Когда солнце встанет на западе

Постепенно я пересказала все события вчерашнего неудачного вечера. Как согласилась помочь Жанне Шаэ и участвовала в аукционе в качестве лота. Как едва не угодила в лапы пьяного Романа, благоразумно умолчав о том, что я чувствовала в роли живого товара. Как мой лот приобрел Миарон. И о том, что творилось с моими эмоциями, когда я наконец села за столик к морунцу.

В течении всего длинного рассказа моих слушателей обуревали самые разные эмоции. Например, на моменте с Романом Адам зло пробормотал: "Вот кусок овечьего дерьма!" А когда услышали про мой подростковый бунт, все трое заухмылялись. Высказалась, как ни странно, тихоня Ева:

–  Мама вспомнила юность! — и довольно хихикнула, мелкая зараза, не понимая, что своим высказыванием угодила в яблочко.

– На самом деле, я в юности не была такой буйной.

Ева сделала большие глаза:

– Да? Наверстываешь упущенное?

Адам приобрел сестру за плечи и слегка встряхнул:

– Евка, не язви, тебе не идет. А мама у нас образец благочестия. Если бы не это недоразумение по имени Роман, вообще можно было бы в церкви вместо иконы выставить.

Я даже умилилась. Вообще, они у меня язвочки еще те. И похоже, что это наследие папы-инопланетника.

– Вообще-то, все несколько иначе. И то, что я вам сейчас расскажу, изменит нашу жизнь бесповоротно.

Адам опять нахмурился:

– Это как-то связано с нашим биологическим отцом?

– Напрямую.

– Мне это не нравится.

– Сынок, ничего уже не изменить.

– Почему?

Тут не выдержала молчавшая до этого Нола:

– Адам, имей совесть, дай матери возможность рассказать! Я вот тоже умираю от любопытства, но молчу. И морунец мне не нравиться еще больше, чем вам. Но все свои претензии я держу при себе.

У Адама хватило совести хотя бы чуть-чуть смутиться:

– Извини, тетя Нола. Мам, я молчу.

А у меня после такой реакции сына рот словно заклеили. Смотрю на детей, и понимаю, что они меня вряд ли поймут. Но и молчать нельзя. Не тот случай. И опять в груди стал закручиваться жуткий клубок из самых разнообразных эмоций. Абсолютно иррациональный гнев смешивался с жуткой обидой. Туда же вливалась досада, ревность и, даже, кажется, зависть.

Силясь не потерять контроль над этим адским коктейлем, я встала из-за стола и подошла к окну. Стало чуточку легче.

За спиной раздался в иноватый голос сына:

– Мам, прости, пожалуйста! Не хотел тебя расстраивать.

С трудом заставила себя разжать губы. Голос получился какой-то несчастный, тихий, надломленный:

— Ничего, сынок. Я понимаю. Только ты постарайся выслушать меня до конца, не перебивая. Мне и так не легко. Я сама многого до конца не понимаю.

Я повернулась лицом к столу и посмотрела в первую очередь на детей. С Нолой можно поговорить и потом. Уже не выбирая выражения.

Дети сидели, как мышки. Давно не видела их такими. Ева вообще вон в комочек сжалась.

— Дети, для вас не секрет, что о вашем отце до недавнего времени я вообще ничего не знала. С тех пор, как Миарон появился вновь в моей жизни, мы ни разу не смогли нормально поговорить по причине того, что у нас обоих просто зашкаливали эмоции. Меня оправдать можно. Я ничего не знаю о морунцах. — я вздохнула. Исповедь давалась тяжело. — Почему Миарон не сразу понял, что происходит, я не знаю. Мы только вчера наконец-то поговорили. Оказывается, у расы морунцев есть такое явление, как "истинная пара". И именно это с нами и происходит. Между мной и Миароном формируется связь истинных.

По мере того, как я говорила, глаза присутствующих становились все больше и круглее. На минуту повисла тишина. Первой опомнилась Нола:

— Вот это новости, подруга. И что теперь? Что вообще за ерунда, эта связь истинных?

— Хороший вопрос. Только ответа, как такового, у меня нет. Миарон толком не объяснил.

Нола язвительно хмыкнула:

— Ну да, некогда бедняге было.

И тут случилось это.

В груди родилось ощущение взметнувшегося вверх ледяного пламени. Знаю, что звучит глупо, но других слов для описания, бушующего во мне, вымораживающего до костей ледяного огня у меня нет. Казалось, этот ураган в одно мгновение затопил меня всю, от кончиков пальцев на ногах, до кончиков волос на голове. И уже грозится выплеснуться наружу.

Я зажмурилась и обхватила себя руками, пытаясь хоть так сдержать рвущееся наружу нечто. Почему-то казалось, что, если не сдержусь, случится беда.

Где-то очень далеко звучали встревоженные голоса детей и Нолы. Я не разбирала отдельные слова. Все, что я могла понять — это то, что я до смерти перепугала своих близких. Их голоса сливались в единую звенящую трель, опутывающую меня и больно сжимающую голову. А когда к нервным голосам добавился пронзительный вопль интеркома, боль стала невыносимой. И сжала мною многострадальную голову так, что мне показалось, ещё немного, и она лопнет.

В глазах помутилось. Их заволокло тьмой. Или я уже лишилась зрения? Господи, как больно! Когда же это все прекратится? Только бы дети не пострадали! Болезненный обруч на голове сжался ещё сильнее. Тьма с глаз распространилась на уши. Звуки перестали терзать измученный слух. Но ледяной огонь внутри меня не успокаивался, рвался куда-то наружу. И у меня уже не осталось сил его сдерживать.

Хотелось крикнуть: "Бегите!", но губы не слушались. Горло словно спеклось. И я сдалась. Позволила тьме поглотить меня целиком. Лишь бы боль отступила.

Простите меня, дети.

Прости меня, подруга.

Прощай, Миарон.

Глава 16

Лежать было очень уютно. Не жарко, и не холодно. Не жёстко, но и не чересчур мягко. Просто комфортно. И ещё правильно. Глупые какие-то мысли.

Я с досадой повернулась на другой бок. Вернее, попыталась повернуться. Оказалось, я лежу на боку в чьих-то объятиях. Первая мысль была: Роман! Вторая — совсем ты, Таша, с ума сошла. Роман в твою спальню не входил уже почти месяц.

Я попыталась извернуться, чтобы посмотреть, кто там у меня за спиной. Но сильные руки с белоснежной кожей сжалась крепче, предотвращая попытки сбежать. И меня озарило: Миарон! Я лежу в кровати в обнимку с собственным супругом. И откуда он тут? И что вообще происходит?

Воспоминания возвращались медленно. Мучительно медленно. И как-то отрывочно. Дети, Нола, мои жалкие потуги объяснить, что происходит. А потом мой жуткий срыв. На долю секунды показалось, что крошечный язычок ледяного пламени снова шевельнулся где-то глубоко внутри меня. Я сжалась от ужаса, боясь снова сорваться в страшную пропасть неконтролируемых эмоций. Руки Миарона на мне моментально напряглись, удерживая: