Когда сгорают мечты

Говорю ей, что кровное родство – не высший уровень, бывает разное.

Говорю, продолжая наш давний спор, что всё основано на отборе. Ты выбираешь среди мыслей, что записывать, из книг, что читать, из предметов, на какие ходить, из людей, с кем общаться. Родство, в некотором смысле – тоже выбор.

Мы вдвоём, так что она – Кэт.

Кэт подтягивает к себе ногу, опирая ступню на сиденье.

– Родство – это данность, – возражает она, качая ступнёй. Подтяжка на чулке – гладкая. – Вот пример. Главное, со статьёй и не только, найти тему. Все ищут тему, но она уже в них есть. Рано или поздно тема находит тебя сама. Выбирай, не выбирай… Зеркало выпрыгивает, когда ты меньше всего ожидаешь, и показывает, смотри, вот ты какой.

– А ты какая? – спрашиваю я. Ей сложно собраться. У неё проблемы с самоопределением.

– Наверное, моя тема в том, чтобы быть всякой. И из всякого сделать то, чем оно должно быть. – Находит-таки ответ. – Покажешь статью? Если хочешь.

Статья в моей комнате. Я взбегаю на второй этаж, ищу нужную папку, разгребая нагромождение многих стопок, в народе именуемое "срач", несу рукопись в кухню и… натыкаюсь на ожесточённую разборку.

И появляется чёрт. На плече. Который советует не вмешиваться: выдрать секреты, без палева. И я замираю в шаге от входа. Прислушиваюсь.

– Когда расплачиваться собираешься, дорогуша? Ты ж мне задолжала, когда брала авансом. Запамятовала совсем, закрутилась? – издевка, – осторожней, милая, могу в следующий раз деньгами потребовать… к мамочке поскачешь? Или к моему братцу? Братец будет рад узнать, кто ты. Не сомневаюсь.

Звон задетой посуды. Рычание сдвинутой мебели.

– Я всё отдам. Хотя могу не отдавать. Но не сейчас. Сейчас сходи-ка нахуй. – Припёртая к стенке, умудряется не заискивать. – Не приплетай его. Это наши с тобой дела. Не вмешивай в этот пиздец ещё и Криса.

Стук тела о жёсткую поверхность, возня, сдавленный вскрик боли.

– Ты припираешься сюда. Выглядишь как сбежавшая из борделя проститутка. Скажешь "нет", и я одним махом перекрою тебе доступ в рай. Нахуя мне надо выслушивать твои отговорки? Хочешь, он посмотрит? Думаешь, не интересна ему в этом плане? А вдруг увидит, и тоже захочет, а, шлюшка? Обидно, верно: сам Холлидей забыть не может, а тут двинутый какой-то, неземной, пялится не на сиськи твои, и не на жопу, а в одни глаза. «Да женщина ли я вообще?» – вот о чём ты себя спрашиваешь. Нанюхаешься и спрашиваешь. Я прав? Ну, давай ему покажем…

Не удержавшись, прохожу. И застаю следующее: Тони выкручивает Кэт запястье, приперев её к столу. Ладно бы меня третировал (стреляному воробью хуже не будет), но она…

Я приказываю:

– Лапы убрал.

Поворачивается, ослабляя хватку, так что ей удаётся вывернуться и отбежать. Встрёпанная и растерянная. Дурью затаривается. Я ошибался, вообразив, что странности – в характере, а не в харакири. «Творцы – самоубийцы, – говорила она. – Если не готов пустить себя в расход ради творения, ты больше человек, чем творец». Она не просто говорила.

Тони делает шаг навстречу. Медленно. Крадучись. От его прищура хочется уродски, трусливо послать всех к дьяволу. И просочиться под землю между досками паркета… Нет, не просочиться. Его – к дьяволу. Его – просочить.

– Братишка почему-то уверен, что имеет право командовать. Поначалу-то я надеялся, что ты образумишься, въедешь, что к чему, затихнешь. Но ты ведь не таков, Крис Марлоу, правда? Засекаешь таймер, надолго ли меня хватит? – Ещё несколько метров попраны его тапочками. Варёные джинсы, футболка с эмблемой Linkin Park и… эти тапочки. Шлёпанцы. Ему не идёт.

– Оставь нас в покое, обоих. Никто тебя не трогает, если ты не провоцируешь, – говорю спокойно. Под спокойствием – атомный реактор. Перед взрывом.

Ближе. Почти что впритык. Можно разглядеть вертикальные морщинки на лбу.

– Провоцируешь ты, – усмехается. – Причём даже не представляешь, как.

– Интересно, чем, – подаёт голос Кэтрин, – не тем же, чем меня, а? Давай, Мордред, расскажи ему. Чем же он тебя провоцирует?

К ней он не поворачивается, рукой назад показывает: шею сверну. Сердце бултыхается где-то в кишках. Звонок из его кармана заставляет вздрогнуть. Накалённая атмосфера не остывает. Холлидей не отодвигается, с каким-то отчаяньем изучая мой рот. Холодная волна под кожей. Раздирающий пульс. Требует неимоверных волевых усилий, вот это вот стояние лицом к лицу, стискивая ни в чем не повинную тетрадку. Он меня больше не раздражает. Он толкает меня на убийство.

Лишь когда рингтон разражается припевом, Тони нехотя отступает. Шипит:

«Алло», – в сенсорный дисплей. Уходит в зал, а оттуда – шлёпает вверх по лестнице. Надо же, и на лом приём нашёлся. С кем-то он считается.

Кэтрин на цыпочках подбирается ко мне, дотрагивается до плеча. Брови сведены, как разлёт крыльев хищной птицы. Уклоняюсь, с грохотом плюхаюсь на стул, швыряю на стол треклятые записки и мученическим жестом запускаю пальцы себе в волосы.

– Скажи хоть, чем травишься. Типа богема. Но не до такой же степени… – Любая возможность переключиться.

– Амфетамин. Иногда мет. В основном, амф. Ничего серьёзного. – Пристраивается напротив, потупившись. Закусывает изнутри щёку. – Прости. Я знаю, это выглядит не очень-то красиво…

Спит не больше трёх-четырёх часов, ей хватает. Заметно похудела за символические сроки, пряча изменения за безразмерными свитерами. Тони спросил: «Женщина ли ты?» Похожа на неё меньше и меньше. На ребёнка, скорей. Ребёнка в беде.

И вовсе я не думаю об отторжении, притяжении… одновременно. Настолько запутанная реакция, у меня и Тони, что не разложить даже под микроскопом.

– Некрасиво? Серьёзно? Одно дело, когда с лёгкой наркотой развлекаются… ты-то не шутки шутишь, Кэт! Чтобы общаться? Ты и так прекрасно говоришь. Тебе нужна бодрость? Ну так дай себе больше времени! Тебя клинит на чём-то, под амфетамином клинит, но ты и так перфекционистка, куда дальше! Тебе сдуваться в объёмах? У тебя и так их нет! В этом дело? Стать тощей? Точно, – восклицаю, – ты хочешь сделать себя тростинкой. Я прав?

Я вовсе не прокручиваю образ его лица в паре сантиметров от моего, не думаю о том, какими могут быть на ощупь контурные, рельефные губы. А особенно не подпускаю себя к телу. Ни к своему, ни к его, ни… к её.

Кэтрин пододвигается ко мне, опираясь на локти.

– Прав. Но и я права. Я хочу сделать своё тело оригиналом себя самой. Крис… – прохладное прикосновение. На сей раз не отсекаю, разглядывая её похожие на перья ресницы, в нескольких местах сбившиеся комочками. – Мы с Тони когда-то встречались. Но теперь у нас сугубо деловые отношения…

– Трахает он тебя тоже сугубо по-деловому? – Держи пощёчину в словах. Я говорю, и тут же жалею. Ловлю ускользающую узкую ладошку. Задерживаю между своих. Никакие настроения не оправдывают плевков в чужую душу. – Извини. Это твоё дело, и я не буду в него встревать.