Когда я был произведением искусства

Я согласился, и больше всего меня поразило, как нас, всех троих, пробила, словно электрический ток, радостная дрожь.

Затем Ганнибал объяснил, что прежде всего я должен объявить о своем уходе Зевсу-Питеру-Ламе. Не желая ни на минуту оставаться в Омбрилике, я долго отказывался, пока он меня не убедил, что в противном случае Зевс-Питер-Лама будет разыскивать меня с полицией, которая может обвинить их, Ганнибала и Фиону, в укрывательстве краденой собственности.

— Он никогда меня не отпустит.

— Вы боитесь разговора с ним?

— Да нет, совершенно не боюсь. Наоборот, я уверен, что мне станет легче после такого разговора. Однако я уверен, что он будет всячески препятствовать моему уходу. Он будет повторять, что я стоил ему двадцать пять миллионов, — что, впрочем, правда, — может, будет даже говорить, что понимает меня, но как только я повернусь к нему спиной, тотчас же окажусь в клетке, накачанный снотворным.

Пока Ганнибал, как настоящий идеалист, горячился, размахивал руками и утверждал, что такое невозможно, Фиона нашла решение.

— Адам прав. Зевс-Питер-Лама просто так не отпустит его, даже если Адам даст обещание участвовать в запланированных выставках. Думаю, нам лучше всего организовать встречу Адама с каким-нибудь журналистом. Адам расскажет, в каких условиях он живет у Зевса-Питера-Ламы, и тот, застигнутый врасплох, видя растущее негодование общественности, уже не сможет действовать так, как ему заблагорассудится. И вот тогда мы сможем обсудить с ним уход Адама.

Мы с Ганнибалом были восхищены планом Фионы.

Было условлено, что мы встретимся здесь, на этом же месте, через два дня.

Я поспешил вернуться в Омбрилик. Я осторожно переступил через своих лежавших снопами охранников и, пробравшись к себе в спальню, лег в постель. Когда они пришли в себя и увидели, что я сплю на своем месте, то ничего не заподозрили или не захотели заподозрить — тогда им пришлось бы объяснять, почему они так долго и сладко спали — и продолжали исполнять свои обязанности, как будто ничего не произошло.

На следующий день я сидел на скамейке в саду и болтал с одной из красоток, которая интересовалась мною немного больше своих подруг. Мы обсуждали вопросы эстетической хирургии, когда мое внимание привлек один из проходивших мимо слуг, чей профиль показался мне знакомым.

Он несколько раз пробегал мимо нас, а я продолжал мучаться вопросом, где же мог видеть этого человека. Вдруг ужас ледяной волной обдал меня, мои зубы мелко задрожали. В памяти молнией мелькнула картина: черная маска слетает с человека в душевой кабине, открывая орлиный профиль. Да, точно, это был один из моих похитителей.

Я вскочил со скамейки, чтобы бежать предупредить Зевса-Питера-Ламу. Так получилось, что в этот момент маскировавшийся под слугу похититель вновь проходил мимо, и я не смог сдержать себя, смерив его ненавидящим взглядом. Он сразу же сообразил, что я узнал его, и бросился наутек.

Я побежал вслед за ним, но поскольку передвигался гораздо медленнее из-за моих… — ну, да ладно! не будем об этом, — он быстро оторвался от меня.

Я искал Зевса повсюду, но его не было ни в одной из его мастерских, ни в Матриции. Лишь спустя полчаса, зайдя без стука в его кабинет, я наконец нашел его.

— А, кстати, вот и он! — воскликнул он, увидев меня.

Зевс указал на меня своему посетителю, великану с маленькими, почти незаметными глазками и с руками дровосека. Он стоял посреди кабинета, одетый в безупречного покроя костюм, под которым спряталась целая гора мускулов. Его мощная фигура, густая шевелюра, широкие черные брови, пушистые усы — все говорило о кипевшей в нем животной силе.

— Аристид Ставрос, представляю вам Адама.

— Добрый день, мсье, — сказал я великану, который пропустил мое приветствие мимо ушей.

Он поднялся с кресла, направился ко мне, едва не задев по пути люстру, и, остановившись, нагнулся, чтобы лучше рассмотреть меня.

— Его можно ставить на тумбу?

— Вы можете ставить его куда угодно.

— На тумбу. Вы поставляете его вместе с тумбой?

— Мне доставит огромное удовольствие предложить вам одну прекрасную тумбу.

Я прервал их беседу, дернув Зевса-Питера-Ламу за рукав и зашептав ему на ухо:

— Я обнаружил одного из моих похитителей.

Зевс-Питер-Лама, бросив на меня суровый взгляд, едва процедил сквозь зубы:

— Успокойся. Потом расскажешь.

— Похищение организовал один из ваших слуг.

Зевс расхохотался, но смех его был натужным, а в глазах заблестели злые огоньки.

— Не мели чепухи! Ты же сам говорил, что похитители все время были в масках.

— Да, но однажды в душе я заметил лицо одного из них. Он здесь, на вилле. Один из ваших слуг.

— Это невозможно.

— Вы сможете получить обратно ваши двадцать пять миллионов.

— Замолчи, говорю же тебе, это невозможно.

Прошипев, он ущипнул меня за руку. Я с изумлением уставился на него.

— Не понимаю вас. У вас крадут деньги, а вы даже не реагируете? Надо срочно отдать приказ никого не выпускать из поместья, соберите всех слуг, и я покажу вам злоумышленника.

Он посмотрел на меня, словно видел перед собой назойливую муху, которую так и хочется прихлопнуть.

— Ты прав. Я отдам распоряжения.

Он подошел к интерфону, что стоял на его столе, сказал в него пару слов, которые я не расслышал, затем, резко развернувшись, извинился перед великаном за то, что беседа была нарушена. Мужчина пальцем ткнул в меня.

— Он какой-то беспокойный. Он все время такой?

— Нет-нет, только сегодня. Что-то его расстроило. Обычно он ведет себя очень спокойно.

— Вот как? Хорошо. Потому что я не хочу видеть у себя дома вещь, которая постоянно вертится у меня перед глазами. За такую цену я требую предмет, не доставляющий мне хлопот.

— Не беспокойтесь.

Зевс-Питер-Лама снова ущипнул меня за руку и шепнул мне на ухо:

— Веди себя спокойно, а то испортишь мне сделку.

С любезной улыбкой он извинился перед великаном, заверив его, что вернется через минуту, провел меня в смежный кабинет и запер за собой на ключ обитую дерматином дверь.

— Какую сделку? — поинтересовался я, когда мы остались наедине.

— Ты продан. За тридцать миллионов. Мой рекорд. Есть чем гордиться.