуждаюсь, — тут же уколола приезжую хохлушку Мила. — Это — во-первых…Во-вторых, насколько мне известно, все ребята оплатили жилье, включая июль месяц. А сегодня, если мне не изменяет память, только 10 апреля…А, в-третьих, вам бы следовало знать, что эту квартиру нашел и снял для себя мой Виктор. А Михаил, а потом и ваш Николай напросились к нему, так как не хотели жить в общежитии. Как вы, вообще, можете заводить подобный разговор, когда ребятам надо готовиться к защите дипломов и сдаче госэкзаменов?

Роксана Тарасовна не могла выносить чужой правоты. И изнутри ее просто распирало. К тому же, она очень любила командовать.

— Что-то плохо вы за чистотой смотрите: раковина и в кухне, и ванной грязная — продолжила мать Николая, стараясь повернуть разговор в другое русло и не задумываясь о том, что вот сейчас она является живым воплощением пословицы «о двух хозяйках на одной кухне».

Однако, не на ту напала.

— Ну, что ж, раз вам не нравится, как я смотрю за чистотой, — сказала Мила, уперев руки в свои нехиленькие бока, — я с радостью уступаю вам эту почетную обязанность. — И добавила, — неужели не понятно, что никто из ребят не хотел заниматься уборкой квартиры и мытьем унитаза? Этим занималась я. В то время, когда я могла бы ограничиться только уборкой комнаты Виктора…

Мила застыла на полуслове, увидев, как Роксана Тарасовна взяла кастрюлю, собираясь варить картофель.

— А кастрюльку поставьте, пожалуйста, на место, — ехидно сказала она. — Кастрюлька-то моя, из дома привезенная. Я сейчас буду варить в ней пельмени. Скоро Виктор придет из института.

Роксана Тарасовна смерила ненавидящим взглядом Милу и швырнула ей кастрюлю под ноги с такой силой, что погнулась алюминиевая ручка.

— Да подавись ты своей кастрюлей…

И вскоре, хлопнув дверью, вышла на улицу в поисках ближайшего хозяйственного магазина.