Когда взорвется газ?

— Когда я тебе подарок присматривал, Ханыков кому-то бриллиантовый комплект покупал. Неужели новую кралю себе завел? Или это все для Розы?

— Не знаю, Феденька, — рассеянно ответила Полина, любуясь переливающимися зеленью камешками. — Он же мне не докладывает. А болтать про хозяина все боятся.

— Это правильно, Альберт Юсупович — человек серьезный, — кивнул Кучерявый. Он только вышел из душа в гостиную и, запахнув расшитый серебром халат, упал в широкое, белой кожи, кресло. — Ты бы налила мне кофе, зайка…

Полина поставила перед ним на круглый, отделанный черным лаком и золотом, антикварный столик кофейник «эспрессо» и черные, с золотом же, маленькие чашечки. Широкий и длинный мужской халат с капюшоном был ей велик, но хозяин дома не смешивал постель и застолье, а потому не любил «голые жопы» во время еды.

— Слыхал я краем уха, что Альбертик в новый банк вложился, — безразлично продолжил Федор. — Я его на день рождения пригласил, а он как раз на Кайманы летал…

— Даже в два, — уточнила Полина. — Еще в Люксембурге открыл счет.

— А с чего вдруг? Или швейцарцам с французами доверять перестал?

— Да нет. — Полина присела напротив на большой, расшитый золотом кожаный пуф, разлила по чашкам черную ароматную жидкость и прикурила две сигареты «Парламент». Передав одну Федору, глубоко затянулась, сделала глоток кофе. — Просто доходы возросли. А все яйца нельзя складывать в одну корзину. Вот он и раскладывает.

— Да, Альбертик парень предусмотрительный, — напряженно произнес Кучерявый. — А что, намного возросли? Ну, раз новые банки понадобились?

— Миллионов на восемьдесят в год, — между двумя глотками ответила Полина. — Это только его доля.

Кучерявый никак внешне не отреагировал, хотя внутри все ухнуло и образовавшуюся пустоту начала быстро заполнять вполне естественная в данном случае ярость, которую на начальных стадиях он еще умел контролировать.

— И что, эта добавка проходит по бухгалтерии?

— Конечно. По «черной», разумеется.

Федор наклонился вперед и застыл, будто пытаясь навсегда запомнить золотые узоры антикварного столика. Аккуратно стряхнул столбик пепла в нетронутый кофе, потом медленно макнул несколько раз всю сигарету до фильтра и долго рассматривал размокший коричневый цилиндрик, словно ожидая проявления там каких-то разъясняющих знаков.

— Значит, они больше пиздят?

— Фи, Феденька, что за слова? — скривилась Полина.

— Ой, извини, кисонька, — сквозь зубы процедил Кучерявый.

Он так вцепился в край столика, что побелели пальцы.

— Я хотел спросить, эти вонючие пидорасты стали больше пиздить этого долбаного газа?!

На этот раз Полина не посмела сделать ему замечание. Она испугалась.

— Я не знаю, Феденька. Моя сфера — финансы. Доходы увеличились намного. За счет чего — сказать не могу.

— Ясен перец, за счет чего, — с трудом сдерживаясь, выдавил из самого нутра Кучерявый. — Больше пиздят, а «дельту» со мной не делят. Крысятничают! Вот за счет чего!

Вытянув руку, он схватил Полину за отворот халата, рывком притянул к себе, впился в нее бешеным взглядом.

— Ошибки нет?! Это сто процентов?! Подумай хорошенько, коза!

Черная, с позолотой, чашка выпала из рук и разбилась. У Полины перехватило дыхание. Она уже шесть лет работала у Баданца и знала, что большие деньги чистыми не бывают. Но и хозяин, и его партнеры выглядели всегда культурными и вежливыми джентльменами удачи, красиво «стригущими бабло» в океане мировой экономики. Они одевались в модную одежду, от них исходили ароматы дорогих одеколонов, они были вежливы, воспитаны и обладали хорошими манерами. Конечно, заместитель главбуха «Потока» знала, что в большом бизнесе то и дело вспыхивают войны, звучат выстрелы, гремят взрывы, умирают конкуренты… Но это была совершенно другая — уголовная сфера, совершенно далекая от финансовой. В минимизации налогов и двойной бухгалтерии кровь и жестокость отсутствуют. И выполняют всю грязную работу не респектабельные капитаны экономических кораблей, а специальные гоблины — грубые, накачанные, плохо пахнущие, с невыразительными каменными физиономиями…

Но сейчас, глядя в звериные глаза всегда обходительного Феденьки, она вдруг поняла, что криминальная и финансовая сферы тесно соприкасаются и даже проникают друг в друга, больше того, никакой разницы между капитанами черной экономики и рядовыми бойцами откровенного криминала не имеется!

— Что ты, Феденька, конечно, все точно! Что ты так разозлился? Почему грубишь?

Сейчас Кучерявый уже не мог сдерживать ярость. Да и не хотел.

— Да потому, что меня развели, как лоха! Причем с твоей помощью!

С размаху он ударил Полину по полному белому лицу, она с грохотом упала на пол, ушиблась и заплакала.

— За что?! Что я тебе сделала?!

— Народ обуваешь, сука! Государство обманываешь! Меня за нос водила!

Вскочив, Кучерявый несколько раз ударил любовницу ногой в бок. Она в голос завыла, как воют обычные бабы, не имеющие отношения к теневым миллионам. Может быть, такая реакция успокоила Кучерявого.

— Ладно, ладно, все!

Он схватил тяжелое тело Полины под мышки и рывком водрузил его обратно на пуф. Она продолжала всхлипывать.

— На, утрись! — Он протянул женщине платок.

— Значит, так, сделаешь мне ксерокопию этой бухгалтерии! Ты поняла? Сегодня же сделаешь!

— Поняла… Только как же я потом? Они же меня в асфальт закатают!

— Не бойся. Тебе есть куда уехать? — спросил он, напряженно что-то обдумывая. — Родственники есть где-нибудь подальше?

— Дядя Петро в Тиходонске, — женщина постепенно успокаивалась. — Но я про него в анкете писала…

— Это хорошо… Завтра утром в ваш секретариат позвонят и скажут, что дядя Петро умер. На похороны тебя отпустят сразу, без проверки…

— Господи, Федор, он-то при чем? Его-то за что? — воскликнула, схватившись за голову, Полина.

Кучерявый глянул удивленно, хмыкнул, покачал головой.

— Да ты сдурела, что ли? Просто позвонят и скажут, а спрячу я тебя здесь, в Киеве! Отсидишься, а через месяц все успокоится, и вернешься на свою работу. На вот, выпей — крутейший коньяк, и стоит немерено!

Из бара в форме глобуса он вытащил пузатую бутылку с золотым Наполеоном на этикетке и, наполнив хрустальный фужер до краев, поставил на антикварный столик. Полина залпом выпила. И вдруг совершенно спокойно и как-то отстраненно сказала:

— Никогда я не смогу вернуться, Федя. И не отсижусь. Убьют они меня…

По сдобной щеке скатилась крупная слеза. Наверное, женщина ждала сочувствия и поддержки, но Федору было не до сантиментов. Он набрал закодированный в мобильнике короткий номер и, успокаивая дыхание, сказал:

— Здорово, Хан. Дело есть, надо бы стрелочку забить, перетереть! Давай завтра, после обеда, часа в два на южной развилке… Ну, и хорошо, брат… Обнимаю.

А отключившись, зло выругался и прополоскал коньяком рот, произносивший презренной крысе дружеские слова.