Когда я была принцессой, или Четырнадцатилетняя война за детей

Инси-уинси, паучок, ползал по трубе,Но пошел дождь и смыл его.Вот вышло солнышко и высушило дождь,И Инси-уинси, паучок, снова по трубе пополз.

Выходит, что если ты будешь держаться как можно дольше, то обязательно выйдет солнце и дождь закончится.

Глава 35 Стервятники

Следующие два дня были блаженством. Самые нормальные в самом ненормальном смысле этого слова. Список желаний Шахиры не включал в себя осмотр достопримечательностей, потому что она не считала себя туристкой. Она хотела побывать в местах, которые раньше были ей знакомы. И мы отправились к нашим прежним домам, в ее школу и детский сад. Мы останавливались везде, где ей казалось, что она что-то узнает, и она пристально вглядывалась в предмет или место, привлекшее ее внимание, и пыталась вспомнить, что именно у нее с этим связано. Мне приходилось извлекать из закоулков своей памяти одну за другой истории о конкретных событиях, которые она помнила.

Однажды утром, к огромной радости малышей, мы заехали в Королевские ботанические сады покормить уток и лебедей. Эта забава глубоко отпечаталась в памяти Шахиры, потому что, когда она была маленькой, мы часто прогуливались здесь.

Я лежала на траве и смотрела на нее. И мне казалось, что передо мной снова та шестилетняя Шах, освещенная неярким солнцем на огромном открытом пространстве. Лебеди и утки подплыли к детям и стали бесстрашно принимать угощение прямо из их рук.

В понедельник у нас выдалось время для женских радостей. Сначала мы отправились к моему парикмахеру и подруге Ники Рейд, с которой я знакома более двенадцати лет и которая работала на дому. Когда я представила Шахиру Ники, та заплакала, и ничто не могло остановить поток слез. Мало того, из-за новости, что мы с Шахирой снова воссоединились, Ники вздыхала и рыдала в течение часа, который мы провели у нее.

Но нашему покою не суждено было длиться долго. Когда в понедельник Шахира позвонила отцу, Бахрин обмолвился, что сообщил о ее поездке в Мельбурн журналистам. Пару часов спустя прозвонилась подруга с известием о том, что по радио активно обсуждается возвращение моей дочери.

Потом звонки не прекращались. Для большинства печатных изданий уже поздно было размещать материал на передовицах и в анонсах, но я представляла себе, что это означает. Отведя Билла в сторону, я сказала, что нам лучше будет упаковать вещи и уехать, пока ситуация не стала серьезнее, но он был непреклонен: мы останемся среди знакомого нам окружения.

«Ты не понимаешь, что будет», – спорила я, но он не отступал, поэтому я смирилась и стала думать, как сделать большее из зол меньшим. Я очень волновалась за младших детей. У Шахиры явно имелось некоторое представление о средствах массовой информации, но вот малышам совсем не полезно сидеть в четырех стенах ни для ума, ни для сердца.

Мы уменьшили громкость телефона и отправились спать.

Но к семи утра следующего дня степень интереса к нам журналистов стала предельно ясна. Звонки в дверь раздавались снова и снова у нас и у наших соседей, от которых хотели получить любую информацию или сплетню. В окна соседнего дома беспардонно заглядывали, наш телефон едва звонил и разъединял связь. Автоответчик заполнился в течение часа. Мы не раскрывали штор и прятались в доме.

Шахира пришла в ужас, расплакалась, бросилась в свою комнату, легла на кровать и просто молча смотрела в потолок. Она и так много вынесла за последние годы, а эта осада лишь углубила травму.

Съемочные группы и фотографы перекрыли движение по улице, и к половине десятого по ней стало просто невозможно проехать. Живущие здесь люди не могли добраться до своих домов или выйти из них ни пешком, ни на машине. Мы вызвали полицейских, а те принялись выписывать штрафы направо и налево, но это не помогло. Репортеры и фотографы знали, что их работодатели возместят все убытки, и просто отказывались уходить.

Смешно было только то, что все эти люди осаждали пустой дом по соседству, и их длинные суперобъективы держали под прицелом не те окна. Но это продолжалось недолго, потому что полицейский, пожелавший с нами поговорить, позвонил в дверь, и нам пришлось открыть.

Так я поняла, что Бахрин специально вынес эту историю на обозрение прессы. Он был единственным человеком, кому был известен неверный номер дома. В последнюю минуту перед отъездом Шахиры он попросил у нее мой адрес, и она ненамеренно ошиблась с номером дома.

За четыре дня моему новому литературному агенту, Деборе Калаган, позвонили несколько сот раз. Наверное, вся ее работа встала. А потом, из-за отсутствия комментариев с нашей стороны, пресса стала брать интервью у Бахрина. Шах позвонила ему и попросила прекратить это преследование, описав настоящую осаду, которую нам устроили, но он вопреки всему раздувал интерес журналистов.

Я считаю, что Бахрин хотел испортить поездку Шахиры домой, чтобы она сочла меня жадной до сенсаций и подумала, что я хочу использовать ее в своих интересах.

В отчаянии мы снова обратились за помощью к полиции, и она попыталась очистить улицу, но Верити по-прежнему приходилось ходить в школу прикрыв лицо, и Лизандру тоже.

По ночам папарацци проявляли дьявольскую настойчивость. Нацепив лыжные шапочки от холода, они бросали нам в окна камни, надеясь, что кто-нибудь из нас откроет шторы и выглянет наружу, дав им возможность сделать хотя бы размытый снимок. Малыши были в ужасе от их проделок, и мне пришлось приложить массу усилий, чтобы уложить их спать. Друзья, навещавшие нас по вечерам, чтобы принести нам еды, должны были проходить через настоящие журналистские кордоны.

Шахире делалось все хуже, а я быстро приходила в состояние плохо контролируемой ярости. Лизандру стало так страшно, что он принялся заклеивать пластырем свою дверь, чтобы не проникли «невоспитанные люди». Верити находилась в смятении и требовала много внимания. Ее школе пришлось поставить у дверей охранника, потому что журналисты и там пытались найти материал для публикации.

Мы должны были это прекратить. Нам было ясно, что пресса не оставит нас в покое, пока мы не дадим им хотя бы часть того, чего они хотят. Я поняла, что большинство из них не настроены по отношению к нам злобно и даже рады за нас, но жаждут сделать несколько снимков.

В это время к нам прилетела Джудит из Новой Зеландии. Она хотела познакомиться с Шахирой и стала глотком свежего воздуха в этом сумасшедшем заточении.

Мы решили взять себя в руки и согласиться на видеосъемку и одну фотографию, где мы с Шахирой будем вместе. Мы не были заинтересованы в эксклюзивах или гонорарах, хотя и застыли в изумлении от размеров предлагаемых сумм. Но мы приняли решение, что лучше будет, если эти фотографии разойдутся по всем средствам массовой информации Австралии и любым другим по всему миру, проявившим к нам интерес. Более четырнадцати лет люди были добры ко мне и выказывали поддержку, и таким образом наша семья выразит им всем свою благодарность.

Мы вышли из дома впервые за пять дней.

Пара папарацци попытались сделать снимки, но в остальном нас наконец оставили в покое.

Больше всего нас трогала доброта узнававших нас людей. Незнакомые нам люди бежали к нам через дорогу, чтобы обнять и поплакать. Когда мы заходили в магазин, на нас постоянно сыпались поздравления. Многие родители детей из детского сада и школы, которые в прошлом держались с нами отчужденно, подходили и выражали нам свою радость за нас. Оказывается, все эти годы они старались избегать разговоров со мной, потому что просто не знали, что сказать или как помочь нашей беде.